Его звенящий голос вгонял в транс публику всего мира и наполнял сердца слушателей неясным томлением. Под эти зажигательные цыганские ритмы хотелось веселиться до упаду и рыдать о несбывшемся, да что там — под них можно было влюбиться до беспамятства, прогулять последнее, а то и заложить бессмертную душу дьяволу. Что интересно, ни вокалу, ни музыке Николай Сличенко никогда не учился — более того, и сам до сих пор не понимает, как играет. Стоит, признается, мелодии зазвучать в его голове, руки тут же извлекают ее из гитары-«подруги семиструнной» или из фортепиано.

Долгие годы без него не проходило ни одно мало-мальски важное мероприятие: ни правительственный концерт, ни телевизионный «Голубой огонек». Случалось даже, что где-нибудь в Минске отменяли его сольник, на который были распроданы все билеты, только лишь потому, что у Брежнева был очередной юбилей и Сличенко должен был выступать в Георгиевском зале перед зрителем СССР номер один, однако визитной карточкой советского агитпропа артист так и не стал: официозом пренебрегал, идеологически выдержанным репертуаром не обзавелся... Исполнял сплошь цыганские песни да романсы.

В России его называли «королем цыган», японцы окрестили на свой самурайский лад «Господином «Оци Церни», а каких только умопомрачительных историй не сочиняли о нем поклонники! Одни уверяли, что в Венеции туристам показывают канал, в котором якобы тонули два певца — Карузо и Сличенко, другие — что в Париже после концерта в «Олимпии» искушенные французы несли его на руках до Триумфальной арки...

«500 лет назад мы вышли из Индии и разбрелись по всему миру. Где разбили шатер, там и родина...»

Судачили даже, что у невысокого и довольно щуплого, но такого белозубо-улыбчивого и густобрового Сличенко был роман с дочерью генсека Галиной Брежневой, и все-таки реальная жизнь Николая Алексеевича затмила самые бурные фантазии.

Ну кто мог представить в 1951-м, когда его, мальчишку с одним (!) классом образования, приняли в театр «Ромэн», что через год он начнет играть главные роли, а со временем, окончив Высшие режиссерские курсы (под руководством Андрея Гончарова), и ставить спектакли. Сегодня Сличенко — народный артист СССР (единственный среди цыган), лауреат Государственных премий СССР и России, орденоносец, профессор и даже академик Международной театральной академии. Из цыганского табора, где когда-то родился, он давно перебрался в просторную квартиру на Тверской и на рублевскую дачу — такая у него судьба, или, как говорят цыгане: «Такое его счастье».

Его сманивали на эстраду, в кино (в нескольких картинах он таки снялся), но Николай Алексеевич — однолюб и остался верен театру, в котором с 1977 года работает художественным руководителем. Поди теперь разберись, из-за чего у Сличенко время от времени прихватывает в груди: от пропущенных через сердце цыганских песен или от рейдерских атак на помещение театра... Огорчает мэтра и то, что «Ромэн» давно не гастролирует, как когда-то, обвешанный кастрюльками и детьми, и дело не в том, что рассохлись колеса цыганских кибиток, — просто все спектакли театра «густонаселенные», а по нынешним рыночным временам возить коллектив из 50-60 человек слишком накладно.

Из 12 спектаклей, которые составляют сейчас репертуар театра «Ромэн», половина поставлена Сличенко, но театралы до сих пор вспоминают «Живой труп» по пьесе Толстого, где он не только выступил режиссером, но и сыграл Федю Протасова. Тогда «Живой труп» шел параллельно во МХАТе, в Малом и Театре Моссовета, но москвичи шутили, что «цыганский «труп» — самый живой». Увы, этот блистательный спектакль на ромэновской сцене давно уже не идет — артиста, способного заменить Николая Алексеевича, нет, и не факт, что в обозримом будущем такой появится.

Вот и дочь Сличенко Тамилла, после окончания ГИТИСа работавшая в театре, лет 10 назад подалась на эстраду, а его внук Николай (кстати, недавно он был повторно задержан за рулем в состоянии наркотического опьянения и ему грозит лишение прав на пять лет) засветился в «Фабрике звезд»... В общем, оба наследника видят себя исключительно в шоу-бизнесе и театральными подмостками пренебрегают.

Думайте, ромалэ, думайте, чавалэ! О чем? О том, кому же великий артист, отметивший в декабре 2009-го свое 75-летие, сможет в конце концов передать поводья от театральной колымаги, которую так отчаянно трясет на российских ухабах.

«ПАПУ УБИЛИ УДАРОМ ПРИКЛАДА ПО ГОЛОВЕ — ПРОИЗОШЛО ЭТО НА МОИХ ГЛАЗАХ»

— Я, Николай Алексеевич, давно мечтал попасть к вам в «Ромэн» — первый и лучший цыганский театр в мире...

— Рад видеть у нас дорогого гостя.

— Пишут, что вы родились в беленькой украинской хате на Харьковщине...

— (Смеется). Что на Харьковщине — это точно, а была та хатынка беленькой или еще какой-то, уже не скажу... Я же совсем маленьким был пацаненком, когда началась война, а там такое тогда творилось, что ой-ой-ой!

— В памяти с тех пор какие-то украинские песни остались?

«Моя жизнь для цыган не типична, потому что уже мальчишкой я попал в театр, который стал моим домом»

— Именно те — нет, но все мы так любим классические: «Сонце низенько, вечiр близенько», «Дивлюсь я на небо», «Пiсню про рушник»... Это же чудо — ну кто их не поет?!

— Родина цыгана, говорят, там, где остановилась его кибитка. Где же, если не секрет, ваша?

— Вопрос непростой — тем более для нас, ромов. 500 лет назад мы, как утверждают ученые, вышли из Индии и разбрелись по всему миру.

— В чем причина такого исхода?

— А вот этого не знает никто, во всяком случае, я ничего по этому поводу не слышал. Мне же и самому интересно, что побудило мой народ стать кочевниками. Вы правильно говорите: где разбили шатер, там и родина... Так много веков назад мы попали в Россию — услышали здесь прекрасные песни, которые и стали нашей жизнью, судьбой.

— Есть в них что-то цыганское — привольное, удалое...

— Да, и потом, мы тоже ведь россияне и на русской народной песне воспитаны, а поскольку идет взаимообогащение культур, отсюда в ней цыганская интонация, которую нельзя не заметить. Мы и романсы — они ведь, по сути, не цыганские, а классические! — поем немножко по-своему: добавляем собственный темперамент, страстность, азарт.

— Вы упомянули войну, а это правда, что на ваших глазах немцы расстреляли отца?

— (Сдавленным голосом). Да.

— Как это произошло?

— Ой, милый человек, это... это... (закрыв глаза, качает головой)... Понимаете, я все воспринимал, как во сне: будто бы жуткий кошмар привиделся, и только потом уже по рассказам, по обрывкам воспоминаний восстановил картину. Что-то отчетливо помню, что-то уже не совсем, какие-то детали до сих пор перед глазами стоят.

Мой папа (вздыхает) дружил с одним евреем по имени Саша... Когда фашисты пришли в Харьков, поначалу они вроде бы никого не трогали, а потом стали людей расстреливать — в первую очередь евреев, конечно, и папа отдал другу свой паспорт. Очевидно, он то ли украинцем был записан, то ли русским, то ли еще кем-то — я уж не знаю...

Несмотря на то что Николая Сличенко активно сманивали на эстраду и в кино, он остался верен театру, в котором с 1977 года работает художественным руководителем

— ...а они были внешне похожи?

— Немножко. Саша, короче, сбежал, ушел — отцовский паспорт спас ему жизнь, а папу через две недели арестовали. Нас, детей, у мамы на руках было четверо.

— Маленьких?

— Мал мала меньше (я с 34-го года, так что мне тогда было шесть лет). Не один день мама металась по всему городу, разыскивая отца, — все напрасно, но вот, наконец, ей удалось узнать, где арестованных держат. Вскоре прошел слух, что их повезут на казнь.

Помню, на площади собралась толпа таких же, как мы, бедолаг — было Крещение, трескучие стояли морозы, но народ терпеливо ждал... Вдруг ворота какие-то железные, как мне тогда показалось, со скрежетом распахнулись, и со двора стали выезжать машины. Арестованные лежали в кузовах вповалку...

— Живые еще?

— Да, но мы понимали, что вывозят их на расстрел. Над ними стояли эсэсовцы с автоматами и следили, чтобы никто не шевелился. Со всех сторон истошно закричали женщины, и в этот миг один человек поднялся (как ему удалось, не понимаю) и бросил на обочину шапку. Охранник тут же ударил его прикладом по голове, мужчина упал, а вся толпа бросились к лежащей на земле шапке: «Чья? Кто?». (Плачет). Мы ее сразу узнали — это была папина.

Как я понимаю, на том все и кончилось. Их отвезли в какой-то лесопарк, где расстреляли, а папу убили еще раньше — ударом приклада по голове. Произошло это на моих глазах...


«ЦЫГАНСКИЕ СЕМЬИ СКИНУЛИСЬ ПО ПОЛМЕШКА ПШЕНИЦЫ, ПРОДАЛИ ЗЕРНО И НА ВЫРУЧЕННЫЕ ДЕНЬГИ КУПИЛИ МНЕ БИЛЕТ ДО МОСКВЫ»

— Как вы думаете, почему немцы так ненавидели евреев и цыган — почему именно их истребляли в первую очередь?

— Ответ я искал долго, мучительно, но найти так и не смог. Почему, на каком основании? Гитлер и его подручные — это, конечно, безбожники, дьяволы, ведь Иисус Христос был еврей, то есть сам Господь Бог к этой национальности принадлежал. У меня в голове не укладывается, как можно было этого не учитывать и так бесчеловечно себя вести, а цыгане? Кому они причинили беду? По сути своей это мирные люди...

Будущего народного артиста СССР приняли в театр «Ромэн» всего с одним классом образования в 1951 году. Через год он уже стал играть главные роли, затем ставить спектакли и даже несколько раз снялся в кино: «Олеко Дундич», «Свадьба в Малиновке», «Мой остров синий», «В дождь и в солнце»

— ...веселые, добрые...

— Кому они помешали? По чьей прихоти их объявили «сорняками» и взялись выпалывать? Нет ответа...

— Во время войны вы голодали?

— Ой, ну что вы! Бабушка моя от голода умерла, и все мы были на грани.

После того как не стало папы, прошло какое-то время, и когда немцы первый раз отступили, — Харьков четырежды переходил из рук в руки! — к нашим воротам подкатил грузовик, груженный картошкой — огромное по тем временам богатство. Из кабины в форме лейтенанта Советской Армии вышел дядя Саша и с улыбкой направился к маме. Он еще не знал, что произошло с его другом, а потом я увидел, как они с мамой, обнявшись, рыдают...

В марте 43-го мы выехали из Харькова, и мама отправила меня в цыганский колхоз «Лоло Октябрь» — был такой в Новохоперском районе Воронежской области. Надеялась, что там я хоть немного отъемся.

— Неужели были колхозы цыганские?

— Да, и там жили мои родственники — не близкие, но родная все-таки кровь. В этой деревне меня приняли, приютили: в каждом доме я был, как сын, брат, — близкий человек, одним словом. Мне давали кусок хлеба, усаживали с собой за стол...

— ...и забыть это невозможно, правда?

— Нет права такого — забыть. Потихонечку я там рос, помогал взрослым, трудился...

— Рассказывают, что в детстве вы спасли какую-то икону, которая всю жизнь вас потом оберегала. Красивая легенда?

— Настоящее чудо, и мне до сих пор невдомек, почему так произошло. Мы дружили с соседским пареньком, моим ровесником — он жил во дворе рядом, и однажды я надел дедовскую фуфайку (она мне до пят доходила, такая была здоровая) и пошел к нему. «Привет». — «Здоров». — «Как дела?». Он пытался как раз найти в сарае-развалюхе какие-то завалявшиеся дрова: печку топить нечем, кушать нечего — ну о чем разговор?

— Война...

— Да, и вдруг ковырнул в углу и достал откуда-то широкую грязную доску, всю в мазуте — такую, что и прикоснуться к ней неприятно. Он уже топором размахнулся, чтобы ее разрубить (повторяю, каждая щепка была дорога), и вдруг я закричал (будто что-то меня толкнуло): «Не надо рубить!». Он так и застыл: «Ты чего?», а я опять: «Не надо, отдай мне!». Приятель удивленно на меня посмотрел: «Ти що? Батько мене вб’є — це ж цiла дровеняка». Ну действительно, с чего это он должен отдать последнее — а их семья как? Все-таки в доме дети, холод ужасный...

«Мы и романсы исполняем немного по-своему: добавляем собственный темперамент, страсть, азарт»

Короче, не помню я, что еще говорил, но дошло до того, что расплакался: «Ну отдай мне, пожалуйста». Украдкой, чтобы никто не видел, он сунул эту доску мне под фуфайку, и я принес ее домой. Сел на пороге, положил рядом, рассматриваю... Мама увидела. «Сынок, — спрашивает, — что это?». Я руками развел: «Сам не знаю» — вот буквально.

Сначала она растерялась, но потом взяла тряпку и попыталась оттереть грязь. Трет, трет — ничего не получается... Не помню уже, сколько она трудилась, как вдруг ахнула: «Сыночек, это же икона!». Толком отмыть ее мама тогда не смогла — только какие-то контуры проявились. Поставила находку в угол, а через несколько дней доска всеми красками засияла. Оказалось, это икона «Знамение» Божьей Матери — вы можете себе такое представить?

...Так все случилось, как я говорю (крестится). Господи, что это было? До сих пор не понимаю.

— Видимо, то был какой-то знак свыше...

— Помню, как мы покидали Харьков: ночь, наша кибитка, запряженная голодной клячей, еле тащится по разбитой дороге, а немецкие самолеты бомбят беженцев с воздуха. Из повозок все разбегаются, зарываются в снег, и только мы сидим, не двигаясь. Мама прижимает нас к себе и накрывает иконой: мол, если погибнем, то вместе.

Шло время, уже и война закончилась, а я по-прежнему оставался в цыганском колхозе — рос и, сам того не замечая, впитывал культуру своего народа. Все-таки какие бы житейские беды цыганам ни выпадали, они не унывают. Вечерами молодежь собиралась у костра, пела, плясала — ну и я старался от остальных не отставать. Учился игре на гитаре, и чем больше взрослел, тем чаще мне почему-то говорили: «Тебе бы, Никола, в Москву — есть там театр «Ромэн»...». Шел не то 49-й, не то 50-й год — мне уже было тогда...

— ...лет 15...

— ...или 16, и я понимал, что все это несбыточные мечты. Ну о чем разговор? Кто я такой? Где Москва, где цыганский театр...

— ...а где я?

— Я был уверен, что все это нереально, но мысль стать артистом запала в душу, и как-то, когда в очередной раз на эту тему возник разговор, спросил: «А как мне туда добраться? Каким образом дойти до Москвы?». Что же вы думаете? Седой цыган затянулся своей трубкой и обвел всех взглядом: «Ну что, ромалэ, поможем парню?». Колхозники ведь тогда зарплату не получали...

— За галочки работали, за трудодни...

— Да, но несколько семей скинулись по полмешка пшеницы, продали зерно и на вырученные деньги купили мне билет до Москвы. Таким вот образом (смахивает слезу) меня собирали в дорогу. Провожали толпой, от мала до велика, посадили в вагон...

— ...в общий, небось?

— Ну естественно — билет был в один конец.


«С ЦЫГАНАМИ, КОТОРЫЕ УМЕЮТ ГАДАТЬ, МНЕ СТАЛКИВАТЬСЯ НЕ ДОВЕЛОСЬ»

— Театр и тогда здесь, в здании гостиницы «Советская», располагался?

— Нет, в то время он находился в крохотном зальчике в Гнездниковском переулке — это возле Пушкинской площади.

— Правда ли, что в «Ромэн» вас взяли практически с улицы — вы пришли и тут же были зачислены в труппу?

— Чистая правда.

«Песня помогала нам выжить, устоять под бесконечными ударами на ногах. Просто так мы никогда не поем...»

— Такой яркий талант?

— Не знаю, может, «Знамение» Божьей Матери помогло.

— Театр «Ромэн», как я уже говорил, первый и лучший цыганский театр в мире, но в советское время, помню, ходил такой анекдот. Звонят в «Ромэн», дежурный администратор снимает трубку: «Рабинович слушает». Его просят: «Позовите, пожалуйста, директора». Он в сторону: «Израиль Абрамович, вас к телефону». Среди цыган в театре «Ромэн» по-прежнему много евреев?

— Ну, одним кажется, что много, другим — что мало. В администрации их и вправду хватало, но в труппе всегда имелись представители разных национальностей. Пусть и немного, но они были, к примеру, жена у меня азербайджанка. Трудились здесь и евреи, и даже сегодня два брата работают — очень талантливые, интересные, потрясающие.

— Николай Алексеевич, а что вообще за народ — цыгане, почему они всегда волновали, будоражили как-то поэтов, писателей, художников и артистов, в чем феномен цыганской культуры?

— Не раз и не два я над этим задумывался, но какого-то прямого ответа не нахожу. Самое, мне кажется, притягательное — их образ жизни. Кочевой, по сути...

— ...вольница эта...

— Да, независимость определенная... Они принадлежали только себе и постоянно обращались к песне — наверное, с ней легче было переживать тяготы, которые на их долю выпали. Многие говорят: «Ах, как здорово кочевать! Какая свобода, экзотика!», но в действительности жизнь табора далеко не такая романтичная — напротив, тяжелая. Дети голые-босые...

— ...ни отопления, ни воды, ни газа...

— Каким, спрашивается, образом их напоить, накормить?

— Квартир благоустроенных нет...

— О чем речь! Ну ладно летом, а в остальное-то время года как прожить-прокормиться? Все это более чем серьезно, но песня помогала нам выжить, устоять под бесконечными ударами на ногах. Отсюда в ней и глубина, и трагизм, и надрыв, но главное, конечно, душевность. Просто так мы не поем никогда, и если какой-то праздник, застолье, вы не услышите бессмысленный набор слов или бездумное тра-ля-ля... Если песня возникла, то веселая до невозможности и одновременно грустная, со слезой, так что обязательно ты еще и поплачешь.

— Сколько всего в мире цыган?

— В 82-м году мы отправились на гастроли в Индию. На пресс-конференцию в Дели пришло множество журналистов, была масса вопросов, и я в свою очередь поинтересовался: «Скажите, а сколько в Индии проживает цыган?». — «300 миллионов», — услышал в ответ. Я чуть со стула не упал: «Это точно? — переспросил. — Нет ли тут какого-то недоразумения?». Количество все-таки уж очень значительное, и тогда поднялся один журналист и объяснил, что в это число входят люди, которые считают себя потомками цыган, принадлежат к общей ветви.

Принимали нас там как своих: у нас схожие ритм, пластика, даже язык близкий — хинди.

— Вы, очевидно, весь мир объездили...

Николай Сличенко — Дмитрию Гордону: «Самое притягательное в цыганах — их образ жизни. Кочевой, по сути. Независимость определенная... Они принадлежат только себе»

— Да, гастролировал много. Очень много...

— Ромов везде встречали?

— Кроме Японии.

— Неужели их там нет?

— Во всяком случае, мы не видели, а значит, и нет — иначе обязательно бы пришли. Так было во всех остальных странах, которые мы проехали — ну как же! Я много цыган повидал, правда, нам трудно беседовать, потому что у нас 36 диалектов. Друг друга понимать очень непросто, но если разберешь одно слово, за этим уже какая-то тянется мысль, и ты понимаешь, о чем речь.

— Цыган цыгана всегда разглядит?

— Как ни странно, да — на подсознательном даже уровне.

— Наряду с огромной любовью к цыганам, которая веками уже существует и в России, и в Украине, есть по отношению к ним и какая-то настороженность... Раньше вот, помню, когда я был маленьким, слухи ходили, что соплеменники ваши крадут детей, забирают к себе в табор, еще что-то плохое делают... Почему многие боятся цыган, как вы думаете?

— Бог знает, откуда это пошло, но такого, чтобы цыгане детей воровали, не было — это все...

— ...предрассудки?

— ...сказки, неправда. Им и своих-то девать некуда — зачем же еще чужие? Разумеется, взрослым нужно было огромные семьи кормить, и чтобы раздобыть им хотя бы хлеба, они и гадали, и в чем-то обманывали — это могло быть, не спорю, но не до такой же степени, чтобы цыган бояться. Они не убийцы!

— Многие ромы умеют гадать: рассмотрят ладонь и расскажут, что было, что будет, чем сердце успокоится... В той же литературе не раз описано, как цыганки по руке ворожат, — это дар, переданный им свыше?

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— Я часто задумываюсь, насколько это естественно, насколько правильно, и для меня много тут спорного. Почему? Может быть, потому, что я верующий, а гадание Богу противоречит — понимаете?

— Сами вы никогда не пробовали гадать?

— Нет, ну что вы! Нет!

— Но вам интересны цыганки, которые это умеют?

— Мне с такими сталкиваться не довелось.

— Да? И даже таких не видели?

— Ну, разве что только по телевидению, во всяком случае, такие примеры мне неизвестны. Впрочем, моя жизнь для цыган не типична, потому что уже мальчишкой я попал в театр, который и стал моим домом. Здесь меня научили актерскому делу, и когда я задумываюсь над своей судьбой, сам удивляюсь: каким образом это могло свершиться вот так?

С чего ведь моя жизнь начиналась? Война, голод, смерть, а затем я мальчишкой решил сюда показаться. Это вообще смешно было: в семь утра постучался уже в дверь театра. Заспанный сторож спросил: «Кто там?». — «Это я — пришел поступать в «Ромэн», — отвечаю. Он пальцем у виска покрутил: «Ты чего, мальчик, обалдел?». Потом, правда, сжалился: «Подожди, все к 11 приходят».

Промаялся я несколько часов перед закрытой дверью, продрог до костей — дело-то зимой было! — и вот вижу: идут. Цыгане, замечу, когда своего встречают, всегда интересуются: кто ты, чей, что да как?.. Познакомились. У меня как-то сразу все с ними срослось, ну и ребят молодых было много — все гитаристы. Они взялись мне помогать: «Ты поступать хочешь?». — «Да». — «А что будешь делать?». — «То-то и то-то». — «Ну, давай, — а сами уже показывают, — только не забудь, что и это надо, и это...».

Как настоящий цыган, Николай Алексеевич не мыслит свою жизнь без лошадей. «Изо всех стран привозил, а сколько дарили...»

В тот день возглавлявший «Ромэн» профессор Петр Саввич Саратовский большую репетицию проводил. Какую ставили пьесу, не помню, но в массовой сцене был занят практически весь коллектив, поэтому народу собралось очень много. Сижу, жду... В перерыве подходит ко мне Петр Саввич — красивый такой человек, седовласый, высокий: «Ты что тут делаешь, мальчик?». — «Пришел поступать». — «А что ты умеешь?». Я так растерялся, что от волнения ляпнул: «Не знаю». — «Угу, но петь-то умеешь?». — «Немножко», — кивнул. «А танцевать?». — «Немножко».

Знаете, что сделал профессор? Пригласил всех артистов пройти в зрительный зал, а мне сказал: «Ну, давай-ка на сцену, покажи нам свое умение». Со мной вышли уже знакомые ребята-гитаристы — они моими партнерами были. Саратовский спросил: «Почитать что-нибудь можешь?». Разумеется, никаких стихов я не разучивал, но вспомнил, как давным-давно, в раннем детстве, мама читала: «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом! Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?» — почему-то Лермонтова она очень любила. «Ой, — спохватился, — я это вот знаю».

Хотя в памяти лишь какие-то отрывочные всплыли строки, половину стихотворения все-таки я прочитал. Замолчал — а вокруг тишина, никакой реакции. «Ну, что еще? — уточнил Петр Саввич. — Давай споем». Я спел. Он опять: «Теперь станцуем». Я сплясал. Пауза в зале затянулась. Ну, думаю, сейчас упаду, и вдруг поднимается молодой человек — яркий, красивый (потом я узнал, что это ведущий артист театра Сергей Шишков) и громко кричит: «Наконец-то и у меня появилась замена!». Его голос прозвучал, как выстрел. Вы можете себе представить, что для меня значили эти слова? И тут в зале раздались аплодисменты, да какие! Настоящую овацию мне устроили...

— ...вот что значит талант — сквозь асфальт пробъется...

— ...и приняли во вспомогательный состав. Так вот я поступил в театр.

«Свадьба в Малиновке» принесла Сличенко еще и киноизвестность, 1967 год

«ПОСЛЕДНИЙ РАЗ Я ПЕЛ ДЛЯ БРЕЖНЕВА ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО ЕГО СМЕРТИ. ОН ВСТАЛ, ПОДНЯЛ РУКИ И СО СЛЕЗАМИ КРИЧАЛ: «СПАСИБО!»

— Для советских людей вы стали символом вашего народа, и не зря говорили: «Сличенко — главный цыган». Такой статус накладывает какие-то дополнительные обязательства, ответственность, сложно быть символом?

— Знаете, все от тебя самого зависит. Надо быть просто человеком — и все.

— А это иногда так сложно...

— Человеком, потому что он — основа всего: жизни, философии, взаимопонимания... От него зависит отношение друг к другу, к семье, к друзьям и все остальное.

— Вы и вправду являетесь отцом всех цыган?

— Ну, если учесть, что мне уже 75 лет, то да, правда (смеется), а кому-то и дедушкой. У меня вот своих семеро...


— Внуков?

— Да, из которых одна правнучка.

— Существуют в цыганском мире авторитеты, к мнению которых все остальные прислушиваются?

— Как правило, это люди непубличные, их не показывают, но они есть, а что касается меня... Поскольку, прожив столько лет, я никого не подвел, не обманул и никому не причинил зла, отношение к себе чувствую только доброе.

— К вам приходят порой ромы, просят конфликты какие-то рассудить?

— Бывают разные ситуации: и помогать приходится (если кто-нибудь заболел, случилось несчастье или, скажем, сидя за рулем, попал в дорожную переделку). Отказываю только в одном случае: когда, чтобы выручить цыгана, надо пренебречь какими-то общечеловеческими правилами, но есть вещи, которые делаю с удовольствием.

«Все от тебя самого зависит. Надо быть просто человеком, потому что он основа всего»

— Лет 17 назад я был в гостях у одного цыганского барона под Днепропетровском. Меня поразило все: и домашняя обстановка, и значительная неспешность, и системный, точный уклад, где расписано все и каждый знал свою роль. И общение, и застолье было очень колоритным и интересным — замечательным. Скажите, а вы цыганский барон?

— Дело в том, что звание или определение это надуманное, и возникло оно в какой-то оперетте.

— Ну да, Штрауса-младшего — она так и называлась «Цыганский барон»...

— В принципе, баронов у цыган никогда не было, это выдумка — видно, кому-то она нужна. Вожака у нас называли «старшим табора», а то и просто «старшим».


— Леонид Ильич Брежнев вас обожал, а ваши коллеги-артисты рассказывали мне, что, слушая цыганские и русские песни в исполнении Николая Сличенко, он начинал плакать. Вы знали, что Леонид Ильич — ваш самый горячий поклонник, как теперь говорят — фанат?

— Брежнев неоднократно приглашал меня на свои праздники, а особенно запомнилось, как пел для него в последний раз.

— Вы же на его 75-летии были?

— Да, но выступал перед ним и за несколько дней до его смерти...

— Что это было за мероприятие?

— Не помню уже, но в Кремле какой-то был праздник — Брежнев сидел в первом ряду.

— Наверное, годовщина Октябрьской революции...

— Видимо, да — 7 ноября было. Да-да-да, и вот, когда я готовился к выступлению, заходит ко мне Демичев...

— ...Петр Нилович...

— ...тогдашний министр культуры СССР. «Николай Алексеевич, — говорит, — Леонид Ильич просит спеть есенинское «Письмо матери».

Супруга Николая Сличенко Тамилла Агамирова — актриса театра «Ромэн», народная артистка России: «красоты неописуемой, неземной, невозможной»

— Любил Брежнев Есенина...

— А я давно этой песни не пел, слова подзабыл. «Что-то я побаиваюсь, — отвечаю, — а вдруг собьюсь?». Демичев мягко меня остановил: «Ну, Леониду Ильичу-то отказывать не будем». Я кивнул: «Конечно, не будем», и когда спел, Брежнев, будучи, как мне рассказывали, совсем уже больным, — его поддерживали! — встал, поднял руки, развел их над головой и со слезами кричал: «Спасибо!». Здорово было!

Дмитрий, все годы, что выхожу на сцену, а это уже без малого 60 лет, я чувствовал к себе, к нашему театру прекрасное отношение. Во все времена, во всех регионах, где бы мы ни были, принимали нас замечательно. Мы же объехали в свое время весь Советский Союз, а сколько в Украине выступали — Боже мой!


Однажды я прибыл с концертом в Киев: он проходил в филармонии, и отчего-то я волновался. Выступали втроем: сначала певица (фамилию, простите, запамятовал), потом Юрий Гуляев — оба солисты оперы, а я концерт завершал, и вот когда они спели, перед моим выходом на сцену быстро вынесли микрофон и поставили недалеко от рояля.

— Ну да, оперным певцам же микрофон не нужен — им-то зачем?

— Верно, а я все-таки певец драматический, мне это жанром позволено. Слушайте, только начался проигрыш, из публики недовольный возглас раздался: «Уберите микрофон!».

— Кошмар какой!

— Я сделал вид, что не понял. «Может, проскочит», — подумал, потому что без техники петь боялся: помещение-то внушительное... Из зала между тем уже несколько голосов кричат: «Уберите микрофон!».

— Вы подчинились?

— А что оставалось делать? Выкатил с помощниками к авансцене рояль и запел, как обычно. Стало так тихо, что даже мой шепот был слышен — я будто разговаривал с залом. Все шло от сердца, из глубины души, но как же меня принимала публика — это было что-то! Я физически ощущал ее любовь и не забуду этот концерт никогда. В тот же вечер я уезжал в Москву, а в итоге — даю вам честное слово! — ползала провожали меня до вокзала.

С дочерью Тамиллой. Именем жены Николай Сличенко назвал не только дочку, но и внучку. Правнучку пока нет, но «думаю, это упущение мы еще исправим»

— Такое отношение дороже денег, дороже всего, правда?

— Это было чудо какое-то — удивительное, незабываемое!


«МНОГО ХУЛИГАНИТЬ МНЕ НЕ ПРИШЛОСЬ, ПОТОМУ ЧТО РАЗ И НАВСЕГДА ВЛЮБИЛСЯ В МОЮ ТАМИЛЛУ»

— Вспоминаю сейчас ваш репертуар: «Очи черные, очи страстные», «Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою», «Только раз бывает в жизни встреча», «День и ночь роняет сердце ласку», множество других прекрасных песен и романсов. Не сомневаюсь, что женщины вели за вами настоящую охоту — я прав?

— Расскажу вам один случай. Однажды я выступал в Воронеже на открытом стадионе — а площадка это огромная! На сцену меня вывозили на «волге», и все время, пока пел, она там стояла. Когда закончил, гляжу, с трибун на поле бегут женщины — их было так много... Не долго думая, вскочил я в машину...


— ...и помчались навстречу к ним...

— Как бы не так: они подняли автомобиль — вот так, на вытянутых руках! — и понесли. Честное слово даю — я чуть с ума не сошел!

— Советские женщины — они такие: даже железного коня на скаку остановят... Одна прекрасная оперная певица, народная артистка Советского Союза, сказала мне как-то: «Да за такого, как Коля, любая баба бы жизнь отдала. Ничего бы не пожалела, только бы жить с ним вместе, называть его своим мужем». Многие дамы это вам говорили и, более того, за вас боролись?

С любимыми женщинами: женой и дочерью. С супругой Тамиллой Николай Алексеевич вместе уже 50 лет. «Вся жизнь прошла рядом, друг без друга и секунды не можем»

— Вы знаете, много хулиганить мне не пришлось, потому что раз и навсегда влюбился в мою Тамиллу. В нынешнем году у нас золотая свадьба — мы уже 50 лет неразлучны. Вся жизнь прошла рядом — 24 часа в сутки мы вместе, но друг без друга и секунды не можем. Даже когда я учился в школе рабочей молодежи (с дипломом студии при театре в ГИТИС не принимали), жена с высшим образованием сидела со мной за одной партой.

...Помню, отправили меня как-то на длительные зарубежные гастроли. Это считалось большой удачей, но я так без Тамиллы затосковал, что не мог ни есть, ни спать и запросился назад. Чтобы не сорвать концерты, которые приносили государству немало валюты, власти в один день оформили моей жене документы, и она оказалась в Европе. Даже сейчас, если супруга где-то в другой комнате, я зову: «Ты где?». — «Здесь», — отвечает. «Что же ты там так долго?» — ворчу (смеется).

— Журналистам вы как-то признались, что с будущей женой невозможно было ходить по улице — она была так ослепительно красива, что все оборачивались ей вслед...

— Подтверждаю: Тамилла была красоты неописуемой, неземной, невозможной.

— Она ведь тоже актриса театра «Ромэн», народная артистка России. Была ли у двух таких ярких и популярных людей взаимная ревность?


— Нет, и объясняется это достаточно просто. Если две половинки действительно друг друга находят, на этом, как правило, все суетное и заканчивается: нет ни проблем, ни вопросов... Когда мы объяснились, я будто на крыльях летал. У нас не было денег на свадьбу — в театре платили сущие гроши, начинали мы жизнь в запущенной 14-метровой комнатушке коммунальной квартиры, которую не на что было даже отремонтировать, зато была любовь...

— Мне приходилось слышать, что, будучи в браке с Тамиллой Агамировой, вы ни разу ни на одну женщину не посмотрели — разве такое возможно?

— Ну что значит «не посмотрел»? Любоваться не запрещается, — ради Бога! — и если кто-либо радует глаз, почему бы и нет? Со многими женщинами у меня добрые отношения, я с радостью с ними встречаюсь, но ничего больше — ничего!

В 2004 году в честь 70-летия Николая Сличенко Владимир Путин наградил его орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени

— Считаете, вам повезло?

— Я в этом уверен.

— У вас в семье не одна — три Тамиллы: это все от огромной любви к жене?

— Да, ее именем я и дочку назвал, и внучку.

— А правнучку?

— Пока нет, но, думаю, это упущение мы еще исправим.


«ЛОШАДЕЙ У МЕНЯ ШТУК 400»

— Говорят, самым бедным и несчастным считался тот цыган, у которого не было лошади, — у вас личный скакун есть?

— Их у меня штук 400...

— ...ого — целый табун!..


— ...разных скульптурок (смеется). Изо всех стран привозил, а сколько дарили...

— Понятно: вы настоящий цыган!

— Даже здесь, в рабочем моем кабинете, икона Георгия Победоносца — видите? — и вон лошади на стене... Коней у меня очень много...

Лет 40 назад мы приехали с театром на гастроли в Киев, и вот в интервью я сказал, что люблю и собираю лошадок. Что же вы думаете? Вдруг через день-два приходит мальчуган лет 10-ти: «Можно дядю Колю увидеть?». — «Да, — говорю. — Я тебя слушаю», а он: «Я вам принес лошадку». Оказывается, этот мальчишечка целую ночь лепил ее из пластилина.

Прошло время. Не так давно, лет пять назад, меня приглашают на российское телевидение и просят: «Вот вы лошадок собираете — принесли бы одну какую-нибудь скульптурку». Ну и я захватил в студию...

— ...эту, пластилиновую...

— Да, и поэтому вспомнил украинского мальчика, который в Киеве слепил за ночь фигурку и мне подарил. Мы показали эту лошадку с телеэкрана, и что же вы думаете?

С Дмитрием Гордоном. «Прожив столько лет, я никого не подвел, не обманул и никому не причинил зла. Поэтому и отношение к себе чувствую только доброе» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— Мальчик нашелся?

— На следующий день он позвонил мне домой. Зовут этого уже зрелого мужчину Юрием. Можете себе представить? Я ему по сей день благодарен — искренне, от души, и до сих пор эта лошадка стоит у меня на видном месте.

— По слухам, у вас был пес, который пел лучше, чем его хозяин, но я не поверил: ну кто может сравниться с непревзойденным Николаем Сличенко?

— Все-таки мы пели по-разному (а на вкус и цвет товарищей нет), но певцом он действительно был изумительным.

— Что это за порода?

— Японский хин — сам маленький, а хвост больше его. Пес фантастический был — ну вот представьте такой эпизод. Я уезжаю на съемки в Ленинград, а он лежит на диванчике, вроде как спит — глаза полузакрыты. Я прошу нежно: «Тепонька, подойди ко мне». Он повернул голову и опять вернулся в исходное положение (наклоняет набок голову и прикрывает глаза). Я опять его подзываю: «Подойди» — та же реакция. Проходит какое-то время, он все-таки нехотя встал, вразвалочку подошел и уселся рядом. На морде написан, естественно, вопрос: «Ну, чего меня звал?». — «Слушай, — говорю, — я на несколько дней в Ленинград уезжаю. Мне надо на съемки — ты будешь скучать?». При слове «скучать» — даю честное слово! — у него из глаза покатилась слеза. Я ничего не придумываю — такое нафантазировать невозможно: это любовь была невероятная!


Сначала я обратил внимание: только сяду за рояль и начинаю наигрывать, мне что-то мешает, причем рядом никого вроде нет. «Да что же это такое?» — думаю. Сделаю паузу — тишина, только возьму аккорд — снова какой-то звук посторонний. Потом понял: это песик сидит под стулом и выводит рулады: «Оуу-оуу-оуу» — наверное, на японском. Потом уже, изобличив нарушителя спокойствия, я подходил к нему и просил: «Ну давай, спой». Он заливался — такое на пару со мной выдавал, караул! В семье его так любили! Более того, когда наш Тепа в возрасте 10 лет умер, мы его похоронили, но еще два года скрывали от детей, что его уже нет. Говорили, что он в больнице, его лечат...

— Огромную всесоюзную кинопопулярность вам принес прекрасный, я считаю, фильм «Свадьба в Малиновке» — вы его иногда просматриваете?

— Когда по телевизору показывают и я свободен — обязательно. Это ностальгия моя — по времени и партнерам, с которыми так славно работал.

— Хорошая атмосфера на съемочной площадке была?

— Потрясающая! У меня вообще сложилось впечатление, что в этой деревне Пески под Полтавой приезд киношников стал праздником, и, кстати, в массовых сценах многие местные жители заняты.

Пользуясь случаем, низкий поклон хочу передать Украине, ее доброму и трудолюбивому народу. Дай Бог нам всем! (Подходит к роялю и играет мелодию «Пiснi про рушник»).