Изумительное чувство полета не оставляло его никогда, и ныне, в свои 73, Владимиру Никитичу льстят восхищенные взгляды, провожающие его, когда он мчится на горных лыжах или скользит на парусе: «Смотри-ка, в таком уже возрасте, а по воде летает, как Бог!». Что уж о летах молодых говорить: Маслак, как прозвали его поклонники, любил находиться в перекрестье взглядов, под прицелом фотообъективов и телекамер не только в воротах — он жаждал выделяться.

Первую футбольную зарплату, полученную в днепропетровском «Металлурге», 17-летний пацан потратил на хороший костюм и туфли, рано стал носить шляпу и до сих пор с удовольствием вспоминает свое австрийское пальто (единственное на весь Днепропетровск), 40 галстуков и 22 белоснежные сорочки с туго накрахмаленными воротничками...

Стиляга, на которого рисовали карикатуры в стенгазете мединститута (там Маслаченко проучился три курса), «Шура Балаганов» — как окрестили его за жизнерадостный треп, неиссякаемый запас шуток-прибауток и умение поднять настроение товарищам по команде партнеры, «Футболист вольного стиля», как озаглавили о нем документальный фильм... Впрочем, все это — на людях, в свете софитов, а за кадром оставались труд до кровавых мозолей и умение, сцепив зубы, преодолевать боль...

Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

Стадион ахал, когда из-за головы, легким движением рук он вбрасывал мяч чуть ли не на середину поля, и тот, искусно подкрученный, ложился, как приклеенный, точно у ног нападающего, но никто не видел, как по 500 раз за тренировку Маслаченко этот бросок отрабатывал — причем тяжелым гандбольным мячом.

Позднее, решив стать комментатором, он точно так же терпеливо в течение года вел репортажи с матчей в пустой кабине, записывая их на магнитофон, а потом слушал пленку с Николаем Озеровым, который анализировал каждый нюанс, объяснял упущения и ошибки. Так — по нескольку часов кряду: останавливаясь, возвращаясь, а затем был своеобразный экзамен перед руководством отдела спорта радио и телевидения, Озеровым и его друзьями — актерами МХАТа. Начал будущий мэтр с того, что от волнения забыл включить микрофон и две минуты под смех присутствующих говорил впустую...

Как любит повторять Владимир Никитич, фарт — категория философская. По натуре, по своему характеру он должен быть исключительно первым, лучшим и комфортно чувствует себя, только когда рулит, но в свои звездные годы Маслаченко-голкипер был лишь дублером великого Льва Яшина в сборной СССР, за которую сыграл всего-навсего восемь матчей. Он и из «Спартака»-то ушел поразительно рано для вратаря, — в 33 года! — потому что не захотел оказаться на вторых ролях, испугался, что его затмит молодой амбициозный кипер.

Зеленый газон он покинул на пике славы, но не скрывает, что жалеет об этом до сих пор: если бы повернуть все вспять, ни за что не осиротил бы ворота добровольно — стоял бы в них до 40 лет. Впрочем, Маслаченко и сегодня играет в футбол — у микрофона, и по-прежнему он в центре внимания и обожания. Не зря же в одном из своих репортажей произнес сакраментальное, выстраданное: «Фортуна повернулась к нам задним местом? Что ж, не отчаиваться следует, а пристраиваться».


«Да, я нормальный, стопроцентный хохол»

— «Как чистокровный хохол, — сказали вы, Владимир Никитич, намедни, — приветствую Евро-2012 в Украине». Вы действительно ощущаете себя украинцем?

— Да, я нормальный, стопроцентный хохол, — якщо бажаєте, можемо розмовляти українською мовою! — но по-русски радуюсь от души тому, что именно Украину и Польшу выбрали для проведения чемпионата Европы-2012. Безусловно, серьезные проблемы у вас будут, но, думаю, те, кто в эту реку решился войти, прекрасно понимали и понимают, с какими трудностями обеим странам придется столкнуться. Вместе с тем, поскольку советский принцип преодоления трудностей (именно за это мы всегда получали премии) остался у нас в крови (видите, я объединяю — у нас!), все будет в полном порядке: в этом не сомневаюсь!

— Вы родились в Днепропетровской области, жили в Кривом Роге, а правда ли, что однажды в репортаже на весь Советский Союз прочитали наизусть целый отрывок из Коцюбинского по-украински?

— Во-первых, я все-таки прилично успевал по предметам, которые принято называть гуманитарными. Вот с математикой несколько сложнее было, но я совершенно четко до сих пор помню, что длина ворот — 7,32, а высота — 2,44: тут вот не ошибался ни разу.

За веселый нрав Владимира Маслаченко прозвали Шурой Балагановым, а за экстравагантную манеру поведения на поле — «футболистом вольного стиля»

— Больше ничего, по сути, вратарю и не нужно...

— Абсолютно с вами согласен, а остальное — это гектар футбольного поля, где, если в шутку, каждый раз надо все просчитывать математически. Понимаете, какая штука... Можно долго на эту тему рассуждать, но Коцюбинский почему-то запал в душу. Мы же заучивали этот отрывок по школьной программе, и я запомнил, а в ходе трансляций всегда было принято немножечко о погоде рассказывать — вроде примета такая...

— Что это за матч был?

— Играли сборные — Советского Союза и чья-то еще (нам же тогда все равно было, Андорра, Мальта, Франция или Англия)... У меня в комментаторской кабине находился Алексей Александрович Парамонов — великий советский футболист...

— ...олимпийский чемпион...

— Он был призван поучаствовать в передаче, немножечко разукрасить мой репортаж и потом подтвердить, в общем-то, правильность того, о чем я толкую (я от него другого и не ожидал — между прочим, как и он от меня). Спустя минут 10 после начала мне в ухо напомнили: «Почему там туманчик? Да и видимость что-то неважная... Может, какой-то технологический сбой в картинке?». Я тут же: «А что касается погоды, мне вспомнились слова Михаила Коцюбинского из повести «Фата Моргана». «Iдуть дощi. Холоднi осiннi тумани клубочаться угорi i спускають на землю мокрi коси...». Да, Дмитрий, это непереводимо. Настолько ясно, четко и красиво передано настроение — потрясающе!

— Поэзия...

— Ну! Парамонов опешил, а потом недоуменно пожал плечами: ни фига себе!..

— ...засандалил, да?

— Во двинул! Он был поражен беспредельно, а через секунд 15 вновь голос в ухе раздался: «Володь, высокое начальство просит по-русски сказать — какая же все-таки погода?». Тут я уже не удивился, а на какое-то мгновение просто отпал, чем опять-таки Парамонова Лешу потряс. В глазах у него нарисовался немой вопрос: «С тобой все нормально?». Вот что значит (смеется) громкая связь!


«Где это было? В Криво-де-Жанейро...»

— То, что в детстве вы увлеклись футболом, — закономерность или случайность?

— В те времена, думаю, это было совершенно закономерно. Почему? Ничего другого, альтернативного, так сказать, не было, тем не менее есть в моем выборе и доля случайности, потому что познакомился я с игрой невзначай, не представляя себе, что это такое.

— Если не секрет, как?

«В мое время была поговорка: «Будешь плохо играть, станешь в ворота», но во вратари я пошел по собственной воле»

— Шел с мамой по улице: она хотела меня показать врачу — немножечко прихворнул.

— Это в Кривом Роге было?

— Да, в Криво-де-Жанейро (смеется). Город, вообще-то, своеобразный — улицы длинные, и вот на широком таком перекрестке, где была разобрана булыжная мостовая, пацаны самозабвенно гоняли мяч. На стыке песка и булыжника стояли доморощенные, наспех сооруженные из камней и сброшенных курточек, еще какой-то одежды ворота (мы с мамой как раз с обратной стороны на них шли), и тут ударчик идет с поворотом. Вратарь растянулся, но до мяча так и не дотянулся — тот пролетел мимо, а я весь при параде, в пиджаке-букле с иголочки (по лендлизу такие тогда из Соединенных Штатов Америки получали). Ну, высший класс, прямо скажем, — я бы и сейчас с удовольствием такой надел (разумеется, по размеру). Короче, вырываю я руку, бросаюсь, как сейчас помню, в правый угол на булыжной мостовой, повторяя бросок вратаря, — поймал! Тут же один из ребят по кличке Машига (как вам моя память?) мне крикнул: «Пацан, приходи к нам играть в футбол!». Понятное дело, затрещину от мамашки я получил, потому что меня надо было чистить (не идти же к доктору грязным), но вечером — даю слово! — был уже там. Так вот пошло-поехало...

Скажу откровенно: с мячами тогда было туго, и я считался одним из лучших мастеров по пошиву тряпичных мячей, правда, однажды имел нагоняй несусветный — в один из дней мать обнаружила, что все ее чулки исчезли.

— Вы упомянули о дворовых кличках, а почему в школе вас называли не только Маслак, но и Козел?

— Понимаете, прыгал я много, далеко и с большим удовольствием — такие у нас были игры. В окрестностях оставалось много заброшенных рудников, оврагов, и высшим классом считалось с какого-нибудь бугра сигануть вниз по нисходящей (вот так появляются прыгуны с трамплина!) и в песчаную осыпь нырнуть. Сумасшествие, конечно, — сейчас 10 раз подумал бы, прыгать или нет, а тогда... Ни страха не было, ни сомнений, а поскольку дальше всех летал я, в конце концов и приклеилась фирменная кличка Козел.

Кстати, у нас в Кривом Роге речка течет Ингулец, а рядом с ней — перпендикулярно! — затопленный рудник. Он возвышался огромным косогором напротив, а с нашей стороны был довольно рельефный, высоковатый берег, где чаще всего мы, как на пляже, располагались, так вот, долететь оттуда до воды считалось высшим искусством...

— ...и шиком, наверное...

— Вы правы: именно шиком! Со стороны выглядело красиво, но тут у меня, видите (показывает на животе), шрамчик остался... Почти долетел и по ракушечнику пропахал носом. Встал — мать честная! — все развалилось на части. Забинтовал. Дома получил очередной нагоняй: где шлялся?


«Что для вратаря главное? Голова!»

— За плечами у вас впечатляюще яркая футбольная карьера: вы были прекрасным голкипером, в свое время лучшим в Советском Союзе...

— Секундочку — может, я за такой комплимент вам налью?

— Нет, я не льщу — это правда. Вы же и в «Локомотиве» московском блистали, и в «Спартаке», горячо вами любимом, в который рвались всей душой. Ваш почерк и стиль считались эталонными не только в СССР, но и в мире, а вот интересно: без каких качеств классный вратарь невозможен, что голкиперу нужно в первую очередь?

— Я, Дмитрий, благодарю вас за приятные, чувствуется, искренние слова — может, по-болельщицки несколько восторженные...

— ...но справедливые...

— Ну, мне это утверждать неловко, потому что возможны разные мнения...

«Когда-то я очень приличным нападающим был, и, между прочим, во взрослые команды меня приглашали именно в нападение»

— ...вы просто скромный человек...

— ...но кое-что действительно сделано, и говорить будем об этом, не растекаясь особо мыслию по древу. Чтобы вы знали, когда-то я очень приличным нападающим был, хотя попробовал себя сперва вратарем. Тогда у пацанов такая была присказка: «Будешь плохо играть, встанешь в ворота».

— Как наказание?

— Да, но меня это не пугало. Пошел почему-то во вратари по собственной воле, правда, потом захотел играть нападающим, — вообще, в поле! — и получалось у меня очень прилично. Между прочим, во взрослые команды меня стали приглашать (мне тогда было совсем мало лет) именно в нападение. Я очень много забивал, а уж одиннадцатиметровые вообще исполнял без сучка без задоринки, обижая голкиперов.

— Низом предпочитали, верхом?

— По-всякому — лишь бы в цель. Я экспериментировал и импровизировал, у меня не было какого-то излюбленного удара: сегодня пробил в нижний угол, а завтра — в верхний или еще как-то попытался обмануть вратаря... Это мне доставляло, прямо скажу, удовольствие.

Совершенно колоссальное влияние на меня оказал Михаил Пираев — вратарь тогдашней команды ВВС, которую курировал сам Василий Сталин: в 1951-м она прилетела на товарищеские матчи в Кривой Рог.

— У этих ребят же, по-моему, свой самолет имелся?

— Так точно, американский «Дуглас» — на нем они прибыли. Пока «летчики» играли, специально нанятые бабушки варили им варенье, собирали овощи, фрукты — все это потом футболисты везли в Москву, а в поселке Долгинцево приключился забавный эпизод, когда Гайоз Джеджелава, их тренер, выпустил запасного игрока. Тот перелезал через маленький заборчик, а один ярый местный болельщик схватил его ногу, вставил ее между штакетинами и стал поворачивать. Это надо было видеть! Публика была страшно довольна: «Выползешь! Выползешь!» — кричала она вэвээснику.

...Миша Пираев потряс меня всего лишь одним броском. Матч шел на криворожском стадионе «Спартак»: получив передачу то ли от своего защитника, то ли сплоховал кто-то из наших, он пожонглировал мячом (почеканил, как мы говорим), вышел на линию штрафной площадки и выбил его в поле, но неудачно — прямо на ногу футболисту по фамилии Деревянко.

— Говорящая какая фамилия...

— Это, кстати, очень техничный был парень и хорошо видел поле: сразу через Пираева он отправил мяч прямо в ворота — почти с центра поля! У меня до сих пор перед глазами стоит эта совершенно сумасшедшая сцена, хотя находился я у противоположных ворот. Скамеечек не было, но шел деревянный брус, и на нем мы сидели (лазили через забор, и конечно, бесплатно).

Так вот, надо было видеть физиономию Миши и поникшие в момент усы, когда он выбил мяч сопернику на ногу, а тот отправил его обратно: «Вах! Как?»... Пираев на какую-то долю секунды вроде бы задержался, потом развернулся и приставным шагом засеменил боком к воротам, а стремительный шарик уже практически перелетел линию и опускается в правый от него нижний угол. Пираев прыгнул назад и, почти не глядя, на автомате вытащил «мертвый» мяч — с тех пор я из ворот не вылезал.

— Есть вратари прыгучие, гибкие, словно кошки, — ну как Отар Габелия, есть просто надежные, как Виктор Чанов...

— (Перебивает). Вы забыли о Викторе Банникове, между прочим...

— Я его просто в воротах не видел...

— Это был самый прыгучий вратарь, хотя по физическим данным наиболее одаренным я считаю Бориса Разинского, который какое-то время даже поиграл в киевском «Динамо».

— Что же для голкипера самое главное?

— Начать атаку — это и философия, и ответ на ваш вопрос... Что интересно, недавно я беседовал со Станиславом Черчесовым, и, в принципе, такая мысль между нами, двумя коллегами, витала в воздухе. Присутствовала она подспудно, за кадром, но кто-то должен был произнести ее вслух, и когда я сказал Стасу, что, в общем-то, главное во вратарских делах — сразу начать атаку (тут же, мгновенно!), он на секунду слегка опешил: «А по-другому можно?». Этому принципу я был верен и всегда его исповедовал.

— Чем же вы выделялись, чем отличались от других вратарей?

— Видимо, в мое лучшее время (хотя, откровенно говоря, я и сам не могу определить, какое из них лучше, — каждое было по-своему примечательным) футбол стал для меня родным, а вратарское дело сразу сделало меня знаменитым в самых разных, простите за выспренность, ячейках нашего общества... Сначала я был знаменитым на улице, в районе, потом в городе, области, в республике, затем и в Советском Союзе, но ощущение популярности ни в коем случае меня не угнетало — это первое, а второе — мне все было настолько знакомо, что стало моим образом жизни. Отсюда и качества, необходимые, чтобы поддерживать себя в боеспособном состоянии.

— И все же, что главное?

— Главное — голова, и от этого никуда не денешься. Вы можете обладать кошачьей хваткой, необыкновенной прыгучестью, можете садиться на перекладину высотой 2,44 (при том, что мировой рекорд, установленный кубинцем Хавьером Сотомайором, — 2,45)... Кстати, такую способность приписывал мне вратарь Борис Белов, игравший у нас в «Спартаке», он говорил: «Вот Маслак сядет на штангу». Не на перекладину, а именно на штангу, потому что разделения между ними у нас не было...

— Итак...

— ...голова. Какими бы невероятными, превосходящими остальных достоинствами чисто физического плана голкипер ни обладал, все равно главное — мысль, и я еще закончу мазком: почему? Видите ли, если ты не понимаешь, что происходит на поле и в результате чего тебе, в конце концов, придется вступать в игру, никакие физические данные не помогут.


«Мы ходили в толстенных корках заживающих ссадин, а иногда после игры нас можно было опускать в бочку с зеленкой»

— В то время, когда вы играли, слово «трус» было самым страшным ярлыком, который только мог прилепиться к голкиперу, и если о ком-то так отзывались, это был сущий кошмар. Помню, мальчишкой я прочитал спортивные рассказы Льва Кассиля, и один из них был посвящен персонально вам. В частности, там шла речь о вашей безудержной, практически безрассудной храбрости, о том, как вы бросались соперникам в ноги, не щадя живота своего, рук, головы, лица... У вас была одна цель — взять мяч, не позволить ему попасть в ворота: откуда такая смелость?

— Нет, это, между прочим, не смелость — я вот слушаю ваши рассуждения и на мысли себя ловлю, что срабатывало тут нечто другое. Скорее всего, ответственность, и все, в общем, банально: ты последний, а поэтому сам погибай, а товарища выручай. Звучит, может, несколько высокопарно, — я понимаю! — но на этом вся советская вратарская школа с незапамятных времен держалась.

И еще... Понимаете, мы мечтали выйти на поле, подобное тем, на которых сейчас играют, и я не могу забыть, как однажды нас привезли в Новомосковск — предстоял матч с местной командой «Шахтер». Газон там был такой мягонький, травянистый — от тренировки я получил колоссальное удовольствие (просто летал, и все было мало), и так же, на одном дыхании, отыграл матч. Тренировал нас Всеволод Радикорский — был такой защитник в московском «Динамо», участник знаменитых матчей на стадионах Великобритании... Он просто не мог остановить поток хвалебных слов в мой адрес, а я признался ему: «Вы знаете, так приятно было, так мягко». Совсем не то, что где-то на периферийных стадионах, да и на своем «Металлурге» в Днепропетровске — я ведь там начинал.

Владимир Маслаченко выводит московский «Спартак» на игру

Кстати, колоссальнейшее влияние на меня «Металлург» оказал и прежде всего его тренер Григорий Балаба. Был еще украинский вратарь Михаил Тисовский — он выступал за Дом офицеров Киева. Они тогда здорово отыграли за Кубок Союза: встречались ОДО (Киев) и ОДО города Калинина, — и благодаря репортажам Вадима Синявского, которыми мы заслушивались, стали знаменитыми. Ну и вот меня, 17-летнего пацана, судьба столкнула с Михаилом Тисовским, который поразил колоссальной работоспособностью и самопожертвованием. Он-то и научил меня играть кулаком, отбивая мячи. «Запомни, — советовал, — это очень важный компонент мастерства: вооружись им на всю оставшуюся жизнь».

Так вот, нас не смущали «лысые» футбольные поля, совершенно сбитые коленки и локти (у меня из бурситы выкачивали жидкость лошадиным, образно говоря, шприцем), ободранные бедра. Мы ходили в толстенных корках заживающих ссадин, иногда после тренировки или игры нас можно было опускать в бочку с зеленкой, но — потрясающий номер! — ничто не могло нас остановить. Ну и потом, знаете, как-то стыдно было спасовать перед товарищами, с которыми ты работал, играл...

— ...и перед болельщиками...

— Еще как — народ в Днепропетровске на матчи ходил... В общем, все вместе сложилось, плюс детские полеты, за которые я получил прозвище Козел, — вольно или невольно они воспитали вот то, что вы называете смелостью, но за этим стоял точный расчет: все на футбольной математике было построено.

— Владимир Никитич, ваши коллеги, соперники и партнеры, говорили мне, что Маслаченко весь переломанный, дескать, живого места на нем нет: голова, руки, ноги, плечи, спина... Я вот сейчас смотрю на ваше лицо, на искривленный мизинец (фактически он висит) — это кошмар. Часто случались травмы?

— Не буду пугать уважаемых земляков этими «достижениями»: могу только похвастаться, что у меня никогда не было традиционных растяжений, надрывов, порывов — всего того, чем очень часто страдают полевые игроки, да и вратари тоже. Мои травмы связаны только с ушибами — исключительно или с тем, что лупили меня, не жалея, когда бросался в ноги, пытаясь спасти ворота...

— По голове били ногами?

— Еще как! Знаете, меня всегда поражало, как эти люди могли перепутать такую гениальную, светлую голову с мячом — до сих пор не могу этого понять.

— И часто путали?

— Ну, помню, в Никополе, в товарищеском матче, так ахнули — лишь неделю спустя потихоньку вспоминать начал, что было до того. При этом — никаких больниц, поликлиник, а как-то в игре с ЦСКА в «Лужниках» Володя Агапов, хороший приятель и брат по классу, пытаясь меня опередить, вытянул ногу, а к мячу я успел чуть раньше, и он засадил мне коленом в левый висок! Отключился. Нашатырь. Пришел в себя. Продолжаю играть. Через минут пять — даю слово! — с другой стороны, с правого фланга, точно такая же история. Снова Владимир Агапов, только бьет в правый висок.

— Для равновесия...

— Опять отключился. Снова нашатырь. Вернулось сознание. Мы все равно выиграли...

— Зубы вам выбивали?

— Нет, по зубам вот не получал, но в Коста-Рике, накануне чемпионата мира в Чили, сломали верхнюю челюсть — треснула кость. Операция семь часов длилась, но самое главное, что ни в одном из таких случаев (сейчас вы просто дали возможность о них вспомнить, включив своеобразный биокомпьютер, и я мысленно пролетел все годы, страны, города и почти все игры) ни-когда на носилках меня не выносили. Хотя правила хорошего тона предписывают в течение сезона вынести вратаря хотя бы раз, чтобы он почувствовал и осознал, что этот матч выиграл.

...Когда я слышу или читаю высказывания некоторых коллег о том, что голкипер не способен выиграть матч в одиночку, я им не верю.

— Способен?

— Абсолютно! Так же, как и проиграть.


«Врач лохмотья с перчатки хотел обрезать, а я ему: «Куда ж ты, родной?! У меня одна пара на весь сезон»

— Это правда, что однажды вас крепко ударили по причинному месту шипами?

— Ну да, въехал нечаянно парень, а до этого другой игрок распорол мне, когда бросился в ноги, левую руку. Шипом шерстяной свитер разрезал, под ним майку красного цвета и кожу разорвал напрочь.

— Ничего себе — там же вены...

— Слава Богу, до них не дошло, пронесло, но царапина, скажу, не кокетничая, была приличная. Что я предпринял? Заменил форму, зеленкой врач смазал — и вперед!

— А с причинным местом-то что?

— Видит Бог, я хотел от этого вопроса уйти...

— Ну нет уж — увильнуть не удастся...

— Так а вдруг после этого кому-то придет в голову попросить: «Покажите»?

«По зубам не получал, никогда на носилках меня не выносили, хотя правила хорошего тона предписывают в течение сезона вынести вратаря хотя бы раз...»

— Не было, кстати, дам, желающих посмотреть?

— Ладно (смеется), отвечу. Въехал чужой форвард шипами — остановиться вовремя не сумел, ну и кое-что ободрал. Сидим мы друг против друга: мяч у меня в руках, он на меня смотрит, я — на него. «Слушай, — говорю ему, — забери свою бутсу из моего паха: он мне еще пригодится». Только тут до него дошло, что он навытворял: вскочил и бежать от меня. Ну что еще? Забинтовали — и снова вперед!

— На общении с прекрасным полом это надеюсь, не отразилось?

— Сын у меня хороший, а с мизинцем, о котором вы спрашивали, все было просто. Я выбил мяч из нижнего левого угла в поле, а там штанга была не прямая, а немножечко пирамидочкой, как деревья растут, — вот в нее-то со всего размаха и въехал. Хрустнуло, больно. Вызвал доктора. Тот прибежал, разрезал перчатку — вывалился палец. Лейкопластырем его стянули, а лоскут перчатки так и болтался. Врач лохмотья хотел обрезать, а я ему: «Куда ж ты, родной? Это же инструмент — у меня одна пара на весь сезон». Их же всего две выдавали — надо было беречь.

Потом те перчатки зашил, и порядок, а матч доиграл с лейкопластырем. Операцию сделать мне не решились: никто не давал гарантии, что палец впоследствии будет гнуться, а без этого-то зачем?

— Когда фронтовиков спрашиваешь: «Вам на войне было страшно?», они признаются: было, а что чувствовали в воротах вы после тех ужасов, о которых рассказываете?

— Скажу, не рисуясь: если бы пришлось повторить все сначала, сделал бы это без колебаний...

— Мы видим, как в последние годы гибнут один за другим вратари, тот же страж ворот ЦСКА 23-летний Сергей Перхун, а Петеру Чеху из «Челси» травма головы едва не стоила жизни. Скажите, а в ваше время такое было возможно?

— Вполне, но есть еще некие моменты самостраховки — это очень важный момент.

— Тоже нужна голова на плечах?

— Как ни странно. Да, фатальных исходов в мою бытность голкипером не было, а вообще, все эти рискованные эпизоды случаются не просто на линии ворот, а на выходе из них, на перехватах, при попытках ликвидировать чей-то прорыв, и здесь должен быть тонкий расчет. Никогда не надо выскакивать не то что раньше времени, даже вовремя — точно! Почему?

Знаете, у бельгийцев есть хорошая поговорка: «Никогда не знаешь, что будет, если гости придут вовремя», и действительно, хозяева практически всегда оказываются не готовы: непременно в последние полчаса выясняется, что нужно еще что-то сделать, чтобы картина была загляденье, а гости, приехавшие вовремя, заставляют спешить. Если же говорить конкретно... Вот вы приготовились сыграть против меня при навесе головой, а я уже прочитал ваш замысел, выскочил, выбежал, и когда, стоя рядом, выпрыгиваю, чтобы словить мяч, вы подставляете мне по правилам плечо и слегка меня двигаете...

— Все!

— Вот именно. Я этот мяч или выронил, или вообще не поймал, или сыграл неудачно, а тут другой спокойно отправляет его в сетку. Зато когда в схватку вступаю с микроопозданием, у меня преимущество, потому что массой тела, кинетической энергией воздействую на того, кто со мной решил побороться, а если соперник еще и локоточек выставил, — скажем, навес оттуда идет — выскакиваю отсюда и наваливаюсь на мяч (причем страхую себя) или его ловлю. В любом случае успеваю быстро вытянуть руки или ударить по мячу кулаком, и в такой ситуации, даже если я паче чаяния не доберусь до мяча, вас уберу точно, чтобы вы мне не мешали, — все по правилам!

— В советское время голкипером номер один, без преувеличения, вратарской иконой официально был признан Лев Иванович Яшин, однако вы не раз утверждали, что в Союзе были вратари и посильнее, чем он. Кого вы имели в виду?

— Феномен Льва Ивановича — это своеобразное явление не только в нашем футболе, но и в мировом (в нашем, может быть, даже в меньшей степени). Почему? Вратарская позиция канонизировалась очень рано и, если хотите, одним из тех, кто это сделал, был Лев Абрамович Кассиль, создавший свою знаменитую повесть...

— ...«Вратарь республики»...

— Ее герой Антон Кандидов был легендарной, однако придуманной личностью, плюс еще необыкновенно смелой. В Украине, я помню, никто не произносил фамилию Кандидов — только Кандыба, и лучший отзыв о любом каком-то вратарском пассаже звучал так: играл, как Кандыба, хотя там до вратарской техники было очень далеко. Так можно ловить только арбузы (впрочем, их ловля — очень серьезное подспорье для отработки правильных навыков).

В общем, опоэтизировали место в воротах, я так считаю, в мое время, и учитывая, что в 17 лет начал играть в команде мастеров, я это застал. Их, кстати, тогда было очень мало: 12 класса «А» (как сейчас премьер-лига) и 16 — класса «Б» (потом, после проигрыша составленной в основном из армейцев сборной СССР «клике Тито» на Олимпиаде в Хельсинки, военные команды были расформированы и его немного расширили). Это, кстати, было весьма мудрое решение парней, руководивших нашим футбольным хозяйством, — они сумели-таки убедить начальство, что необходимо увеличить число профсоюзных команд под маркой таких больших городов, как Харьков, Днепропетровск, — так же было сделано и в России, в других республиках.

Тогда в столь раннем возрасте никто свою карьеру не начинал, тем более в воротах: скамейка запасных в нашем футболе была очень велика, во всяком случае, в любой из команд класса «А» — хоть 12 вратарей сразу берите: любой был просто-напросто классным. Я с ними потом столкнулся: они были в соку, их надо было еще обыгрывать, между прочим, чтобы завоевать место под солнцем. Именно юным я впервые увидел четырех блистательных вратарей (правда, один из них уже не играл).

— Кто же эту великолепную четверку составлял?

— Выступая на Спартакиаде школьников Украины, я оказался на киевском стадионе (ныне имени Лобановского), когда там тренировалось «Динамо». Уселся за воротами (если смотреть на футбольное поле с центральной трибуны — правыми), где стоял Антон Идзковский — легендарная личность...

— ...прототип Антона Кандидова...

— Правильно. Идзковский работал с Евгением Лемешко и Олегом Макаровым, и я вам скажу, каждый из этой пары голкиперов в любой другой команде был бы звездой, но они почему-то не разъезжались, так вдвоем и служили «Динамо». Можете себе представить — я попал в эту компанию в 53-м! Оглядываясь назад, понимаю: меня поразил сам процесс тренировочный — до того ничего подобного я не видел. Кстати, по наивности подумал, что так происходит везде и всюду, ан нет, так, как Антон Идзковский, не тренировал вратарей никто — во всяком случае, я такого не видел, и хотя остальные его коллеги тоже специально разрабатывали упражнения, какие-то комплексы, люди, которые занимались отдельно с голкиперами, не были тренерами-вратарями, отрабатывавшими игровые ситуации из своего прошлого.


«Яшин мог снять кепку, сыграть головой и вернуться в ворота: публика была в восторге»

— Неужели Яшин и впрямь был не лучшим?

— Так... На следующей же игре киевского «Динамо» против минского «Спартака» (уточняю: «Спартака», потому что иногда ту команду ошибочно называют «Динамо»), куда уехал заканчивать свою спортивную карьеру Алексей Петрович Хомич, он поразил меня изумительным броском (как в свое время Михаил Пираев). Когда Андрей Зазроев выскочил с ним один на один и пробил по воротам, Хомич успел сложиться в правом углу и поймал этот мяч.

Владимир Маслаченко — Дмитрию Гордону: «Послушайте, с вами специалист говорит! В плену общественного мнения я не нахожусь и никогда на поводу у него не иду — у меня своя точка зрения»

Андрей упал на землю, какое-то мгновение лежал — Петрович даже похлопал его по спине, а когда приподнялся, и у него изо рта пук травы газонной торчал: вырвал от сожаления, что не обыграл великого Хомича — тигра. Помню, однажды на послематчевом банкете в Аргентине Алексей Петрович сам о себе говорил: «Я же тайгер, я раша тайгер!» — и мне при этом подмигивал. Просто бутерброды ему были нужны — не хватило.

Так вот: Хомич (хоть и заканчивавший), Вальтер Саная, Евгений Лемешко, Олег Макаров, Борис Разинский, Владас Тучкус, Владимир Маргания...

— ...они были лучше Яшина?..

— ...все это вратари, которые ни в чем ему не уступали, ну абсолютно. Единственное, что страшно бросалось в глаза и стало, собственно, фирменным знаком Левы, — это выход за пределы штрафной. Да, он мог снять кепку, сыграть головой и вернуться в ворота: публика была в восторге, но это все — остальное, как у других.

— Почему же из него сотворили кумира?

— Продолжаю. Не будем забывать еще и о том, что тогда несколько проще игра развивалась. Ежели какой-то парень решил навесить в штрафную, он (как в известном случае: если решил выпить, обязательно выпью) на полпути уже не передумает, и если ты хорошо разбираешься в игре, читаешь ее и видишь поле, знаешь примерно (даже не примерно, а точно!), что в эту точку соперник тебе навесит, потому что так движется. Ты же просчитываешь все, от момента к моменту, изучая противника и закладывая данные о нем в биокомпьютер, умнеешь, а в итоге перехватываешь его, и никаких проблем.

— Почему же Яшин — номер один?

— (Невозмутимо). В сборной Советского Союза, куда входили защитники Кесарев, Крижевский, Кузнецов и с которой работал также Михаил Иосифович Якушин — тренер московского «Динамо», был еще один вратарь, действительно талантливый, и так же, как в «Динамо» киевском, сошлись Олег Макаров и Евгений Лемешко, в московском имелись Лев Яшин и Володя Беляев. Может, в каких-то нюансах Володя Леве чуть уступал, но, в принципе, был приличный голкипер — и даже очень. Оттуда повелось небывалое: вратарь дубля тоже являлся вратарем сборной Союза, а личности, чьи имена вам назвал, были возле главной команды страны — на всякий случай.

— На подхвате...

— Правда, эпизодически эту нишу занимал также Борис Разинский — по физическим данным непревзойденный был человек.

«Феномен Льва Ивановича — это своеобразное явление не только в нашем футболе, но и в мировом. Лева был классным вратарем, но поверьте: целая плеяда тогдашних голкиперов была отнюдь не хуже»

— Почему же из Яшина сделали икону?

— Я вас сознательно (подмигивает) провоцирую, чтобы вы задали мне этот вопрос снова. Почему? Я, признаться, и сам над этим ломал голову, а ответ видится мне таким. Был некий комплекс у тренеров и у определенной группы руководителей нашего футбольного хозяйства. Взять пару Банников и Рудаков: в состав попадал Женя Рудаков, и хотя обладавший феноменальной прыгучестью и хваткой Виктор Банников ни в чем ему не уступал, при Рудакове команда выигрывала, и Виктор Маслов, свято веривший в приметы (назовем вещи собственными именами), в апробированную форму перемен не вносил...

— ...и никогда не менял после победных матчей состав...

— Не допускал даже мысли об этом!

— Как, впрочем, и Лобановский: тот же Чанов полгода у него с травмой играл...

— Поэтому Банников, который долго-долго тянул, все-таки перешел в другую команду и блестяще отыграл несколько сезонов...

— ...в «Торпедо». В четвертый раз спрашиваю: почему именно Яшин?

— Нет, в пятый (смеется)... Так в тот момент совпало: формированию сборной, особенно перед Олимпийскими играми-56 после неудачи 52-го года уделяли повышенное внимание. К тому времени сформировался состав уже не по звездному принципу: советская идеология звездность тогда не приветствовала. Маяки нужны были только среди ударников труда — с чего и начался Стаханов: вот стахановцы нам были необходимы.

— Это был шоу-бизнес фактически: раскрутили звезд...

— В какой-то степени организационные элементы в этом присутствовали, но опять-таки... В защите московского «Динамо», к примеру, играл Крижевский, и чтобы кто-либо из соперников пробил по воротам, надо было очень хорошо постараться, а чтобы мяч в сетку влетел, надо было еще так ударить, чтобы он каким-то образом миновал Крижевского, который в акробатике мог дать фору любому голкиперу. Кстати, замен тогда не было — они были запрещены, — и того же Крижевского натаскивали, как вратаря. Правда, когда судья Николай Латышев в финале Кубка СССР 1955 года против ЦСКА удалил Леву Яшина с поля за не очень этичное поведение, в ворота встал полевой игрок Женя Байков. Мало того, он даже один мячишко из нижнего угла вытащил, и в результате московские динамовцы выиграли.


«Фантазия наших радиокомментаторов работала беспредельно: игры могло вовсе не быть, а репортаж шел отменный»

— Итак, в шестой раз...

— Стоп! Вы, Дмитрий, должны понять, что сознание и повествование спортсменов — в частности, людей футбольных! — всегда ассоциативно: одно тянет за собой другое. Иногда сложноподчиненное предложение длится невероятно долго (как и мысль), но вы вольны мои умозаключения сократить, поэтому без ножа режьте. Могу, кстати, байку рассказать к месту — насчет без ножа.

— Да-да...

— Вячеслав Амбарцумян, технарь, исполнитель блестящих резаных обводящих ударов, старался всегда сыграть нестандартно и однажды отдал хитрый пас, но мяч, к сожалению, до своего не долетел — Слава слишком сильно его завернул. Атака была сорвана, а после матча Николай Петрович...

— ...Старостин?

— Да, Чапай спрашивает: «Слава, скажи, пожалуйста, ну зачем? Там такой момент возникал, а ты... Отдал бы попроще!». (Это, кстати, традиционное в нашем футболе: «Попроще играй, попроще!»). Амбарцумян стал оправдываться: «Понимаете, Николай Петрович, я хотел резаным...», но Старостин его оборвал: «Слава, я тебя умоляю: не делай этого. Зарежешь без ножа».

Итак, где мы остановились?

Владимир Маслаченко и Лев Яшин общаются с членами сборной СССР по футболу киевскими динамовцами Василием Рацем и Иваном Яремчуком. 1986 год

— Вы знаете, я уже все насчет Яшина понял...

— Смотрите: все игроки московского «Спартака» в полном составе вместе с запасным, но выходившим постоянно на поле Иваном Мозером отправились на Олимпиаду в Мельбурн как сборная СССР — их усилили московские динамовцы Яшин и Кузнецов, а также армеец Башашнин. Ну, а тут успехи пошли: выигрыш Олимпийских игр...

— ...кубка Европы...

— ...навал пропаганды... Тогда же телевидения не было, а уж фантазия наших замечательных учителей — радиокомментаторов работала беспредельно: игры могло вовсе не быть, а репортаж шел отменный.

— У вас с Яшиным хорошие отношения были?

— Просто блестящие.

— И вы никогда не спорили, кто из вас лучший?

— Даже мысли такой не возникало. Однажды — я вас заинтригую — он предложил мне встать вместо него в ворота в матче против австрийцев. Это было в 60-м году, после победы в чемпионате Европы или, как тогда называли...

— ...в Кубке...

— Он обратился ко мне на разминке — как сейчас помню, в венском лесу. Я отказался: «Подачки мне не нужны — вот на следующий год»... Он на меня со значением посмотрел, скажем так... Мы проиграли 1:3...

Повторяю: Лева был классным вратарем, но поверьте: целая плеяда тогдашних голкиперов была отнюдь не хуже — я это серьезно. Более того, часть из них уже приближалась к пониманию того, что грядут во вратарских действиях перемены: меняется игра, наступает время голкиперов, быстрых не только мыслью...

— ...но и с молниеносной реакцией...

— Вы правы. Мячи стали летать в штрафной более низко, пошли резаные удары, а значит, стартовать уже надо было гораздо быстрее. Изменившиеся тактика и методы ведения игры потихоньку заставляли моих собратьев вернуться обратно в ворота и больше работать на линии, а основным коньком Льва Ивановича была игра на выходах — он выглядел там просто здорово. Нет, он и на линии очень прилично играл, но не лучше других — отвечаю. Не будем забывать также сыгранность и уровень защитников сборной — остальные голкиперы, между прочим, играли в командах, где с этим всегда были какие-то затруднения.

— Сейчас вот навскидку вы можете назвать трех лучших вратарей мира? Не знаю, войдет ли в их перечень кто-нибудь из советских или российских...

— Войдет обязательно, хотя если на поводу общественного мнения пойдем...

— ...ни в коем случае — только вашего...

— Если хотите услышать мнение из уст вратаря, скажу вам такую вещь: на каждом из временных футбольных отрезков, различающихся по развитию игры, были свои примечательные вратари, но не они определяли команду.

— Три лучших, Владимир Никитич!

— Как вы уже заметили, я всегда отвечаю с пятого, а то и с шестого раза... В плену общественного мнения я не нахожусь, никогда на поводу у него не иду — у меня есть своя точка зрения, но, так и быть, подыграю обществу и скажу, что в этой тройке Лева должен быть по определению, потому что иначе нас никто не поймет. Проигнорировать глас народа — все равно что бросить болельщикам прямо в глаза: «Эй вы там, вы же ни фига в этом не понимаете».

— Яшин — раз...

— Рикардо Замора — два. Кто его видел? Да мало уже кто, а ведь с него начиналось. Его соперником был Франтишек Планичка, Старостин был в невероятном восторге от Владислава Жмелькова — у меня об этом парне есть книжки. Спрашиваю — никто ничего рассказать толком не может. В Европе поставьте сюда Буффона.

Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Три...

— Вот я как раз три эпохи и назвал. Если мне скажут: «А Грошич? А Жильмар? А..? А..?»... Послушайте, с вами специалист говорит: ни тот, ни другой, ни двадцать пятый! Я вам назвал тройку, и хотя двоих лично видел на поле, а пионера не знал, говорят...


«Иногда дают столько, что не взять невозможно»

— Сейчас от молодых ребят, которые только начинают свой путь в профессиональном футболе, иногда можно услышать: «Та! Что за футбол был в 60-е-70-е годы — они же еле по полю ходили. Медленно пас отдавали, ни скоростей не было, ни коллективной игры, ни отбора, ни прессинга...». Скажите, игроки и впрямь тогда были хуже, а футбол был менее зрелищным, чем теперь?

— Классный вопрос! Вроде бы и традиционный, но когда приступаешь к ответу, не сразу даже схватишь всю заложенную в этом рассуждении эпохальность... Секундочку...

— А знаете, я еще вот что вспомнил. Недавно я присутствовал на матче сборных Украины и Литвы в Каунасе, и после поражения 0:2 от литовцев мы ехали в аэропорт с Андреем Бибой и говорили как раз на эту тему. «Андрей Андреевич, — спрашиваю, — вы, Сабо, Каневский, Серебряников, Базилевич, Соснихин — лучше были, чем нынешние ребята?». Он рассмеялся: «О чем речь? Какое сравнение? Да конечно!»...

— Не соглашусь, и вот почему. В той же Литве в их время тоже были очень приличные игроки, и при том составе киевского «Динамо», который я очень хорошо знаю (все эти ребята — мои приятели), не назвал бы их безусловными фаворитами какого-либо матча с «Жальгирисом».

Лучше ли они были нынешних? По каким критериям, измерениям? Готовясь к очередному чемпионату Европы, сборная Советского Союза, в составе которой находился и ваш покорный слуга, какое-то время тренировалась в Дигоми — это, как вы понимаете, в Грузии. Запланировано было несколько матчей, и, в частности, мы играли в Рустави с местной командой «Металлург». Разошлись вничью — 1:1, я как раз вышел в основе...

Возвращались мы в переполненном автобусе, потому что откуда ни возьмись набились какие-то знакомые знакомых — попросили захватить их в Тбилиси. Пятое, десятое — едем в кромешной тьме, потому что уже поздний вечер, и только на первом сиденье за водителем шла какая-то неторопливая и тихая беседа — это Андрей Петрович Старостин, начальник команды, обсуждал с массажистом Анатолием Морозовым и этот матч, и, как ни странно, кино.

Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

Разговаривали вполголоса, их трудно было понять, но я вслушался и выяснил, что мужики, помимо всего прочего, определяли: кто же все-таки лучше — Наталья Фатеева или Джина Лоллобриджида? После паузы вдруг на весь автобус раздался ответ: «Анатоль, ну что ты спрашиваешь? Сборная страны и Рустави, Лоллобриджида и Фатеева — да это все равно что сравнивать х... с пальцем!».

— Ладно, а кто, на ваш взгляд, лучше: Блохин или Шевченко?

— Блохин, думаю, лучше, но Шевченко богаче.

— Емкий ответ...

— Они хороши по-своему, каждый в свое время, но если бы Андрея перенести в ту эпоху, он бы играл на таком же заметном уровне (я говорю нормально — заметном, вкладывая в это слово самый хороший смысл)...


— ...но был бы беднее...

— Сто процентов! Знаете, когда я изучал на курсах французский язык (по ассоциации!), ездил из Тарасовки на машине в Москву к семи утра. В 10 заканчивал — занятия три часа длились! — и возвращался на базу, причем платил за все шесть рублей. Услышав, что Андрей переезжает в Англию, чтобы лучше изучить английский (при жене-американке и ребенке, который тоже на этом языке разговаривает!), я бросил фразу: «Надо же, я в советское время платил шесть рублей за урок, чтобы изучить французский язык, а ему платят миллион в месяц, чтобы он выучил английский». О времена, о нравы!

Ну а теперь перенесите в наши годы Блохина-игрока с его пониманием игры, техническими и физическими данными — он был бы в таком же порядке, как и тогда. Есть просто гении, созданные по своим качествам на все времена: те же Пеле, Марадона, хотя это босяк...

— ...Сабо, Колотов, Мунтян...

— Володю Мунтяна задолго до окончания минувшей эры я называл футболистом следующего века, но со мной был не согласен...

— ...Валерий Васильевич...

— Да, Лобановский, и однажды публично, не по делу и некорректно, он меня отчитал (правда, потом, молодец, извинился).

— Напомню теперь фразу, сказанную Владимиром Маслаченко...

— Что, как классика уже цитируете?

«Перенесите в наши годы Блохина-игрока с его пониманием игры, техническими и физическими данными — он был бы в таком же порядке, как и тогда». Олег Блохин и Владимир Маслаченко, 1987 год

— Ну да. «Продали парня за 10 миллионов, купили другого за миллион и начинают делать из него игрока, чтобы потом сбыть за пять миллионов, — таков сегодня футбольный бизнес». Ваши слова?

— В принципе, ничего нового я не открыл. Во-первых, это слегка утрированно, во-вторых, немножко с грубцой звучит, а все куда тоньше делается. Вдобавок могу лишь за себя отвечать, поэтому в такие вещи сегодняшние не суюсь: кто, сколько, почем...

— Я вас тогда тоже с грубцой спрошу: этот человеческий материал таких денег стоит?

— Ну, еще древние говорили: «Самое выгодное размещение капитала — человек».

— Раз платят, значит...

— Дорогой, иногда дают столько, что не взять невозможно, — вот штука какая. Я, повторюсь, в эти дела не влезаю, но очень четко себе представляю, что происходит, — так, будто сам в этом участвую...

— Понимаете, значит, что такое откаты и как это делается?

— Об этом мне даже не надо рассказывать, и когда Василий Уткин малость небрежно бросает фразу: «Ну откуда вы знаете, Владимир Никитич о каких-то сомнительных делишках?», могу ответить ему: «Пожалуйста, матчи отборочного турнира Евро-2008 Англия — Хорватия и Андорра — Россия».


«Футбольный клуб — это сегодня очень хороший пропуск в высшее общество»

— Почему же, на ваш взгляд, англичане все-таки проиграли тогда хорватам?

— Какие молодцы наши читатели (пусть даже некоторые далеки от футбола, им интересно — я же представляю, как увлекательна наша беседа), что не закрывают газету! Впрочем, мы им такой возможности не дадим, и дочитают они это интервью до конца!

Московский «Локомотив» образца 1958 года. Владимир Маслаченко — второй слева

Почему хорваты, вы спрашиваете, англичан одолели? Потому что не за деньги играли...

— Шутите?

— Разве такой я хохмач? Да, эти ребята за свой труд получают по контракту зарплату, в Хорватии, очевидно, известную...

— И что, просто решили выиграть...

— ...несмотря на то, что российский олигарх, вице-президент «ЛУКОЙЛА» и владелец московского «Спартака» Леонид Федун пообещал хорватам за выигрыш у англичан на «Уэмбли» четыре «мерседеса». От этого «подарка» они, представьте себе, отказались — можно только снять перед ними шляпу, и наши купеческие замашки, откровенно говоря, пошли насмарку.

Хорваты играли по-настоящему в футбол, который получается особенно хорошо, когда над командой не висит дамоклов меч необходимого результата. Им ничего не надо было — только выйти на «Уэмбли» и сразиться со сборной Англии, к тому же, если хотите, обыграть англичан почетнее, чем россиян. И украинцев, простите, тоже.

— Коммерциализация пошла футболу на пользу?

— Коммерц... Комм... Я, пожалуй, и не выговорю без ошибки: черт бы их с этой коммерциализацией побрал! Понимаете, там, где гуляют очень большие деньги...

— ...убивается сам футбол...

— ...само творчество, к огромному моему сожалению. Кто-то однажды мне рассказал, что в Соединенных Штатах в каких-то областях деятельности существовал некий тест: хочешь проверить работника, посмотреть, сможет ли он выкладываться, станет ли прогрессировать и будут ли гореть у него глаза, сразу заплати ему много денег.

— В советские годы наши прекрасные футболисты играли фактически за копейки — как вы думаете, если им дали бы столько же, сколько платят нынешним мастерам, многие из которых даже по мячу толком попасть не умеют, они так же блистали бы?

— Боюсь, нет, и увы, это так... Вспомните американский тест...

Владимир Маслаченко — Дмитрию Гордону: «Какие молодцы наши читатели, что не закрывают газету! Впрочем, мы им такой возможности не дадим, и дочитают они это интервью до конца!»

— Что думаете вы о Романе Абрамовиче, который, купив «Челси», вкладывает в эту команду огромные деньги?

— Я не думаю, что причина — неистовая любовь к футболу: не верю в нее по определению, потому что не прочувствовал он, что это такое. А может, — раньше мне эта мысль в голову почему-то не приходила — у него самого как у мужика, который должен бы играть в футбол...

— ...не получилось...

— Ну да, тем более где-то на периферии, откуда он родом. Возможно, у него к этому данных не было никаких — то есть он был из тех, кому говорили: «Будешь плохо играть — встанешь в ворота», и вот эта некая, как ему казалось, ущербность, повлияла на его привязанность к футболу. Вместе с тем, так рассуждая, я все-таки ловлю себя на мысли, что он гениальный бизнесмен и яркий продукт новой эпохи. Поднялся он так, конечно, не сам, а с понятной поддержкой...


— ...других гениальных бизнесменов...

— Ну, от этого стола очень много ребят кормится, и он поддерживает в них осознание гениальности — собственной в том числе. Роман Аркадьевич — анормальный продукт этого явления, и коль скоро ни одно из таких имен за столь короткий отрезок времени сделано не было, значит, за ним сообщество. Футбольный клуб — это сегодня очень хороший пропуск в высшее общество, путь, чтобы не деньги сделали тебя знаменитым, а какая-то, скажем, общественная деятельность. Смотрите: завоеван британский кусок суши, об Абрамовиче везде говорят, и ему это приятно: никогда не поверю, что Роман не тщеславен, и пусть даже сам себя не обманывает — иначе бы не развелся. (Пауза). Дмитрий, а может, хватит о нем, а то кто-то еще заподозрит, что или он что-то мне должен, или я ему?


«Если матч договорной, увижу — не сомневайтесь»

— Продолжая вечную тему денег... Ваши ровесники — ветераны киевского «Динамо» — рассказывали мне, что в советское время представители дружественных команд могли прийти к ним в раздевалку и попросить: «Ребята, вы уже золото взяли, а нам позарез нужно из высшей лиги не вылететь — отдайте сегодня игру, а на следующий год сочтемся». Речь о каком-либо вознаграждении при этом вообще зачастую не шла, а сегодня договорные матчи процветают во всем мире. Какие же на кону суммы? Сколько платят за то, чтобы ту или иную игру соперники сдали?

— При том, что я откровенен с вами во всем, на эту тему стараюсь особенно не распространяться. Почему? Потому что мало этим интересуюсь. Для меня настолько важен сам игровой процесс, — даже в таких ситуациях! — что стараюсь накипи не замечать: исключительно человеческая слабость.

— Ладно, я вам другой вопрос задам...

— Нет, я все-таки постараюсь ответить, смягчать не надо...

— Я, если честно, наоборот — ужесточить хотел...

— Еще? Пожалуйста, нет проблем, но сначала закончу мысль. Я еще почему сюда не влезаю? Потому что здесь есть юридическая подоплека. Чтобы подобное утверждать, надо схватить за руку, а так как пока прецедента нет...

— ...то и говорить, собственно, не о чем...

— Вот-вот, а трепаться на уровне слухов и домыслов несерьезно и несолидно.

— Видите ли вы опытным взглядом бывшего футболиста, что тот или иной матч договорной?

— Увижу — не сомневайтесь: я испытал это на себе, не участвуя в процессе сдачи игры. Было это в Баку, в 1966 году («Нефтчи» тогда стал бронзовым призером, обыграв в этом подозрительном матче московский «Спартак», который стал в результате четвертым. - Д. Г.). Обнаружив, что на поле что-то неладно, подошел к одному из исполнителей чьей-то воли... Это было прямо на линии штрафной площадки. Он махнул ногой мимо мяча, а перед ним другой то же самое сделал, и две штуки мы получили. Вот после второго случая я демарш и устроил... Нет, не пригрозил: мол, выгоню тебя с поля, набью физиономию или еще каким-то образом попытаюсь воздействовать — просто подошел и сказал: «Так вот вы, оказывается, каковы...». Он, как сейчас помню, сжал кулаки и зло процедил: «Еще раз к нам сунешься (на чем и прокололся, поскольку ко второму я не подходил! — В. М.), тебя тут зарежут». Его слова, поэтому такие случаи мне глубоко противны.


— И ведь зарезали бы...

— Да нет!

— Смотря какие деньги потрачены были...

— Нет-нет, все это от излишне эмоционального состояния, от осознания своей вины.

— Как бывший вратарь и просто как опытный мастер, в своих репортажах вы очень часто тому или иному игроку даете оценки — случалось ли, что ребята обижались на вас за нелицеприятные отзывы?

— Они обижаются часто — думают, что знают больше, чем я. Пользуясь случаем, могу им ответить: «Вы только идете туда, а я уже возвращаюсь обратно», и мы, между прочим, играли, а не поигрывали, как сказал один дядя... Из того, что вы только сейчас узнаете, многие вещи я уже позабыл, так что на вас не дуюсь, и вы на меня не серчайте — мы говорим на одном языке. Представьте мысленно, что мы вместе играем: даю слово, что понимали бы друг друга без слов, и ручаюсь, что в обороне был бы порядок».

Часто меня упрекают: дескать, ты предугадываешь, опережаешь события и болельщику не даешь времени обдумать, куда да как... Он ведь тоже не просто сидит: мысли его обращены в игру, и ему, в общем-то, тоже хочется какой-то ход домыслить, а ты говоришь: «Надо отдать мяч Иванову налево... Нет, уже направо Петрову», — и тот таки пас получает.

Однажды я выступал в Израиле перед небезызвестным Эхудом Бараком и двумя с половиной тысячами наших ветеранов войны. Они были увешаны орденами и медалями — живого места на них не было. Где взяли? Многие награды завоеваны были (шутка!). Короче, фронтовики достали все свои регалии, надели, поскольку дело в преддверии Великой Победы было, на себя, и вдруг российский израильтянин Олег Марусев, который вел этот замечательный вечер, вызывает меня на трибуну: «Володь, выйди!».

Я поднялся, смотрю в зал: в первом ряду Барак (ну, он ни фига не понимает, ему, видимо, шепчут, кто я. «Знакомые все лица, — воскликнул, — я же вас видел. Вас вот в Ташкенте — вы были на стадионе, вы — из Одессы, тот мужчина в пятом ряду — из Киева, в седьмом — из Днепропетровска, слева сидят москвичи: это же все наши люди!». Им такой ход страшно понравился, а Марусев решил уточнить: «Ну ладно, всех видел, все знает, но им хочется задать вопрос: почему, когда ты говоришь: «Надо отдать мяч направо», игрок послушно отдает направо. «Налево», «В сторону» — опять правильно: как это тебе удается?». Я тогда перефразировал слова блистательного актера Бориса Сичкина, у которого допытывались, как ему удается неожиданно рассмешить публику в каких-то драматичных ситуациях. Он ответил: «Это может сделать каждый еврей, только бы не стеснялся». Я и сказал: «Это каждый хохол может...» — дальше по тексту.


«Если бы Лобановский не дай бог меня где-то цапнул, сдачу бы получил по полной программе — характер такой!»

— По поводу игроков... Один из соратников Лобановского мне рассказывал, как однажды Валерий Васильевич со своими помощниками смотрел телетрансляцию футбольного матча, который вы комментировали. Видя какие-то не совсем уверенные действия вратаря, вы в сердцах выпалили: «Ну что же он делает? Так нельзя!», на что по ту сторону экрана Валерий Васильевич возразил: «Можно... Еще как можно... И ты по четыре мяча пропускал»...

— По четыре? И семь, кстати, случалось, и Лев Иваныч семь пропускал — элементарно, а в матче между «Спартаком» и московским «Динамо», собравшем 110 тысяч зрителей, где я был назван лучшим игроком, Яшин пропустил на моих глазах четыре мяча.

— Это правда, что с Лобановским у вас отношения не сложились?

— Кто это вам говорил? (Недоуменно). Полная ерунда — это так же, как вы спрашиваете: какие у вас отношения были с Яшиным? Я отвечаю — потрясающие! Мы вместе тренировались, какие-то упражнения у него были любимые, какие-то нет — Яшин, в частности, не любил, когда мячи перед ним отскакивали от земли и их надо было ловить, и он этим меня доставал.

— С Лобановским, значит...

— Все замечательно было: мы очень уважительно относились друг к другу — никаких проблем. Если бы он меня, не дай Бог, где-то цапнул, сдачу бы получил по полной программе — характер такой, причем у меня в этом плане преимуществ побольше было, чем у него.

— Вы что же — вступили бы в полемику через телеэкран?

— И не только... Нет, я бы сразу затеял серьезный разговор на очень интересные темы, которые он всю жизнь разрабатывал, но до сути которых так, откровенно говоря, и не добрался.

— Вы и впрямь утверждали, что тотальный футбол придуман вами, а не Лобановским?

— Да ладно — это маленькие, так сказать, хохмы, хотя... Хотя в них есть доля правды — это первое. Второе: не я и не он тотальный футбол придумали, а Михаил Товаровский и Борис Аркадьев, которые обосновали все теоретически.

— Они были крупными теоретиками?

— Да, а на практике этим занимались Михаил Иосифович Якушин и Гавриил Дмитриевич Качалин, когда работал с московским «Динамо». Тут не тот случай, когда на эмоциях держится: «Ах, мы уже все проходили!», нет, секундочку, это объективно. Свидетелем тому — приезжая сюда, конспектируя и во все вникая! — был Стефан Ковач, румын, уехавший потом во Францию. Он, по сути, француз и работал (сейчас, может, уже на пенсии, не знаю) в Федерации футбола Франции. В 76-м я с ним беседовал два часа в Сент-Этьене, накануне матча с киевским «Динамо».

Стефан приехал к динамовцам повидаться, а команда куда-то укатила, и вдруг он на меня наткнулся: «О! Товарищ Маслаченко! — по-русски воскликнул. — Я Стефан Ковач», а я его и так по фотографиям знал. «Привет!». — «Привет!». Ну что, взяли по чашке кофе и у окна, как сейчас помню, присели, а до этого у меня была серьезнейшая, удивительно интересная беседа с Украинчиком — бывшим одесситом и когда-то блистательным импресарио: он рассказал мне, как розыгрыш Кубка европейских чемпионов родился — между прочим, опосредованно благодаря «Спартаку». После его игры с «Вулверхэмптоном», «волками», вслух было сказано: «Когда встречаются такие команды, это уже кубок чемпионов какой-то» — вот так идея была вброшена, а потом получила развитие.

Так вот, никто из нас ничего не придумывал, но у меня был опыт работы в Африке, где я был предоставлен себе и где столкнулся с футболом образца 30-х годов, с тактическими всякими анахронизмами. Кого из игроков ни спросишь: «Ты кто?», отвечает: «Demi», полузащитник. «А ты?». — «Тоже demi». «Мать твою за ногу, — думаю, — все хавбеки, а кто ж остальные? Вратари, что ли?».

В конце концов, я понял, в чем дело: они заполняли бюллетени — точнее, протоколы матча, завалявшиеся в Чаде в каком-то подвале еще с 38-го года, а там: вратарь, два защитника и «деми» — вот едва ли не все на это прозвище отзываются... Я поработал над этим: перешагнул для них через все эпохи и ввел в современный футбол. Тренируя совершенно средние команды, придумывал различные тактические схемы, экспериментировал...

Короче, этот багаж я привез в голове и все Лобану рассказал в Днепропетровске на их базе на стыке рек Днепра и Самары. Мы говорили с ним за обедом, а потом в автобусе, направляясь в город, — этого времени было более чем достаточно. Не случайно же я постоянно ездил с киевским «Динамо» на все турниры — это уже была примета.

— Владимир Никитич, а разве это не вы Лобановскому говорили: «Извини, Лобан, но звезд с неба ты не хватаешь»?

— Никогда в жизни, ни-ког-да я такого себе не позволял. Он был очень интересный игрок, не понятый тренером Масловым, со своеобразным, дьявол его дери, характером — в плане того, что мог возмутиться: «С кем я вообще работаю?», но он имел право это сказать. Даже проиграв в шахматы Галимзяну Хусаинову, Лобановский такого о себе наговорил (ну, человек свои плюсы и минусы знает!), но он спортсменом был до мозга костей и даже представить не мог, что проигрывает.

Валерий Васильевич был необыкновенно пытливым, и, став тренером, пошел по этому пути, но, с моей точки зрения, заблудился в организации игры. Слишком ее математизировал, не оставляя места для мысли, для творческой стороны футболистов, а ведь и подбирал-то он под свое видение людей в первую очередь творчески одаренных, а не просто хорошо подготовленных и быстро бегающих.

— Многих талантливых ребят загубил, как вы считаете?

— Никого он не загубил, абсолютно: единственно, у него возник непонятный мне совершенно конфликт (скорее всего, в творческом плане) с Володей Мунтяном. Тот был в полном порядке...

— ...в расцвете сил и таланта...

— ...когда старший тренер стал вдруг его игнорировать. Это было не только на взгляд из Москвы непонятно — никто по-настоящему объяснить причин не мог, поэтому здесь мы с ним поругались, но быстро потом нашли общий язык...

— Поссорились из-за Мунтяна?

— Не только — скорее, из-за творческих взглядов и принципов, однако снова нашли точки соприкосновения, и этот эпизод ушел в прошлое. Да, я считал, что Валерий Васильевич относительно Володи и организации игры слегка не понимал ситуацию, но корректно все говорил...


«От развала «Динамо» (Киев) спас я»

— После громких успехов 75-го в 76-м «Динамо» пережило жуткий кризис, в команде начались разброд и шатание, и, по словам одного из киевских ветеранов, в частной беседе вы сказали ему: «А знаешь ли ты, что от развала «Динамо» спас я?». Он правильно вас понял, ничего случайно не перепутал?

— Нет, все верно: действительно, от развала «Динамо» спас я.

— Простите, каким образом?

— Ну, вы же программу «Время» помните? Я в тот вечер ее (точнее, новости спорта в ней) вел, а в киевском «Динамо» был мой человек (никто даже не представлял, почему я в курсе событий)...

— Кто это был?

— Алик Петрашевский, мой воспитанник по Днепропетровску и очень близкий товарищ (светлая память!). Он рос без отца-матери — тетя его воспитала, и я его вытащил из неприятнейших ситуаций, в которых парень мог оказаться, предвосхитил это... Сперва Алик поиграл в Днепропетровске, потом я помог ему попасть в ярославский «Шинник», и он заработал там даже звание мастера спорта... Очень толковым был, окончил соответствующее учебное заведение...

— Так это он вам позвонил?

— Да, и сообщил, что в Киеве происходят непонятные вещи. Описал конфликтную ситуацию между командой, с одной стороны, и тренерским составом — Базилевичем и Лобановским — с другой, а тут вот-вот программа «Время». До моего выхода в эфир оставалось минут 15, но я успел подкорректировать текст...

— ...ух ты!..

— ...и с этого сразу же начал. Сказал, что жизнь киевского «Динамо» — дело не одного клуба, не одной республики, а всей нашей страны, спортивной общественности... Эту программу смотрел Владимир Васильевич Щербицкий.

— А у вас с ним хорошие отношения были?

— Замечательные! Он в свое время мечтал, чтобы я переехал в Киев и играл за «Динамо», но это — тема отдельного разговора. Там была сумасшедшая история, скажу вам...

— И что же Владимир Васильевич?

— Услышав мои слова, он тут же вызвал председателя Спорткомитета — был такой Михаил Макарович Бака (женатый, по слухам, на сестре Щербицкого) — и поручил: «Давай-ка, родной, на базу и быстренько разберись. Все, что угодно, делай, чтобы команда была сохранена». В итоге тренером Лобановский остался, а Базилевич отошел на второй план, и на том все закончилось.

— В советское время в Украине и, в частности, в Киеве говорили и даже писали в газетах, что Москва на киевское «Динамо» и лично на Лобановского давит. Так и было?

— Никто ни на кого не давил — была просто определенная категория журналистов, которые не могли понять совершенно новый взгляд на организацию деятельности одного отдельно взятого клуба. Лобановский с Базилевичем встали на путь создания профессиональной команды, занимались ее структурой, инфраструктурой, подошли к вопросам подготовки научно. Может, и перебарщивали слегка, но они в этом пионерами были. Кто больший застрельщик — боюсь, не угадаю, но эта пара была неразлучна (позднее к ним начал подтягиваться Юрий Морозов).

В общем, это были теоретики, пытавшиеся на практике доказать правильность их идей, а неприятие этих новшеств обернулось тем, что они стали закрытыми для прессы, которая привыкла гулять где пожелает. Особенно были уязвлены москвичи: «Как это так — нам отказывают в интервью?», и потом, сама игровая концепция: две модели — выездная и своего поля, методы ведения игры в каждом конкретном случае, знаменитые розыгрыши мяча...

— ...наталкивались на непонимание...

— Еще и какое! Нет, если честно, в ней, в этой организации игры, были серьезные огрехи: если утрировать, однажды должен был неожиданно выскочить со своей позиции вратарь, оказаться перед чужими воротами, забить и тут же метнуться назад...

— Зато результаты какие были!

— Не спорю, однако по зрелищности, по качеству игры все это не очень устраивало не только эстетствующую часть футбольного мира, но и обычных болельщиков: мол, сколько можно по 40 пасов давать?

Лобановский и Базилевич были в плену Его Величества Результата, который остается после игры. Вот недавно у нас спорили, платить ли сборной России премиальные за случайный выход в финал европейского первенства-2008: игры-то, мол, нет! Оказалось, что в контракте юридически — это было опубликовано! — премия оговорена за выход, а не за игру, но, ребята дорогие, вы же должны постараться соединить Его Величество Счет с Ее Величеством Игрою, чтобы болельщикам было не скучно.

Унылого в игре киевского «Динамо» тех лет много было, но перекрывал все, я с вами согласен, результат: выигрыш Кубка кубков, затем Суперкубка, чуть позднее полуфинал Кубка европейских чемпионов...

— А сколько завоевано советских чемпионских медалей и кубков...

— Тут Лобановский, без сомнения, рекордсмен. Кстати, знаете, кто после него второй?

— Бесков?

— Никита Павлович Симонян, а если в сегодняшний день вернуться, что мы имеем? Наконец, братья Суркисы поняли, что не всегда своевременно и полезно молиться прежним богам, и поэтому пошли, слава Богу, другим путем.

— Сегодня, видя уровень футбола в славянских странах, многие разводят руками: ну не могут русские, украинцы и белорусы играть, как бразильцы. Не случайно же на вопрос, когда Советский Союз станет чемпионом мира по футболу, Пеле когда-то ответил: «Когда бразильцы выиграют первенство по хоккею». Вы согласны, что наше отставание предопределено генетически?

— Этот очень дискуссионный и заумный, в общем-то, разговор начинать надо не только с каких-то физиологических особенностей или заложенных природой двигательных качеств — говорить следует, видимо, еще и об антропометрических данных тех или иных людей, а тут масса всяких привходящих, но очень важных нюансов, которые в конкретных условиях могут оказаться решающими. Я, как уже говорил, работал два года на африканском континенте, в Республике Чад: поездил, побывал на разных турнирах, всякого повидал. Ну скажите, пожалуйста, как может пяти-шестилетний оголец не просто бить по мячу, а выполнять под моим профессиональным наблюдением движение правильно? Причем играл я при этом баскетбольным мячом, который мальчишки стырили у баскетбольной сборной Чада.

— Генетика?

— Врожденные двигательные качества. Между прочим, если Кения и Эфиопия поставляют средневиков и стайеров, другие страны континента, в частности, Республика Чад, будут растить прыгунов или спринтеров. Таких, например, как рекордсмен Африки по прыжкам в высоту Идрис Махамет (только не смейтесь) Уя. В Мехико он мог стать олимпийским чемпионом, победив того самого Фосбери, наших Роберта Шавлакадзе и Валерия Брумеля, но хотя на тренировке чадский спортсмен прыгал 2,25, он перегорел...

— Лишний раз убеждаюсь: Валерий Борзов, сумевший прервать гегемонию темнокожих спринтеров, — великий человек...

— О да, но вы знаете, когда африканские страны выйдут на определенный уровень развития, когда будут созданы какие-то жизненные условия, мы их увидим во всей красе. Россыпь алмазов там просто несметная — им еще бы головку...

— Это никому бы не повредило...

— Славянам — в первую очередь, кстати. Африканцы быстрее схватывают интуицией, а нашим иногда надо очень долго вбивать.