- Выбрал бы именно футболиста, потому что, хотя с юных лет помимо спорта любил театр, кино и эстраду, «Динамо» было не только для меня, но и для многих миллионов людей религией. Я не пропускал ни одного матча основных и дублирующих составов, иногда ездил за командой в другие города. Знал всю статистику, включая 60-е годы, даты рождения игроков и позиции, на которых они выступали. А Буряк и Блохин были моими кумирами.

 

- Нет, на матче дублеров на трибуне стадиона «Динамо». Тогда футболисты основного состава в обязательном порядке приходили смотреть на молодежь и сидели наверху в расположенном за воротами секторе на обычных деревянных лавках. Когда подходил к Буряку, сердце в груди трепыхалось: до этого, проникая неведомыми путями во дворик стадиона, я подходил к игрокам и брал у них автографы на программках - они у меня до сих пор дома сохранились. Тогда пределом мечтаний казалось просто постоять рядом с великими, а тут - предстояло взять интервью!

 

- Не готовился, потому что в то время, скажу без ложной скромности, знал о футболе все, что только можно. Читал все существовавшие спортивные газеты, смотрел трансляции матчей, общался с болельщиками. Я не просто интересовался футболом - жил им, а когда что-то является органичной частью твоей жизни, для тебя нет в этой сфере никаких тайн.

 

- Конечно. Но Леонид, разумеется, совершенно того интервью не помнил. Наверное, и я бы на его месте о нем забыл - ведь наша беседа, случившаяся, считайте, 27 лет назад, не была для него, в отличие от меня, тем воспоминанием, которое остается на всю жизнь. Я был «сырым», очень волновался, поэтому наш разговор прошел как во сне. Сейчас уже с трудом вспомню, о чем и как говорил с кумиром, но сам факт того, что беру интервью у Буряка, потряс меня до глубины души.

 

Наш разговор был опубликован в «Молодогвардейце» в 1984-м, а второе в моей жизни интервью появилось уже через год в республиканской прессе - в газете «Комсомольское знамя». С ним была связана очень интересная история. Мое желание публиковаться было так велико, что я писал футбольные отчеты - не по заказу, а для себя. Меня удивляло, как тогда описывали игры. Думал: ну, елки-палки, почему они используют унылые штампы «вколотил под перекладину», «вонзил мяч в сетку»? Словом, я просил у бабушки деньги, печатал свои, казавшиеся оригинальными, тексты у машинистки и показывал отцу. Какого-то энтузиазма у него это не вызывало. «Ничего особенного, - говорил он, - все так пишут».

 

Однако какая-то сила толкала меня вперед. Интуитивно я чувствовал, что журналистика - это мое. Причем не мелочился: будучи студентом второго курса строительного института, пришел в издательство, которое тогда называлось «Радянська Україна» и где находились редакции ведущих изданий республики. Спросил: какая тут самая главная газета? Узнал, что «Правда Украины», пришел к заведующему отделом спорта Арнольду Мельнику и сказал: я Дмитрий Гордон, учусь в КИСИ и хочу писать о футболе. - «Все хотят, - поразился моей наглости Мельник, - а пишут избранные. Вы лучше напишите о спортивной жизни вашего института».

 

Я написал, и мое произведение, как теперь понимаю, было больше похоже на школьное сочинение. Мельник, конечно, развел руками: мол, извините, опубликовать это не смогу. Не растерявшись, поднялся этажом или двумя выше в газету «Комсомольское знамя» - у нее тогда был практически миллионный тираж. Зашел в отдел спорта к Юрию Карману и Валерию Выхованцу: здравствуйте, я Дмитрий Гордон, студент КИСИ, хочу писать у вас о футболе. Они говорят: «Все хотят, но пишут избранные. Напишите-ка лучше материал о спортивной жизни вашего вуза». Ну вот, думаю, приехали, та же история.

 

- Да, много. Но помог случай: весной 1985-го в «Динамо» перешел из «Черноморца» Игорь Беланов. На матче дублеров со «Спартаком», взяв у приятеля двухкассетник, я подошел к новичку и задал ему несколько вопросов. А на следующий день в поединке основных составов Беланов забил два красивых гола - и киевляне победили со счетом 2:0. Наутро звоню в «Комсомольское знамя»: у меня есть интервью с Белановым. «Приноси!» - отвечают, и уже на следующий день, 4 июня в газете появился материал с подписью «Д. Гордон».

 

Не теряя времени, прихожу в «Вечерний Киев» к заведующему отделом спорта Александру Липенко: «Здравствуйте, я Дмитрий Гордон, учусь в КИСИ, но публикуюсь в центральной прессе – вот, кстати, на днях вышло мое интервьюю. Хочу писать у вас о футболе». Липенко предложил снова поговорить с Белановым - я поговорил и материал был опубликован.

 

Но я-то мечтал о разговоре с Блохиным! Он был моим кумиром, но интервью не давал. Я много раз подходил к нему с этой просьбой, Олег отказывал, отвечая, как правило, одной-единственной фразой: «Все вопросы к Лобановскому». Когда же окончательно его достал, услышал другую: «Обратись к врачу, который уши лечит». И так бы, наверное, моя мечта осталась мечтой, если бы снова не вмешался случай. Пришла осень, динамовцы досрочно стали чемпионами СССР и перед последним матчем сезона собрались на стадионе, чтобы ехать на базу. Были они веселыми и расслабленными, и я подумал: почему бы не взять у них комментарии?

 

А я дружил с Сашей Кушковым, фотокорреспондентом, который много снимал «Динамо» и был с игроками на короткой ноге. Спросил его: как бы мне поехать на базу с командой, чтобы по дороге опросить их всех? «Сейчас спрошу у Васильича», - отвечает Саша. И вот на ходу (а Лобановский никогда не стоял, он шел, и собеседники бежали за ним) Кушков говорит ему: «Это Дима Гордон, вы, наверное, читали его в «Вечернем Киеве». Разрешите ему сесть в автобус?» - «Да», - последовал короткий ответ.

 

И вот представьте: пацану семнадцать лет, он бредит футболом - и вдруг едет на базу в одном автобусе с игроками и Лобановским. По дороге опросил динамовцев, подошел уже в Конча-Заспе и к Блохину. «Вот если Васильич скажет - дам интервью», - неожиданно ответил он. Главный тренер тем временем совещался у себя в номере с Команом, а Пузач с Веремеевым играли в бильярд. «Саша, - обращаюсь снова к Кушкову, - а попроси Лобановского, чтобы Олег дал мне интервью». И вот мэтр выходит, все побросали кии и бегут за ним. Тут и мой друг: «Валерий Васильевич, Дима Гордон уже у многих футболистов интервью взял, можно возьмет и у Блохина?» - «Да», - прозвучал все тот же короткий ответ. «Но ему надо об этом сказать», - не отстает Саша. «Хорошо!»

Динамовцы убежали в лес на разминку, а Пузач, Колотов, Веремеев и Чубаров играют в «квадрат». Дело к вечеру, холодает, а мы с Кушковым стоим - и отчетливо понимаем, что все это «развод», не станет Лобановский давать Блохину команду беседовать со мной. Но тут футболисты возвращаются, Олег подходит ко мне: «Ну, пойдем, поговорим». Просто фантастика! Блохин не давал никому интервью, а тут - обстоятельная беседа, вышедшая потом в «Вечерке» почти на полосу. В довершение сказочности ситуации - возвращались мы с Сашей в Киев на машине Веремеева, который подвозил в город Заварова. Такой вот невероятный день был у 17-летнего парня, и я запомнил его на всю жизнь.

 

- Как раз наоборот - он оказался открытым и очень интересным собеседником. Мы с ним, кстати, меньше всего говорили о футболе: беседовали о театре, о личной жизни, о том, как Олег проводит время с дочкой. Разговор получился совершенно удивительным.

 

- Мне интереснее те, кто многое видел и умеет об этом интересно рассказать. Своей самой большой профессиональной удачей считаю интервью с выдающимся художником-карикатуристом Борисом Ефимовым, которому было в момент нашей встречи 107 лет. Когда перед тобой сидит живая легенда - человек, друживший с Троцким, видевший, как сжигали в крематории Маяковского, говоривший со Сталиным...

 

 

- ...ты чувствуешь, как прикасаешься к истории. Ефимов, надо сказать, находился тогда в хорошем настроении, добром здравии, говорил мне о жизни и смерти, женщинах и любви, старшем брате, публицисте, писателе и журналисте Михаиле Кольцове, репрессированном в конце 30-х годов. Общаясь с такими людьми, ты и сам становишься другим человеком, начинаешь по-философски относиться ко многим на самом деле пустяковым проблемам.

 

 

 

- Интервью - это всегда шаманство, и чтобы оно получилось, необходимо совпадение множества факторов. Оба собеседника должны быть в хорошем настроении, на улице нужен дождь или, напротив, яркое летнее солнце - в общем, условия, располагающие к возможности нырнуть в душу твоему визави. Маковецкий не был настроен рассказывать о себе и своей личной жизни - он хотел беседовать о своих сценических работах. Мы с ним вдоволь об этом поговорили, однако когда я перешел на более интимные темы, актер вдруг стушевался, а потом поднялся, снял микрофон и ушел.

 

- Да, мы проговорили 52 минуты. Вполне достаточно. А к реакции Маковецкого, если вас это интересует, я совершенно нормально отношусь и ничуть ее не драматизирую.

 

- Кроме этого случая - всего один раз. Мы, помню, беседовали со знаменитым тренером по фигурному катанию Татьяной Тарасовой, и я задал вопрос, после которого она чуть не встала и не ушла. Сказала: мол, если бы знала, что вы об этом станете говорить, ни за что бы на интервью не согласилась.

 

- Зашел разговор о ее гостеприимном доме, в котором бывали многие знаменитые люди нашего времени, и я спросил Татьяну Анатольевну: правда ли, что именно там 37-летняя актриса Марина Неелова познакомилась с 22-летним шахматистом Гарри Каспаровым? Это, на самом деле, нормальный журналистский вопрос, однако ее он вывел из себя. «Ну как вы можете! - возмущалась она. - Вы же нормальный человек!» Пришлось снять этот вопрос и перейти к другим.

 

- Нет. Я вообще ни о чем не жалею: не ответила - значит, так надо, так сложилась беседа. А еще, бывает, не удается поговорить с человеком столько, сколько хотелось бы: Эдуард Шеварднадзе, к примеру, устал и не смог рассказать все, что хотел. Иногда люди торопятся - и раскрыть их до конца не удается.

 

 

- Никогда не считал зазорным предупредить собеседника, что если какой-то вопрос ему не по нраву, он может на него не отвечать. И вообще: спрашивать можно обо всем, но лишь с соответствующей преамбулой, способной смягчить ситуацию. Скажем, беседуя однажды с Михалковым, сказал ему: «Никита Сергеевич, я понимаю, что после следующего вопроса вы можете наброситься на меня с кулаками, но говорят, что вы, известный герой-любовник, на самом-то деле относитесь к сексуальному меньшинству...» Он спросил: «А что, похож?» Я говорю: «В том-то и дело, что нет, но ведь говорят». И он, представьте, не полез в драку, а ответил на мой вопрос.

 

- Конечно же, приходилось. Как правило, это артисты...

 

- Неудобно. Но чаще всего чувства юмора лишены актеры кино - очень раскрученные, на самом деле талантливые, но в плане общения полнейшие дубины. Вся беда в том, что к себе эти люди относятся слишком серьезно и шуток не понимают в принципе. Я вообще ценю в собеседниках даже не юмор, а самоиронию. Когда человек смотрит на все происходящее прищуренным глазом и готов посмеяться над собой, с ним уже чувствуешь себя хорошо.

 

- Просто не играл больше на этой поляне. Если я понимал, что поляна грибов не дает, мгновенно переходил на другую. Проще говоря - поднимал совершенно другие темы и больше не пытался раскрыть собеседника с той стороны, с которой он отгородил себя от внешнего мира. Попытки шутить с такими людьми будут выглядеть неуклюже и пользы читателю совершенно точно не принесут.

 

А еще - среди великих людей немало страдающих психическими отклонениями, и это чувствуешь сразу. Они могут быть прекрасными актерами, писателями, художниками и даже спортсменами, но в то же время - совершенно сумасшедшими. И тогда принимаешь его правила, играешь в его игру. Для меня важно отобразить не только жизнь конкретного собеседника, но и добавить с помощью этого человека новые мазки к картине эпохи.

 

- Такое, конечно,случается. Но следует понимать, что я никогда ничего не делаю просто для галочки: в интервью задаю те вопросы, которые интересны мне как человеку. И среди них - способные людей озадачить. Кстати, Василий Иванович Алексеев и сам меня крайне озадачил масштабом личности - я был потрясен. А недавно он приезжал к нам на праздник газеты «Бульвар Гордона», мы провели вместе несколько дней - и я лишний раз убедился, что великий спортсмен должен быть и великим человеком. Бывают, конечно, исключения, но чаще всего если нет подобного сочетания, не будет величия в главном деле его жизни.

 

- Конечно. Анатолий Михайлович много рассказал мне в свое время и о Леониде Жаботинском, у которого я тоже брал интервью. Что до Алексеева, то Кашпировский точно обрисовал мне его характер, рассказал, что он за личность, какой у него юмор. Но прежде чем мы встретились с Василием Ивановичем и проговорили несколько часов, и я представить не мог, какой он все-таки тонкий человек.

 

- Считаю его однозначно гением - и на этом определении настаиваю.

 

- Нет, он является гениальным... (После паузы). Психотерапевт для него - слишком узкое определение. Он профессионал своего дела, великий врач. Не он гнался за пиаром - пиар гнался за ним. Если бы Кашпировский занимался пиаром, он бы достиг намного больших высот в своем искусстве. Я видел его мастерство своими глазами - находился в киевской студии во время телемоста с Тбилиси, когда с его помощью оперировали без анестезии двух женщин Ольгу Игнатову и Лесю Юршову.

 

- Не просто разговаривали - пели. Леся исполняла «Подмосковные вечера» и «Тбилисо». Я видел влияние Кашпировского на людей и в других ситуациях - как он одним движением руки или микрофона валил на землю шеренги людей.

 

- То было лишь начало. А если сейчас вы попадете на его выступления, то увидите, как на сцену выходят четыреста человек - и дружно падают как снопы сена. Он ходит у них по рукам, по ногам, каблуком по пальцам - и они ничего не чувствуют. Я видел, сколько болячек у людей проходит после его сеансов, поэтому у меня сомнений в гениальности Анатолия Михайловича нет и быть не может.