Часть II

(Продолжение. Начало в первой части)

«КАК КОМПОЗИТОРА АЛЛУ НЕДООЦЕНИВАЮТ: ОНА НЕ ХУЖЕ ВСЕХ ПАУЛСОВ И ЭТИХ — КТО ТАМ ЕЩЕ ЕСТЬ?»

— Скажите, Илья Рахмиэлевич, а кто кому больше дал: вы Пугачевой или, наоборот, Пугачева вам?

— Думаю, этот альянс был взаимовыгодным. С Аллой я познакомился в 72-м году, уже будучи автором песен «Золушка», «Яблони в цвету»...

— «У-у-у!.. Яблони в цвету — весны творенье...».

— Пугачева с оркестром Лундстрема приехала в Питер, и я попросил ее показать Галине Ненашевой мою песню «Любовь должна быть доброй». (Галина жила в трехкомнатном люксе, а Алла — там же, но в форменной конуре с окнами на задний двор). Мы пришли к Гале, а та нас с этим творением выгнала, и вот идем по гостинице «Октябрьская»...

«Алла, — говорю, — ну возьми тогда эту песню себе». Аллочка хмыкнула: «А мне она тоже не нравится». — «Ну хочешь, что-нибудь другое бери». А у меня в задрипанном гитарном чехле — я играл тогда на гитаре, поэтому везде с ней ходил, — лежали несколько клавиров (мы с композитором что-то писали, а потом кому-то показывали). Я вынул один: «Вот «Посидим, поокаем» есть — посмотришь?». Она кивнула: «Ну ладно» — и в 74-м году вышла с этой песней на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады. (Поет): «Ай, хорошо! Ай, хорошо!»...

С 72-го года пошло-поехало: сначала у нас с Аллочкой телефонная связь была, а потом стали ездить — то она ко мне в Питер, то я к ней в Москву... Песни буквально потоком хлынули: «Приезжай хоть на денек», «Звездное лето», «Журавлик»... Сотрудничество становилось все теснее, активнее, и она уговаривала: «Перебирайся в Москву — это необходимо». Когда я полгода у нее жил, мы написали невероятно много.

— Пугачева хорошо понимала, что такое Москва...

— ...и сознавала, что надо быть рядом. Когда я получил кооперативную квартиру в Крылатском, Алла расстроилась: «Знаю, знаю... Приглашаешь, говоришь: «Вот тебе ключ», а сам потом сменишь замки». (Тут она не права, конечно, была).

Для Аллы написано множество стихотворений, и я считаю, что ее как композитора недооценивают: она не хуже всех Паулсов и этих — кто там еще есть?

— Николаев...

«Раймонд подарил Алле всего 10 песен, а кажется, целый мир — там же какое качество!»

— Игорь молодец, не спорю, но она в одном ряду с замечательными композиторами стоит, с тем же Меладзе... У нее же не просто песни — шедевры. Из того, что вместе мы написали, — «Три счастливых дня», «Как тревожен этот путь», «Звездное лето», «Лестница». Или (напевает):

Куда все уходят, куда
Бегут, как подземные реки.
А кажется мне, не реки.
Куда все уходят, куда?..

Я вот патронирую Всероссийский конкурс «Маленькая страна» (в нем участвуют дети от 12 до 17 лет, которые приезжают в Москву и в двух турах поют только мои песни), так вот, каждая третья из выбранных конкурсантами написана Пугачевой.

— Какую роль в становлении Аллы Борисовны сыграл Раймонд Паулс?

— Ну, он же у нас был, так сказать... (Пауза). Нет, мелодии у него замечательные — такие песни, как «Миллион алых роз», «Маэстро», «Старинные часы», мог написать только великий мелодист.

— Мне кажется, вы с Пугачевой за человека его не считали...

— Я-то как раз считал — это она отмахивалась: «А, снова твой хуторянин...». Я, наоборот, знал, что этот союз надо беречь и сохранять как можно дольше. Раймонд подарил Алле всего 10 песен, а кажется, целый мир — там же какое качество!

— Фильм «Пришла и говорю», главную роль в котором сыграла Алла Борисовна, снят именно по вашему сценарию, но получился, увы, спорным...

— Ты так считаешь?

— Во всяком случае, явлением он не стал...

— ...потому что разногласия были. Изначально пригласили другого сценариста, однако... С ним произошла какая-то запутанная история, этот человек отпал, и киношники были в отчаянии, не знали, куда деваться: деньги-то уже вложены. Я спасал ситуацию и работал, как всегда, бесплатно. «Давайте-ка, — предложил, — снимем хороший фильм-концерт, чтобы каждая песня шла отдельно, самостоятельным номером». Идея состояла в том, чтобы сделать 15 вещей, как-то связать их и то, что в результате получится, художественным фильмом не называть, а «Мосфильм» назвал. Естественно, наше детище на полноценную картину не тянет, но песни оттуда прижились. В любом случае это лента историческая. Во-первых, ее посмотрело ни много ни мало 30 миллионов зрителей...

— ...на минуточку!..

Илья Резник, Муслим Магомаев, Алла Пугачева — эпоха в песенной музыке

— а во-вторых, она воспринимается уже как воспоминание о молодости — сейчас с интересом смотришь, какими мы были. Я ведь себе там тоже ролишки придумал: то на контрабасе играл, то режиссера изображал, а разве не любопытно, какие песни и как исполнялись, какой Алла тогда была? Она же исторический персонаж, поэтому этот фильм очень ценный.

— Как вам кажется, живя вместе с женой у Аллы Борисовны дома, вы ее не стесняли?

— Нет, хотя с нами был также сын.

— Так вы еще и с ребенком свалились ей, бедной, на голову?

— Да, и когда допоздна музицировали и Алла громко играла, говорил грозно: «Тихо, Максим спит — ему завтра в школу». Она тут же звук убавляла (шепотом): «Да, да! Хорошо».

— Это все на Тверской происходило?

— Да, у нас был там домашний театрик, а какие случались импровизации! Помню эпизод гениальный. Часа в три ночи Алла кричит: «Илюшка, ты спишь?!». — «Нет, — отвечаю, — а что?». — «Давай чего-нибудь поедим». Я быстро соображаю: «Что-то надо придумать». Открываю шкаф, вынимаю лохмотья какие-то... Старый халат напяливаю, рисую себе усы, брови, надеваю продавленный картуз и в таком виде выхожу в гостиную. Смотрю: навстречу идут одетый под жиголо Болдин и размалеванная, как проститутка с Пляс Пигаль Алла.

Не проронив ни слова, даже не улыбнувшись, мы садимся за стол. Люська, которая и тогда вела у Аллы хозяйство, приносит еду, и мы, три колоритных бомжа, на полном серьезе до четырех утра едим колбасу, какие-то салаты. Люська в конце прибежала: «По рублю!», и мы степенно вынули по целковому и отдали...

«С ПУГАЧЕВОЙ РОМАНА У НАС НЕ БЫЛО, ХОТЯ ЕЕ МАМА ОБ ЭТОМ МЕЧТАЛА. У НАС ИЗНАЧАЛЬНО БРАТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ —Я ВОСПРИНИМАЛ ЕЕ КАК ТОВАРИЩА, КАК СЕСТРУ»

— Весело у вас было!

«Ты и я — мы оба правы...»

— Конечно, причем такие импровизации происходили постоянно: между нами установилась просто телепатическая связь.

Помню, у нас было шесть или семь концертов в Ижевске. На стадионе в середине поля установили «язык», огромную сцену, а на трибунах — по 50 тысяч зрителей: это подавалось как эстрадный театр Пугачевой. Однажды мы всей труппой минут восемь наблюдали там НЛО...

— Это сколько же надо было накануне принять на грудь?

— Нет-нет, мы в абсолютно нормальном состоянии были. НЛО действительно прилетал — как мы шутили, посмотреть Аллино выступление.

— Инопланетяне хоть аплодировали?

— Не знаю, но когда после концерта мы возвращались на четырех машинах в гостиницу, увидели вдруг огненный шар бледно-розового цвета. Высыпали и музыканты, и мы с Аллой — смотрели все. Он висел, а потом раз! — и резко, как это всегда бывает, скрылся за облаками.

Я, собственно, это к чему веду? В начале этих «солянок» Володя Пресняков пел «Стюардессу» и «Странника», а потом с какими-то смешными приблатненными песнями выходил я и в заключение читал «Посвящение»:

Эпитеты, метафоры,
Гекзаметры и ямбы
Несут певице амфоры
С нектаром дифирамбов...

Стихотворение заканчивалось словами:

А завтра снова пир сердцам,
Чуть двинется кулиса,
И вдохновенно выйдет к нам
Любимая актриса.

После этой фразы — фьють! — появлялась Алла в балахоне своем, и где-то концерте на пятом меня осенило: «А не слишком ли скромно — «любимая актриса»? Такое поклонение, почитание, успех бешеный! Прочту-ка сегодня: «Великая актриса».

Вовка отпел, я выхожу, все делаю, как обычно, а в конце говорю: «...и вдохновенно выйдет к нам...» — но вместо «великая» выпаливаю: «любимая!». Сам удивился, почему так сказал...

Вечером сидим в обкомовском особняке — мы с Аллой о нем частушку придумали: «Раньше жили коммунисты, а теперь живут артисты». Там у нас даже прислуга была — та, что слуг народа обслуживала: они же о нас радели...

— ...не забывая себя...

— Их повара и горничные на несколько дней к нам перешли, а мы же к этому не привыкли. Ну, сидим ужинаем, и Алла вдруг спрашивает: «Илюшка, хотел сказать «великая»?». От неожиданности у меня вилка из рук выпала — узнать это она могла только телепатически.

У нас много было таких необъяснимых моментов, когда мы без слов понимали друг друга. Помню, в «Олимпийском» Алла пела несколько моих новых песен, и чтобы послушать, как они будут звучать, я поднялся на 52-й ряд и уселся на верхотуре.

Со сцены выглядел малюсеньким пятнышком — меня нельзя было рассмотреть... Когда Пугачева запела «И в этом вся моя вина», я машинально стал про себя ей подпевать и вдруг понял, что слова вылетели из головы.

Слышу, Алла — синхронно со мной! — их тоже забыла: спела вместо второго куплета ля-ля-ля-ля! После концерта зашел к ней в гримерку, а она говорит: «Илюшка, больше не сиди во время моего выступления в зале — лучше жди меня за кулисами». Настолько мы в творческом отношении друг друга чувствовали.

— Любой, кто видел вашу пару по телевизору, на сцене или в каких-то жизненных ситуациях, неизбежно приходил к мысли: «У них роман». Было что-то, Илья Рахмиэлевич, или...

— ...нет! Об этом, кстати, и мама Аллы мечтала, но я старался... (Пауза). Я всегда знал о ее романах, она о моих, мы все друг другу рассказывали...

— Столько лет вместе — неужели ни разу не было ситуации...

— ...нет! Понимаешь, у нас изначально братские отношения — я воспринимал ее как товарища, как сестру...

— И никогда ни малейших поползновений к чему-то большему?

— Как брат и сестра мы двигались параллельно: у каждого был свой шлейф увлечений...

— Вы вот проговорились, что о романах Пугачевой все знали — много их у Аллы Борисовны было?

— Не много, но все основательные. Она человек такой — твердо стоит на земле, в облаках не витает. Недавно в программе «Две звезды» вышли ее поздравлять Филипп и Болдин. Они пели: «Я поднимаю свой бокал...

— ...чтоб выпить за твое здоровье»...

— Да, после чего Алла сказала: «Это мой третий муж, а это четвертый». Галкин из ложи добавил: «А я пятый»...

— Это правда, что, когда у нее, замужней дамы, случались романы на стороне, ее мужья просили вас: «Верни Аллу!»?

— Действительно, два таких случая было. В первый раз я давал сольник в Политехническом музее, и на выходе меня подловил Стефанович... Какой же это год был? Кажется, 78-й. Он вез меня в машине и все повторял: «Верни Аллу! Верни Аллу!».

— С кем же она в то время была?

— Он думал — со мной.

— Ах, вот оно что!..

— Считал меня искусителем, но я-то знал, что в это время там уже Болдин гулял. «Саша, — уверял его, — я тут ни при чем». — «Ну извини». Потом как-то Алла звонит: «Встреть меня». Я в Домодедово поехал: они возвращались из Новокузнецка, и с ней уже был Кузьмин.

— При живом Болдине?

— Ну да. Женя со мной сел — я был за рулем, а Алла куда-то с Кузьминым бегала: они ворковали там, миловались... Женька просит: «Илья, помоги мне вернуть Аллу». — «Видишь, — отвечаю, — как Бог справедлив... Сначала ты украл ее у Стефановича, а теперь и у тебя украли. Все вернулось на круги своя...». Ничто на земле не проходит бесследно...

— Роман с Кузьминым был в ее жизни, на ваш взгляд, самым ярким?

— Не знаю, но помню Вовку, который с гитарой сидел до полуночи, — он много тогда сочинял. У них были романтические отношения — «Две звезды» они пели такие влюбленные, радостные, а сейчас, мне кажется, ее душевное состояние позитивное благодаря Максиму Галкину. Не знаю, роман у них — не роман, но эта дружба очень способствует Аллиному оптимизму. Она все время весела, смешлива, а до того раздраженной казалась...

— Сказывается интеллектуальная подпитка — правда?

— Да, безусловно, плюс у Максима мощная внутренняя энергетика.

«КИРКОРОВ НАЗВАЛ МЕНЯ ПОЧЕМУ-ТО ИУДОЙ, ПОСЛЕ ЧЕГО Я ОТВЕТИЛ, ЧТО ОН НА ХРИСТА НЕ ТЯНЕТ»

— Пугачева обладает поистине гипнотическим влиянием на людей и может заставить поверить их во что угодно — например, в то, что вышла замуж за Киркорова... Вы знали, что на самом деле это не брак был, а удачный пиар-ход?

«Размолвка с Филей растянулась на год, но затем он публично покаялся. Я все-таки люблю его, он родной человек...»

— Ну почему — как по мне, так брак: самый что ни на есть настоящий... Когда на «Евровидение» ехали, они, помню, обнимались в гостинице, по полу валялись...

— ...но при этом в одном гостиничном номере никогда не жили...

— Нет, жили!.. Ну не знаю, сказать не могу, во всяком случае, за сексуальной и личной жизнью моих друзей не слежу. Я даже в театральном институте только на четвертом курсе узнал, кто с кем спал на первом.

— Все прошло мимо?

— Мимо — я очень деликатно к этому отношусь.

— К кому-либо из мужчин вы Аллу Борисовну ревновали?

— Ну да — когда Челобанов со своей кодлой странных людей появился. Они уводили ее в каком-то другом, не нашем, так сказать, направлении, отнимали у песни.

— Тем не менее это, похоже, творческая была ревность, а чисто мужская присутствовала?

— Нет, никогда, да и у Аллы ничего такого не возникало...

— Это она вам сказала?

«С Аллой у нас изначально были дружеские отношения — я воспринимал ее как товарища, как сестру. У каждого был свой шлейф увлечений»

— Мне так кажется... Посмотри, какие мы на фотографиях: целуемся, обнимаемся, друзья закадычные, отношения теплые, но не более... Если бы искра вспыхнула, вместе с ней отгорело бы творчество, век его был бы недолог. Интуитивно мы это понимали...

— Слышал, из-за того, что вы осудили выходку с Ароян — ростовской журналисткой в розовой кофточке, у вас разразился нешуточный конфликт с Филиппом Киркоровым...

— С Филечкой очень смешно получилось, вернее, грустно... Мне в Москву позвонил из Америки некий журналист Фриш — как же его зовут-то?

— Олег...

— Да, Олежка. «Илья, — говорит он, — мы сейчас часовую передачу хотим о тебе делать. Дадим 10-12 твоих песен и немного импровизации: в паузах слушатели будут задавать тебе вопросы». И вот иду я по Тверской с мобильником, слушаю свои песни...

— ...думаю: «Неужели все это я написал?»...

«Пусть мы далеки, как «да» и «нет», и рампы свет нас разлучает, но у нас одна святая к музыке любовь...». Филипп Киркоров, Виктор Ющенко, Алла Пугачева, Илья Резник, София Ротару

— ...а люди дурацкие задают вопросы, и какая-то Софья Исааковна из Филадельфии спрашивает: «Илюша, как вы считаете, это плохо — при женщине ругаться матом?». Я: «Плохо». — «Вы осуждаете?». — «Осуждаю — так поступить мог только невоспитанный человек». По-моему, логичный ответ, естественно, все это было сказано о Филе, и ему, конечно, сразу же доложили.

Через несколько дней звонит корреспондент, кажется, из Ростова, с теми же примерно вопросами. Я стал оправдывать Филю: «Может, он устал или был после банкета, поэтому вел себя так неадекватно», и вдруг мне говорят: «А, кстати, он вместе со Стоцкой сейчас у нас в студии...

— ...и вас внимательно слушает»...

— Это провокация была чистой воды, а Филя тут же понес: «Илья Рахмиэлевич, неужели вы мне лично не могли это сказать — зачем обсуждать публично?». То ли ему пиара хотелось, то ли был просто не в духе... Назвал меня почему-то Иудой, после чего я в интернете ответил, что он на Христа не тянет... Размолвка растянулась на год, но затем Филя, молодец, публично покаялся — понял, что ошибся, потому что люблю я его. Потом я был на концерте у Бедроса, Филя сидел рядом. «Илюша вернулся, — сказал, — Илюша!». Все-таки родной человек, жалко его...

— С Аллой Борисовной, я знаю, у вас тоже была крупная ссора...

— И не одна!

— Что послужило причиной — она не явилась на ваш грандиозный концерт?

Поэт-песенник и поэт-гимнописец

— Да, что-то такое было: на какой-то мой юбилей не пришла. Филя приехал, а вот она — нет.

— Но почему?

— Откуда я знаю? У нее тогда надвигалась новая программа: может, не хотела засвечивать песню, которую собиралась петь?

— Сколько же вы не общались?

— Год-полтора.

— Немало — и кто сделал шаг к примирению первым?

— После размолвок при встрече мы не начинаем выяснять отношения, а спрашиваем: «Ну что? Как дела?». Слава Богу, сейчас таких глупостей себе уже не позволяем.

— В соавторстве с Паулсом вы написали несколько замечательных песен для Валеры Леонтьева...

— Для Лаймы больше...

— Вы явно скромничаете: у Леонтьева были вещи прекрасные...

— Ну да... «Лето на излете солнечных дней...

— ...но вы снова ждете...

— ...песни моей...». Может, давай вместе споем?

— За таким столом — обязательно. Яркий период с Леонтьевым был?

— Нет — Валера такой, знаешь... Он как-то особняком стоял, мы не очень дружили. Это все шло через Раймонда, который говорил: «Вот, для Валеры надо...». — «Надо? Ну что ж, давай». Потом «Вернисаж» родился — получился дуэт с Вайкуле...

«ДЛЯ ВАЙКУЛЕ МЫ ПИСАЛИ НАЗЛО ПУГАЧЕВОЙ. МЫ ТОГДА С НЕЙ ПОРУГАЛИСЬ, И Я СКАЗАЛ: «РАЙМОНД, ДАВАЙ АЛКЕ ОТОМСТИМ»

— Вы однажды сказали: «Именно я сделал Вайкуле карьеру, а Паулс ее всегда шугал. В Юрмале было варьете, мы всей шоблой туда приезжали: я с маленьким Максимом, Алла с Кристиной, Раймонд с Ланой, и так семь лет подряд. Лайма там пела латышские и английские песни, у нее подмостки были два на два метра...

«Валера Леонтьев всегда особняком стоял, мы не очень дружили...»

— ...если не меньше...

— Я сказал Паулсу, что Вайкуле хочет на большую сцену, на что он ответил: «Ее место там, где она есть». Так все и было?

— Я никогда не вру, но Лайме надо отдать должное, потому что все эти годы она говорила: «Мы с Раймондом...», «Я и Раймонд...». Недавно у меня в Питере прошла программа «Встречи на Моховой» — ее Ургант вел... На большом экране были сюрпризы: Алла там говорила какие-то хорошие обо мне слова, Филя, еще какие-то люди, так вот, Лайма впервые сказала: «Илюша был моим продюсером — таскал меня по редакторам, проталкивал на телевидение и радио».

— Зачем вы это делали?

— Ну как? Мы столько написали для Лаймы: «Ночной костер», «Еще не вечер», «Вернисаж», «Чарли», «Я за тебя молюсь» — все, что угодно. Это же наши общие детища — ну чего же?

— Она вам как женщина нравилась?

— Как женщина — нет!

— Да что ж такое?!

— Лайма — холодная, отстраненная... У нее были поклонники — музыканты, хм-хм...

— Но чем-то она вас наверняка вдохновляла — иначе столько бы не писали...

— (Раздраженно). Мы писали назло Пугачевой!

— Ах, вот оно что... Ну, наконец-то!

— Мы тогда с ней поругались, и я сказал: «Раймонд, давай Алке отомстим — сделаем сейчас с тобой звезду...».

— То есть певица Вайкуле родилась как противовес Пугачевой?

— Она не может быть противовесом! С Аллой никто не сравнится — это особая статья, но у Лаймы была своя ниша.

— Алла Борисовна простила вам то, что назло ей с вашей легкой руки Вайкуле стала знаменитой?

— Она мудрая женщина, мало того... Когда-то для «Рождественских встреч» я сам записал песню «Я за тебя молюсь». За шесть минут, с одного дубля! (Алка кричала: «У Илюшки учитесь, как надо записывать!»). В «Олимпийском» меня сняли очень красиво, в смокинге, но она, представь, этот номер вырезала, потому что не очень любит, когда кто-то мешает ей оставаться на вершине в одиночестве, быть самой-самой...

— Вас — друга, соавтора, родного фактически человека — и вырезала?

— Да ладно.... Я спросил: «Ну и чего ты, Алла, добилась? Так бы я с этой песней вышел, а теперь ее спела Лайма».

— Вы никогда сгоряча, в порыве гнева не говорили ей обидные слова?

— Нет — просто уходил, и все.

— Воспитание не позволяло или трезвый расчет?

— Воспитание, конечно, — мы же питерские.

«НА МОЕМ «КАБРИОЛЕТЕ»ЛЮБА УСПЕНСКАЯ ДВА С ПОЛОВИНОЙ МИЛЛИОНА ЗАРАБОТАЛА. ДОЛЛАРОВ!»

— Несмотря на ваш питерский лоск, вы как-то назвали Любу Успенскую воровкой — почему?

— Я ее так назвал? Это давно, наверное, было — она же везде рассказывает, что Резник больше всего любит деньги.

— Хм, а кто же их, интересно, не любит?

— Это, кстати, и в «Бульваре Гордона» было. Корреспондент спросил ее: «А вы разве бессребреница?». — «Нет, но я не только о деньгах думаю — еще и о творчестве». Алчному Резнику, получается, оно безразлично — ему только бабки подавай? Да-а-а, Люба! А ведь, как сказал ее директор, она на моем «Кабриолете» два с половиной миллиона заработала. Долларов!

— И вы ни копейки с этого не получили?

— Нет, но Бог ей судья: существует в своем шансоне и в том же духе пусть продолжает... Не надо ее вспоминать.

— У вас огромный опыт эстрадной жизни — можете навскидку назвать имена лучших певца и певицы?

— Я был у Филиппа на его последней программе: замечательный концерт — 80 процентов живьем. Мы с Левой сидели Лещенко, и он, сам певец, признался: «Старичок, а Филя-то лучше нас!». Как вокалист, шоумен Филипп — это, конечно, фейерверк: он артист праздничный.

— А если не ограничиваться днем нынешним, кто все-таки номер один?

— Ну, Йося — это энциклопедия советской песни. Он очень много сделал для наших композиторов — многих из них не знали бы, если б Кобзона не было. У него и песни ему под стать — крепкие, мощные...

Недавно я был на юбилее Муслима Магомаева, и там на экране возникали отрывки из каких-то концертов, звучали песни. Потрясающе! Только сейчас я оценил, какой это гениальный голос: проникающий, многозвонный, наполненный и сексом, и чувством... Он с Иосифом — это два крыла одной песни. Жалко, что Мусик, как мы его называем, рано сошел со сцены — сам, добровольно.

— Он всегда делал лишь то, что хотел...

— Это точно.

— Вы где-то сказали, что сегодня российской эстрады не существует — один шоу-бизнес: это хорошо или плохо?

— Для меня плохо, потому что я бизнесом не занимаюсь. Сожалею, что у меня нет коммерческой жилки, как у Игоря Крутого или Олега Газманова, потому что они умеют на своих именах зарабатывать, а я нет.

— При Советском Союзе вы были обеспеченным человеком?

— Ну, поскольку тогда авторские права защищались, я регулярно получал отчисления за использование моих песен, а сейчас везде жулики.

— Сколько же вы могли заработать, ну, скажем, в месяц?

— 10 тысяч. Роберт Рождественский получал вдвое больше, Дербенев и Антонов — примерно как я, но 10 тысяч были большими деньгами.

— Что, интересно, вы с ними делали?

— Закатывал обеды в ресторане «Пекин» на 100 человек — сразу минус четыре тысячи. Иногда что-то покупал: холодильники какие-то, «жигули» — копить деньги я не умею.

— На женщин тратились? Что им дарили?

— Стихи.

— Хороший ответ. Ну конечно, что может быть дороже? Сегодня вы чувствуете себя богатым, состоятельным человеком?

— Увы... Например, этот дом подмосковный (на Николиной Горе. — Д. Г.), где мы сейчас находимся, я снимаю — своей дачи у меня нет.

— Но хоть что-то позволить себе можете?

— Вообще-то, не экономлю. У меня ничего нет на будущее — только на сегодня, но через месяц, глядишь, Бог что-то даст...

«В СВОЙ КНИГЕ ХАНОК НАПИСАЛ, ЧТО В НАШЕМ С АЛЛОЙ И ПАУЛСОМ ТРИУМВИРАТЕ Я БЫЛ КАКИМ-ТО ДЕРЬМОМ»

— Блестящий, на мой взгляд, композитор Эдуард Ханок написал в свое время книгу «Пу-га-чев-щи-на», где без экивоков назвал Аллу Борисовну бандершей советской эстрады и выдал много нелестных, но очень точных, мне кажется, характеристик другим артистам, композиторам и поэтам...

— В этом случае мой любимый соавтор просто негодяй, потому что великую актрису так оскорблять негоже. Я заставлял его извиниться, он каялся перед Аллой, но потом ее снова оплевывал. Эдик со своей «теорией волны» ведет себя недостойно мужчины — не говорю уж о том, что в упомянутой тобой книге он написал, что в нашем триумвирате с Аллой и Паулсом я был дерьмом каким-то...

— ...да вы что!..

— ...третьим, эдаким связующим звеном — словом, очень нелестно обо мне отозвался...

— «Теория волны», по-вашему, существует или это плод больного воображения?

— Можно я анекдот расскажу? В бочке, прости, с испражнениями сидит человек.

— Ханок?

— Не важно, и к нему то и дело подходят люди. «Слушай, — советуют, — давай туда бросим веревку и тебя вытащим», а он в ответ: «Да отстаньте!». Идут мимо другие, тоже бедолагу жалеют: «Давай, — предлагают, — положим какое-то бревнышко, и ты по нему вылезешь». Его аж перекосило: «Уходите прочь!». Только прогнал, третьи на помощь спешат, а сиделец кричит им: «Да поймите, живу я здесь! Живу!!!». Вот привычнее Эдику в таком состоянии, не понимает он, что нельзя жить с дерьмом на душе.

— Тем не менее он чертовски талантлив — ведь так?

— Я бы сказал, стихийно одарен: написал несколько хитов замечательных. Кстати, «Малиновка», оказывается, не его песня — недавно я слышал, как ее автором объявили Добрынина.

— Не может быть! Еще у Эдуарда Семеновича есть «Журавлик», «А я лягу-прилягу», «Потолок ледяной, дверь скрипучая...

— ...а из окон Ханок синий-синий»... А-а-а, вспомнил — добрынинская вещь называется «Ягода-малина».

Существует ли «Теория волны»? Ну какая теория? Это жизнь, где есть все и под любую теорию можно наскрести уйму примеров. Хочешь, сейчас выведу закон случайности? Вот я раньше знал о Гордоне, много о нем слышал, а потом мне позвонил Магомаев, и ты, Дима, как раз у него был в гостях. Я еще подумал тогда: «Гордон обязательно должен у меня появиться», и, как видишь, прав оказался — ты здесь.

Ханок пишет о том, что существует на самом деле, но при чем тут «Теория волны» — это жизнь во всем ее многообразии. Смешно подсчитывать, кто из исполнителей на второй волне, кто на третьей... Вот мы с Фадеевым написали Алле песню «Спасибо, любовь» — как она гениально поет! С чего это вдруг Эдику показалось, что у Пугачевой волна остаточная, — на каком основании? Сейчас вот она «Одуванчик» исполнила — не помню, кто автор, но это прелесть! Алла все равно на вершине, и никто еще очень долго не сможет ее обогнать.

— О вас кто-то сказал: «Светский лев с глазами усталого сенбернара»...

— Ну и пусть говорят!

— Доля правды в этом определении есть?

— Р-р-р! (рычит). Ну откуда мне знать? Я такой светский лев... Вот вчера пролистал журнал «Лица», где перечислены 300 кумиров России, — там меня нет. Никас Сафронов смеется: «Представляешь, нас с тобой не включили! Видно, кто-то там — какая-то тетка или баба, составлявшая этот список! — нас не любит».

— И впрямь, странно, что не упомянули его — он же везде...

— Просто в рейтинге этом большинство имен проплаченных...

— В любом случае вы утонченный мужчина. Скажите, у вас были романы с певицами, для которых писали песни?

— Нет!

— Хорошо подумали, прежде чем отвечать?

— Подумал!

— На певиц не тянуло, потому что понимали: это не нужно — или они пели так плохо, что других эмоций, кроме отвращения, не вызывали?

— Дим, романов у меня вообще не было. У меня есть любовь — одна...

— ...на всю жизнь?

— Уже 10 лет, но мы об этом не будем.

«АКТЕРЫ — СУКИНЫ ДЕТИ, А ПЕВЦЫ ВООБЩЕ В КВАДРАТЕ»

— Мне сказали, что вы предпочитаете восточных женщин...

— Это было давно, лет 15-20 назад.

— И чем же красавицы Востока предпочтительны?

— Тем, что там тепло... Паслюшай, плов вкусный, а какой бешбармак!

— Может, они особенно ласковы и обходительны?

— Только вначале — со временем садятся на шею, но есть, наверное, какая-то в этом экзотика.

— Вы не только председатель общественного совета при Министерстве внутренних дел России, но и выпустили, насколько я знаю, книгу о спецслужбах с предисловиями Путина и Патрушева...

— Несколько лет назад у меня было свое издательство, и по просьбе директора ФСБ Николая Платоновича Патрушева (нам поступил заказ!) мы сделали книгу о героях спецслужб. Она очень легкая, пронизанная поэзией: там и стихи, и песни, — и сейчас ее используют в ФСБ как подарочное издание.

Что же касается общественного совета МВД, так меня уже полгода как выбрали его председателем, и я считаю, что это работа нужная. Мы занимаемся беспризорниками, молодежью и детьми из трудных семей, которые в России стали большой проблемой.

— В 1989 году, когда мы с вами впервые встретились, вы были не скажу, что охвачены паникой, но очень встревожены. Не представляли, что будет дальше, не знали, что делать...

— Поэтому в 91-м году и уехал с театром в Соединенные Штаты. Сделал спектакль «Игра в Распутина, или Ностальгия по России», сам играл в нем Распутина... Это были кровавые гастроли. Продюсер, немец из Лас-Вегаса, сулил золотые горы, а оказался авантюристом и бросил нас на произвол судьбы. Я-то надеялся, что мы будем зарабатывать, и свои авторские истратил на девочек...

— А, так все-таки на девочек тратились?

— Дима, у меня в труппе было 20 бывших гимнасток...

— ...неплохо!..

— ...но они же как дети! Мыкались мы без денег ужасно: хотя шли концерты с успехом, это не покрывало затрат. Чтобы пожить там (а я тогда задержался в Америке на полтора года), пришлось писать для Миши Шуфутинского, Любы Успенской, замечательной певицы из Чикаго Жанны Волковой так называемые эмигрантские песни — все эти «Кабриолеты», «На другом конце стола тот, с которым я жила...». Надо было держаться, и я много работал. Такой опыт!

— Сегодня у вас есть уверенность в российском завтрашнем дне?

— Да, безусловно. Я очень люблю свою родину и честно скажу: меня нынешняя власть устраивает, потому что она — первая! — ко мне очень тепло относится. Я и в общественном совете Кремлевского дворца состою, и вхожу в совет директоров Первого канала. Если мне помогают творить, не мешают, а только поддерживают, почему я должен такую власть не любить?

— Нынче поэт в состоянии прожить только на авторские отчисления?

— Говорю же: кругом жулики... Авторских я получаю за месяц сколько, сколько наша звезда — за 15 минут...

— ...открывания рта под фонограмму...

— Конечно, это не здорово. В СССР, хоть и высчитывали процентов 70, мы могли очень даже неплохо существовать. Поэты, которые работали в песне, жили хорошо: и Дербенев, и Шаферан, и Роберт Рождественский, и Евтушенко, а сейчас все это курам на смех.

— Сегодня вы пишете какие-нибудь хиты, которые просто обречены на успех?

— А я об этом не думаю. Вот Алла попросила, и мы написали ей «Синее небо», — эта песня сейчас везде крутится... Тамаре Гвердцители я сочинил стихи на музыку Чайковского (поет): «Там в синих небесах...» — получилось очень красиво... Ну что хиты? Главное, чтобы песни были хорошие.

У меня есть певица Стелла Джанни — недавно в Париже она пела с Аленом Делоном, и этот концерт транслировался на Америку. Мне оттуда звонят: «Ой, какие у тебя песни, но странно, что эта Джанни исполняет добрый десяток твоих вещей, а со сцены спасибо говорит почему-то Добрынину». Слава просто, хотя лишь одну песню ей написал, поехал с ней вместе — такие вот странности. Сначала они клянутся тебе в любви, уверяют, что будут всю жизнь благодарны, а как только получают репертуар, начинают творить все, что хотят.

— Актеры, говорят, сукины дети — это относится и к певцам?

— Те вообще в квадрате.

— Но хоть кто-нибудь из эстрадных звезд оставил о себе хорошее впечатление?

— Только Алла настоящий товарищ — к остальным у меня ничего: ни дружбы, ни даже симпатии... Ну еще Вовка Пресняков (он очень трепетно ко мне относится, при встрече всегда: «Дядя Илюша...») и, конечно же, Филя. Нет, оказывается, несколько человек есть.

«СТАРУХА ЦЕЛИТСЯ В ВИСОК, НО Я НАДЕЮСЬ НА ОСЕЧКУ»

— Кроме песен, вы сочинили много частушек — вам даже приписывают (не знаю, насколько это правда) знаменитое четверостишие:

Хорошо быть кисою,
а еще — собакою:
где хочу — пописаю,
где хочу — покакаю...

— Да (улыбается), эти стихи появились в 55-м году в недрах ленинградского ТЮЗа. Сашенька Назарова (она сейчас бабушку в сериале «Моя прекрасная няня» играет) — свидетель их рождения: мы вместе тусовались и поступали. Недавно, правда, вышла книга Володи Вишневского, где автором этого четверостишия представляется он. Ургант в своей передаче «Встречи на Моховой» ему возразил: «Вова, тебе тогда было два года — ты не мог это написать».

— Вспомните, пожалуйста, что-то из своих наиболее удачных частушек...

— Ну разве что:

Тетка к Алле приставала:
«Спойте, Аллочка, на бис!».
И певица не смолчала
И сказала — от...цепись.

Все это, Дима, ерунда, баловство — люблю просто на кураже работать. Помню, в Пицунде в Доме творчества писателей (там были поэты Николай Старшинов, Юрий Ряшенцев и Виктор Боков, а также журналист Леонид Жуховицкий) зашла речь о том, кто сколько собрал частушек и какой это уникальный жанр. «Ребята, — говорю, — что вы тут разводите: частушку написать, как два пальца... Хотите, за пару дней 100 штук сочиню?». — «Да ладно, брось ты!», и тогда стал я к каждому обеду (а там гора редьки, капусты) по 20-30 частушек приносить. У Жуховицкого, соврать он не даст, десятка четыре с тех пор сохранилось — я ему подарил на листочках.

— Например?

— Ой, да они неприличные — в этом весь кайф. Частушки — жанр, который ядреного словца требует...

— А если с заменой слов?

Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Ну вот, пожалуйста:

В нашем тихом
городке
Морж сидит
на поводке.
Покупай билет
дешевый
И смотри на хрен
моржовый.

Представляю, как это выглядит со стороны: респектабельный пожилой человек будет сейчас материться и вспоминать фривольные произведения. Дим, у меня целых две книжки частушек вышли — я отработал эту тему и забыл!

— Наша беседа, к сожалению, подходит к концу, но напоследок я не могу не попросить вас прочитать что-то из последних стихотворений...

— Ну-ка возьмем рукопись. Вот незадача — закладок-то нет... А давай так договоримся: ты называешь любое число от 20 до 315, я буду эту страницу открывать и читать четверостишия...

— 21...

— Вот уж (смеется), очко ему подавай обязательно. (Читает):

Моя поэзия
отныне
Вся о тебе,
моя богиня.
Живешь в ней
только ты одна,
Моя любовница,
княжна.

— 270...

— Интересные у нас упражнения:

Бурьян, дорожный пролетарий,
Враждою классовой живет.
Он горд, что ни в один гербарий,
Как гиацинт, не попадет.

Дмитрий Гордон в гостях у Ильи Резника на подмосковной даче Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

Я вот тебе говорил, что сочинял то сонеты, то детские песни, то частушки и потом решил писать только четыре строчки: эпиграммы не эпиграммы, все, что взбрело в голову... Месяца за три накопилось 600 четверостиший, и я отнес их в издательство, а там напечатали 20 рукописей и раздали людям разных сословий: студенту, врачу, профессору, летчику... Я им сказал: «Вычеркивайте все, что не устраивает, что не нравится». Один выбросил 10 четверостиший, другой — 50, третий — 100, а 314 штук не вычеркнул никто... Вот те, что остались, и вошли в книжку, поэтому ни за одно мне не стыдно, ни за одно!

— Так, а 260 страницу можно?

— У нас все можно. Сам не знаю, что там. (Читает):

Еще недавно ясною весной
Цвели сады под солнцем золотым.
Еще недавно был я молодым,
Еще недавно ты была со мной.

Кстати, на презентации эти стихи читали мои друзья: Алла Пугачева, Максим Дунаевский, Элина Быстрицкая, художник Саша Шилов — разные люди... Каждый выбрал себе что-то по душе, и при этом никто не пересекся. А вот Аллины стихи любимые:

Что наши дни? Зола, песок,
Дождинки, канувшие в речку.
Старуха целится в висок,
Но я надеюсь на осечку.

— Блестяще!

— Жанр очень трудный: в четырех строчках надо много чего сказать. Ой, а недавно я побывал на вечере РАО — нашего авторского сообщества, где важные персоны награждают друг друга всякими премиями, орденами и прочим, и там у меня родилось такое четверостишие:

Придя на праздник муз сусальный,
Творцов паноптикум печальный,
Сам воздает себе хвалу,
Вкушая славу, как халву.