(Продолжение. Начало в первой части)

«ПЫТАЛСЯ ЛИ ЗАПАД ЗАВЕРБОВАТЬ МЕНЯ В АГЕНТЫ ВЛИЯНИЯ? НЕ ТАКОЙ ОН ТУПОЙ, ЧТОБЫ ГЛУПОСТЯМИ ЗАНИМАТЬСЯ»

- Вы провели, слава Богу, много реформ, но особенно важным мне представляется еще и то, что на ваших руках нет крови. Определяющий, согласитесь, момент...

- Что ты - это самое главное! Мое кредо было: все через демократию, через свободу слова и без крови...

- ...а ведь сколько раз могли к силе прибегнуть. Другой бы на вашем месте...

- Ну, без этого тем не менее не обошлось - наверное, так не бывает! Все-таки кровь пролилась, но это совсем не то, что могло вспыхнуть в нашей стране, если бы неконтролируемые развернулись процессы. Можно было не только еще одну гражданскую войну получить...

- ...мировую разжечь...

- Все, что угодно. Мы же вооруженными были до... Даже не до зубов, хотя зубы (смеется) там ни при чем.

- Бывший начальник охраны президента Ельцина Александр Коржаков сказал мне, что и вы, и Борис Николаевич панически боялись спецслужб, - это правда? За вами, интересно, следили, вас слушали? Были какие-то тайные рычаги влияния на вас?

- Ну, у Бориса, я думаю, прямо на поверхности это лежало, что однажды меня даже поразило. Перед тем как мне предстояло уехать на отдых, перед августовской всей эпопеей, связанной с путчем, мы сидели втроем: я, Борис и Назарбаев - беседовали. Договаривались, что будем делать, потому что у нас уже была разработана с участием республик программа по выходу из кризиса, был завершен проект Союзного договора (мы его опубликовали), и, наконец, в июле 91-го прошел пленум, где новую обсуждали программу. По сути, речь шла о том, что мы должны брать ее за основу, и если эти материалы читаешь, сразу же видно: для Союза социал-демократический проект вырисовывался, даже если такое название там и не употреблялось.

- Вы же и будущие посты, насколько я знаю, в ходе этой беседы распределяли?

- Да, но Борис все время метался, подскакивал, бегал куда-то. У него же на опасность чутье какое-то животное, прямо скажу, было.

- Хм, а вы разве не понимали, что Крючков в это время вас слушает?

- Ну-у, я исходил из того, что они слушают все...

- ...и всю жизнь...

- Я сейчас вперед забегаю... Когда я перестал быть президентом, в доме, где мы жили, начали вытаскивать все, что подавалось нам как защита и обеспечение безопасности информации. Оказалось, под всей нашей квартирой были подслушивающие устройства расставлены. Это нормальная страна? Разве так можно?

- Однажды, я знаю, молодая журналистка спросила вас: «Михаил Сергеевич, а вы до сих пор агент ЦРУ?». Даже не дрогнув голосом, вы ответили: «Да». Она растерялась: «А почему?». - «А потому, - вы признались, - что хорошо платят»...

- Это, кстати, не так давно было - в 96-м году в Петербурге, во время моего хождения как кандидата в президенты России на встречу с избирателями. Симпатичная девочка лет 16-ти - я смотрел на нее и поражался: откуда?

С Егором Лигачевым Михаил Сергеевич начинал перестройку, но в дальнейшем их взгляды и пути разошлись. 30 ноября 2010 года Егор Кузьмич отметил 90-летие

- Тем не менее немало людей, даже серьезных, до сих пор уверены, что вы агент ЦРУ...

- Вот видишь! Столько всего повидали, прошли непростой жизненный путь, а в конце его в детство впадают.

- Известный украинский поэт - в прошлом ваш горячий сторонник и соратник Борис Олийнык - издал в начале 90-х эссе «Два года в Кремле, или Князь Тьмы», где утверждал, что вы являлись агентом влияния Запада...

- Я, честно говоря, поражен - мы же с ним в дружбе были... Потом уж ему, думаю, стыдно стало. Хотелось, видимо, прислониться куда-то - украинцы говорят притулиться, да?

- Точно...

- Трудно Борису, наверное, было... Тем, кто оказался на стороне Горбачева, надо было продолжать начатое дело, а это непросто - куда легче болтать, критиковать.

- Ну хорошо, но хоть когда-нибудь Запад пытался завербовать вас и сделать агентом влияния?

- Слушай, исключено - не такой Запад тупой, чтобы глупостями заниматься.

- В предыдущих беседах мы с вами много говорили о путче, а недавно Гавриил Попов сказал мне, что председатель КГБ СССР Крючков хотел заменить вас на Ельцина. Борис Николаевич, по словам Попова, об этом знал, но под нажимом демократов все-таки сыграл (и вы это мне подтверждали!) решающую роль в разгроме ГКЧП. Вы допускаете, что Крючков и впрямь хотел, чтобы Ельцин занял пост президента СССР?

- (Задумчиво). Ну вот смотри... Когда дело дошло до того, что есть программа и подписание Союзного договора уже назначено на 20 августа (то есть основные направления проработаны и страна продолжает движение в направлении демократизации), тогда в партии страсти и разгорелись. Достаточно сказать, что в 89-м году 35 первых секретарей выборы на I съезд народных депутатов СССР проиграли.

- О чем-то же это свидетельствовало...

- Конечно. В их распоряжении была вся власть, - тот самый административный ресурс, о котором мы много теперь говорим, - но ничего же не получилось. Это первое. Второе. Они были вправе рассчитывать на то, что не останутся без работы, и так и вышло - мы обо всех позаботились, но самое интересное в том заключалось, что на самом-то съезде 86 процентов народных депутатов оказались коммунистами (до того было максимум 40-47 процентов). Трудно ведь себе даже представить, в насколько острой ситуации эти выборы проходили - в каждом бюллетене было от пяти до 17 кандидатур. Казалось бы, выбирай, отыгрывайся наконец-то, за все годы, когда такой возможности не имел, и все же люди голосовали за коммунистов - в чем же тут дело?

На следующий день, когда мы собрались в Политбюро, чтобы обменяться мнениями, я пытался товарищей угомонить, потому что мозги в их головах, буквально за малым исключением, просто кипели. Я спросил: «Что случилось? Ну что вы переживаете? 86 процентов коммунистов - разве о таком когда-нибудь вы мечтали? И это - свободные выборы». Вот тут-то вдруг кто-то сказал (сейчас не вспомню уже кто, а может, и слава Богу, что запамятовал, потому что половина членов Политбюро была такого же мнения): «Да какие же это коммунисты?». - «Ах, вот вы чего хотите? - воскликнул я. - Вам подавай только нами посаженных, перед нами же отвечающих?».

С Борисом Ельциным на трибуне Мавзолея. «Россия, ее центральные органы начали под руководством Ельцина идею раскручивать: самостоятельность, независимость, парад суверенитетов... Все по нарастающей шло и дезорганизовало жизнь страны так, что трудно себе представить»

Тут-то они все поняли, и 17 декабря 90-го года на IV съезде народных депутатов СССР Сажи Умалатова выступила с предложением освободить Горбачева от должности президента по поручению группы «Союз», Лукьянова. Затем состоялись несколько пленумов, где постоянно поднимался вопрос о том, что Горбачев должен уйти или, если хочет остаться, продолжать ту работу, на которую они рассчитывают, но в открытой политической борьбе ничего у них не получилось.

- Опыта не было...

- Не только - правда-то на чьей была стороне? Так-то! Если бы они таким пошли путем, неизвестно, как дело бы повернулось, ведь там же момент на одном из пленумов был. Я слушал, слушал и чувствовал: обстановка все накаляется. Знаю, что там подготовленные были люди - в том числе и мой друг Егор Кузьмич Лигачев приложил к этому руку. Выступающие добивались, чтобы Горбачев не только увидел, что к чему, но и вылетел бы пулей из зала. Так и случилось - когда выступили основной оратор и кто-то из сибиряков, я встал и заявил: «Вижу, вы тут все спланировали, подготовили, но я должен сказать, что вы ошибаетесь и толкаете страну по неверному пути. Я ухожу в отставку». Встал и ушел...

- Этого, думаю, не ожидал никто...

- Они рты разинули и не знали, что делать. Три часа заседали, а я тем временем чай пил и с помощниками беседовал. Параллельно кто-то начал составлять списки сторонников Горбачева - туда около 100 человек записались: все разделились на тех, кто другую готов создавать партию, и тех, кто останется в КПСС.

«МОГ ЛИ КРЮЧКОВ ЕЛЬЦИНА В ПРЕЗИДЕНТЫ СССР ДВИГАТЬ? ПРЯМО СКАЖУ: ОН ПЫТАЛСЯ»

- Так мог все-таки Крючков Ельцина в президенты СССР двигать?

- Я тебе прямо скажу: он пытался. Это логично - с Горбачевым не получалось, и Ельцину, который был реальным действующим лицом и имел большую власть в руках, эту идею подбрасывали.

- Иными словами, такая спецоперация планировалась?

- Ну, название это слишком высокое.

Из книги Раисы Горбачевой «Форосский дневник».

«18 августа, воскресенье.

...Где-то около пяти часов вечера ко мне в комнату вдруг стремительно вошел Михаил Сергеевич. Взволнован. «Произошло что-то тяжкое, - говорит. - Может быть, страшное. Медведев сейчас доложил, что из Москвы прибыли Бакланов, Болдин, Шенин, Варенников». - «Кто он, последний?» - спрашиваю. «Генерал, заместитель Язова... Требуют встречи со мной. Они уже на территории дачи, около дома, но я никого не приглашал! Попытался узнать, в чем дело. Поднимаю телефонную трубку - одну, вторую, третью... Все телефоны отключены. Ты понимаешь?! Вся телефонная связь - правительственная, городская, внутренняя, даже красный «Казбек» - вся отключена! Это изоляция! Значит, заговор? Арест?».

Потом: «Ни на какие авантюры, ни на какие сделки я не пойду. Не поддамся ни на какие угрозы, шантаж». Помолчал. Добавил: «Но нам все это может обойтись дорого. Всем, всей семье. Готовы мы должны быть ко всему...».

Позвали детей. Я зачем-то попросила чай. Галина Африкановна - повар, принесла. Пить его, естественно, никто не стал. Рассказали Ирине и Анатолию о случившемся. От них узнали, что несколько минут назад в доме замолчало радио и перестал работать телевизор. У центральной входной двери, неизвестно откуда появившийся, стоит Плеханов. Спросил: «Где Михаил Сергеевич? К нему товарищи». Анатолий ответил: «Не знаю. Видимо, у себя».

Дети и я поддержали Михаила Сергеевича, его решение. Наше мнение было единым: «Мы будем с тобой».

...Встреча Михаила Сергеевича с приехавшими проходила в его кабинете. Все это время Анатолий, Ирина и я находились рядом, около дверей кабинета. Вдруг арест? Уведут...

...Вышли «визитеры» из кабинета где-то часов в шесть без Михаила Сергеевича, сами. Варенников прошел мимо, не обратив на нас внимания. Болдин остановился в отдалении. Подошли ко мне (я сидела, ребята стояли рядом) Бакланов и Шенин. Сказали: «Здравствуйте», Бакланов протянул руку. Я на приветствие не ответила, руки не подала. Спросила: «С чем приехали? Что происходит?». Услышала одну фразу, произнесенную Баклановым: «Вынужденные обстоятельства». Повернулись и вместе, втроем ушли.

С Нурсултаном Назарбаевым. «Была одно время идея создать объединенное экономическое пространство четырех стран: трех славянских и Казахстана»

Из кабинета вышел Михаил Сергеевич. В руках держал листок, подал его мне. Сказал: «Подтвердилось худшее. Создан комитет по чрезвычайному положению. Мне предъявили требование: подписать Указ о введении чрезвычайного положения в стране, передать полномочия Янаеву. Когда я отверг, предложили подать в отставку. Я потребовал срочно созвать Верховный Совет СССР или Съезд народных депутатов. Там и решить вопрос о необходимости чрезвычайного положения и о моем президентстве. Сказали, что арестован или будет арестован, так я и не понял, Ельцин... Здесь, на листочке, фамилии членов комитета...».

Михаил Сергеевич был возмущен не только ультиматумом прибывших, но и их бесцеремонностью и нахальством.

При встрече с Черняевым сказал, что назвал их «самоубийцами» и «убийцами»: «Страна в тяжелейшем положении... Мир отвернется... Блокада экономическая и политическая... Это будет трагическим концом».

Отбыл с «делегацией» и Медведев - начальник личной охраны Михаила Сергеевича. Уехал или увезли? Сведения у офицеров охраны противоречивые. Главное - не выразил никакого протеста, не зашел к Президенту, сел в машину и уехал. Только кого-то попросил собрать его вещи и переслать в Москву... Сказали еще, будто бы Плеханов написал приказ о его отстранении.

С дачи после работы никого не выпустили. Все, кто оказался сегодня здесь, оставлены: Черняев -помощник Президента, Ольга Васильевна - стенографистка, референт секретариата, медики, обслуживающий персонал. Все - в том числе из местного обслуживающего персонала - женщины, у кого дома семьи. Опечатали все машины. Сказали, самолет, на котором Михаил Сергеевич должен был завтра лететь в Москву, отправлен назад.

Пытаемся что-то услышать, уловить с помощью маленького карманного транзистора «Сони». Какое счастье, что он оказался с нами! По утрам, бреясь, Михаил Сергеевич обычно слушает по нему «Маяк». Взял его с собой в Крым. Стационарный приемник, имеющийся здесь, в резиденции, ни на одном диапазоне не дает приема. Маленький «Сони» работает. Но никаких особых сообщений нет. Все, как обычно...

Договорились: Анатолий будет прятать транзистор, и никто не должен знать, что он у нас есть. Никто. Я буду делать более подробные записи.

Не сплю... Мучает горечь от предательства людей, работавших рядом с Михаилом Сергеевичем.

Днем по телефону Янаев спрашивал у Михаила Сергеевича, когда завтра он прилетает в Москву. Выяснял точное время прилета 19-го. Он, мол, будет встречать Президента в аэропорту.

По ассоциации в сознании всплывают кадры недавно виденной кинохроники: празднуется 70-летие Хрущева. Георгиевский зал заставлен столами... Брежнев вручает награду... Сладкоречивые слова... Через несколько месяцев Хрущева будут убирать.

Что же происходит сейчас в стране, в Москве? В подмосковной резиденции Президента?

А люди, которые здесь с нами... Кто из них и что будет делать в этой обстановке?».

«ПРЕУВЕЛИЧИВАТЬ РОЛЬ КРАВЧУКА НЕ НАДО: ОН НЕ ВЕЛИКИЙ ПОЛИТИК, И ТО, ЧТО У СЕБЯ В УКРАИНЕ ЗАТЕЯЛ...»

Из книги Раисы Горбачевой «Форосский дневник».

«19 августа, понедельник.

Около семи утра Анатолий и Ирина по транзистору (волна не «Маяка» - кажется, «Всемирной службы новостей» или Би-би-си) уловили сообщение: создан Государственный комитет по чрезвычайному положению, в отдельных регионах страны введено чрезвычайное положение. Передают призыв комитета к соотечественникам, обращение к государствам мира, содержание указа о выделении 15 соток земли на каждого человека и «в связи с болезнью Президента СССР и невозможностью выполнять им своих функций его полномочия берет на себя вице-президент Янаев». Значит, все документы были уже готовы...

Ранним утром, где-то около пяти часов, сказал Анатолий, к нашей бухте подошло несколько больших военных кораблей. «Сторожевики» необычно приблизились к берегу, простояли минут 50, а затем отошли, отдалились. Что это? Угроза? Изоляция с моря?

Возвращение из «форосского заключения». «Оскорбления ничтожеств меня не волнуют. Так было во все переломные эпохи, когда на арену истории выходили не только новые силы, но и выносилось немало всякого дерьма»

Почты нет, газет нет. Передали: «И не будет». Офицер фельдсвязи задержан, со вчерашнего дня здесь, на территории, радио молчит, телевизор отключен. Анатолий с ребятами из охраны пытается сделать антенну для стационарного приемника. Борис Иванович - прикрепленный - нашел кусок проволоки, однако ничего добиться так и не удается.

Через старшего по охране Михаил Сергеевич передает Генералову - для сообщения в Москву - требования: восстановить телефонную связь, доставить почту и газеты, включить телевизор, немедленно прислать самолет для возвращения в Москву, на работу.

На территории резиденции новые лица, с автоматами.

Ходили по территории, к морю. Надо, чтобы все видели - и «наши», и те, кто наблюдает за нами со скал и моря, что Михаил Сергеевич здоров, в нормальном состоянии.

Ксения и Настя не могут поделить зонт - кому его нести. Настенка мне: «Бабуля, Ксюха мучает меня. Не дает ни играть, ни спать. Ее ничем не испугаешь! Надо было родить меня одну - понимаешь?».

У нас здесь, в резиденции, тоже новости: на вертолетной площадке поставили пожарную и поливальную машины. Перед въездом, поперек дороги, грузовики. Поставлены автоматчики: у гаража, на воротах, на вертолетной площадке. Все люди новые, незнакомые.

На море тишь: не видно ни прогулочных катеров, ни пассажирских судов, ни сухогрузов, ни барж... На приколе, как всегда, один «сторожевик». Обычно на его палубе видны были люди - они что-то делали, иногда купались, удили рыбу. Сейчас на палубе ни одного человека.

...Пресс-конференция членов ГКЧП по ТВ. Какое вероломство, какое беззаконие, какая гнусная ложь! Ясно, что пойдут на все: даже на самое худшее. Солгать перед всем миром, заявив о недееспособности Президента... Вопрос судьбы Михаила Сергеевича, нашей судьбы ими уже решен.

Договорились - Михаил Сергеевич, дети и я - перейти на режим экономии продуктов питания, использовать только старые, имеющиеся в запасе, приобретенные до 17 августа. Собрали пакет с фруктами для детей. Ирина на всякий случай спрятала его на шкафу под кондиционером. Собрали все имеющиеся лично у нас лекарственные препараты, таблетки. Решили пользоваться только ими.

Ночь не спали...

Нашей видеокамерой делали записи Обращения, Заявления Михаила Сергеевича к народу, чтобы попытаться передать их на волю, а если же не удастся - спрятать и сохранить. Что бы с нами ни случилось - люди должны знать правду о судьбе Президента. Нашли комнату, которая, на наш взгляд, не просматривалась ни с моря, ни со скал. Зашторились. Когда около четырех часов утра просматривали, приглушив звук, отснятые кадры, внизу - на цокольном этаже - вдруг хлопнула дверь. Срочно все отключили. Анатолий с пленкой скрылся в другой комнате, Михаил Сергеевич и Ирина спустились вниз и проверили все двери. Все было закрыто. Михаил Сергеевич вышел на улицу. У двери стоял удвоенный пост. Пленку Ирина и Анатолий обрабатывали до шести утра. Просмотрели через смотровое окошко камеры, маникюрными ножницами надрезали конец каждой из четырех записей, разобрали кассету и разрезали пленку. Каждую запись перемотали на тонкий бумажный валик, запаковали скотчем и завернули в бумагу. Затем спрятали в разные места дачи. Кассету собрали, чтобы не было видно, что кто-то ее разбирал».

Из книги Раисы Горбачевой «Форосский дневник».

«Путч провалился. Демократы празднуют победу, говорят о консолидации сил, о свободе, обновлении общества, воплощении в жизнь долгожданных реформ, но что происходит с нами сегодня? Идет обострение национальных, экономических проблем, общество все больше раскалывается. Разносят не только «путчистов», но и «коммунистов», «кагэбистов», «партократов» и им сочувствующих. Идет яростная борьба за захват «власти», «сфер влияния», «имущества». Разрываются веками сложившиеся в стране связи, традиции. Разрушается... государство.

Заметались вечно холуйствующие, в поисках нового «хозяина», «покровителя» люди, без стыда и морали.

В средствах массовой информации одна за другой печатаются статьи о необходимости «хорошего диктатора», «хорошей диктатуры». Под сомнение ставится позиция Президента страны. Кое-кто не останавливается и перед открытой клеветой, ложью.

«Знаешь, - сказал мне Президент, - оскорбления ничтожеств меня не волнуют. Так было во все переломные эпохи, когда на арену истории выходили не только новые силы, но и выносилось немало всякого дерьма. Волнует главное: как избежать в стране голода, использовать силы ради основного, ради того, чтобы продолжать начатое - реформы».

Новые испытания... Они впереди, и, наверное, они самые трудные, самые серьезные».

- Вы мне не раз признавались, что развал Советского Союза стал вашей личной трагедией, но многие, опять-таки высокие государственные деятели, очевидцы тех событий, утверждают, что главным инициатором распада СССР был Леонид Макарович Кравчук. Это, на ваш взгляд, так?

- Думаю, преувеличивать роль Кравчука не надо...

- ...но и преуменьшать, очевидно, не стоит?

- Дело в том, что Россия, ее центральные органы начали под руководством Ельцина эту идею раскручивать: самостоятельность, независимость, парад суверенитетов, предприятия союзного значения вернуть, переподчинить банк, отдать им контроль за деньгами... Все по нарастающей шло и начало дезорганизовывать жизнь страны так, что трудно себе представить, а что касается Кравчука... Думаю, он не великий политик, и то, что у себя затеял... Ничего ведь особенного в том, что в Украине провели голосование и большинство высказалось за незави... за самостоятельность, не было - до этого все республики на заседаниях своих Верховных Советов тоже приняли решение о самостоятельности (все-таки независимость - это другое).

Более того, в нашей Конституции: в сталинской, в брежневской, если ты почитаешь, написано: республики - это государственные образования, обладающие суверенитетом и имеющие право на самоопределение вплоть до отделения и свободного выхода из СССР, так что мы, идя по этому пути, как бы реализовывали вариант, который закладывался в конституциях, но я был против. И сейчас против.

- Михаил Сергеевич, но в ваших руках была сосредоточена вся полнота власти, и когда в Беловежье несколько человек решили поставить подписи под соглашением о распаде Союза...

- (Перебивает). К тому времени этой полноты уже не было.

- Хорошо, и все же бросить на Беловежье десантный полк руки у вас, грубо говоря, не чесались?

- А его уже и бросить было нельзя, потому что армия подчинялась России...

- Допустим, а если бы было можно?

- Нет, пролилась бы кровь, хотя этот вариант я обдумывал. Обдумывал...

«ВОПРОС В ТАКОЙ ПОСТАНОВКЕ: ОТДАВАТЬ ВЛАСТЬ - НЕ ОТДАВАТЬ? - НЕ ОЧЕНЬ МЕНЯ ТРОГАЛ»

- Вы спустя годы сказали: «Считаю, что боролся тогда до конца, но против лома нет приема. В декабре 91-го года уже ничего нельзя было сделать - я видел, сколько вокруг меня мурла, и Ельцин не худший из них. Жизнь подбрасывала мне такие разочарования, что не дай Бог: меня предавали не только политики, о чем хорошо известно, но и люди, с которыми связывали десятилетия личной дружбы». Как чисто по-человечески вы чувствовали себя, отдавая такую власть? Я просто хорошо помню ваше обращение к народу и ваше признание: «В силу сложившейся ситуации с образованием Союза Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту президента СССР»...

- Знаешь, вопрос в такой постановке: отдавать власть - не отдавать? - не очень меня трогал. Сколько ни обвиняли меня во властолюбии, я никогда не просился на большую должность, не хлопотал о повышении - процесс шел всегда сам собой. Видимо, то, что я из себя представлял, и то, что по мере накопления жизненного опыта из меня получалось, позволяло многим надеяться, что Горбачев не подведет, что какую-то ставку на него делать можно.

После смерти Черненко 10 марта 1985 года на следующий день надо было проводить заседание Политбюро и пленум, чтобы решать вопрос о новом генсеке, но я даже тогда колебался. В конце концов, рассудил так: это будет просто несерьезно с моей стороны, потому что я оказался самым молодым членом Политбюро...

«Вот, понимаешь, любовь, так сказать, Горбачева к Ельцину...»

- ...и кто-то должен...

- Люди скажут, подумал: «На кой черт вы тогда там нужны, если у вас при любой ситуации коленки дрожат?». Вот и решил для себя: «Если предложат, уклоняться не стану», но все попытки завести со мной до этого разговор пресекал.

Раису Максимовну, кстати, в известность поставили: «Ты должна знать... Ситуация такая, что завтра жизнь - и страны, и нашей семьи! - может здорово измениться. Если предложат возглавить Компартию (до меня доходят уже слухи, что такое не исключено), я уклоняться не буду, согласие дам». Видно, чутье женское что-то ей подсказало, потому что она спросила: «А тебе это нужно?» (смеется). Я ответил: «Речь не обо мне идет, а о стране».

Из книги Раисы Горбачевой «Я надеюсь...».

«Сад... 10 марта 1985 года... Умер Константин Устинович Черненко. В 10 часов вечера состоялось экстренное заседание Политбюро. Михаил Сергеевич вернулся домой (а мы тогда были на даче за городом) очень поздно. Вышли в сад. Было что-то давящее в глухой, еще не тронутой весной ночи. За три года - третья смерть. Смерть трех генсеков подряд, трех руководителей страны. Михаил Сергеевич был очень уставшим. Сначала молчал. Потом говорит: «Завтра - Пленум. Может встать вопрос о том, чтобы я возглавил партию». Для меня такой разговор был неожиданностью. В какой-то степени - потрясением. Больше того, я поняла, что это неожиданность и для мужа. Никаких разговоров на эту тему у нас раньше никогда не было.

Мы бродили по саду, еще лежал снег. Муж опять помолчал. Затем как бы исподволь стал размышлять - вслух: «Столько лет работал на Ставрополье, седьмой уже год здесь, в Москве, а реализовать что-либо крупное, масштабное, назревшее - невозможно. Как будто стена, а жизнь требует - и давно! Нет, - услышала я. - Т а к д а л ь ш е ж и т ь н е л ь з я».

- Возвращаясь к предыдущему своему вопросу: я хорошо помню вечер 25 декабря 91-го года, когда вы выступили с телеобращением, после чего президент СССР сложил свои полномочия, Советский Союз прекратил существование и флаг огромной, великой, что бы там ни говорили, страны пополз вниз. Что в тот момент творилось у вас в душе, что вы чувствовали? Это был ваш личный крах или, наоборот, какие-то появились надежды?

- Было горькое переживание из-за того, что столько потрачено сил, столько надежд родилось, и не получилось, потому что, в общем-то, мы, граждане Союза, сами страну развалили.

- Не кто-то чужой, правда?

- Да ну, кто бы осмелился? Никто не рискнул бы, ведь что значит разваливать Советский Союз со стороны? Можно было на такой нарваться ответ, поэтому - нет, а я до конца рук не складывал, сражался за сохранение СССР до последнего, можно сказать, патрона.

- Это правда, что в течение суток после отставки вас буквально по-хамски вышвырнули и из квартиры, и с дачи?

- Ну да, все так и было... Не то что под руки взяли и вывели, но... Вокруг нового вождя появилась уже публика соответствующая, и они действовали. (Разочарованно). Да-а-а...

Из книги Михаила Горбачева «Жизнь и реформы».

«Никаких проводов не было. Никто из руководителей государств СНГ мне не позвонил. Ни в день ухода, ни после.

Вечером 25 декабря должна была состояться передача полномочий Верховного Главнокомандующего Президенту России - процедуру условились провести в моем кабинете в Кремле. Там уже ждали министр обороны Шапошников и несколько генералов, а также офицеры, постоянно дежурившие при том самом знаменитом «чемоданчике» с системой контроля главы государства над ядерным оружием. Прошло несколько минут... Президент России опаздывает. Затем мне сообщают, что он, вопреки нашей договоренности, отказывается прийти. В чем дело? Оказывается, Ельцин вместе со своими приближенными слушал мое выступление и пришел в неистовство.

Спустя некоторое время мне доложили, что Президент России предлагает встретиться на «нейтральной территории» - в Екатерининском зале, то есть там, где обычно ведутся переговоры с руководителями иностранных государств. Ельциным и его командой, по-видимому, все это расценивалось как эффектный ход против Горбачева, но выглядело смешно, если не сказать глупо, поэтому я не стал утруждать себя размышлениями по поводу возникшей несообразной ситуации и тут же направил Ельцину пакет с указом Президента СССР о передаче Президенту России полномочий Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами. Министру обороны Шапошникову вручил «чемоданчик с ядерной кнопкой», попросил доставить его срочно новому владельцу и доложить мне об исполнении - все было сделано в течение нескольких минут.

Так, уже в первые минуты после сложения с себя полномочий Президента страны мне пришлось столкнуться с бесцеремонностью оказавшихся у власти людей. Как показало дальнейшее течение событий, это был не единичный всплеск мстительных эмоций Ельцина, а проявление определенной линии по отношению ко мне.

Отложив президентские дела, Ельцин лично руководил «изгнанием» Горбачева из Кремля, по его указанию был составлен сценарий спуска Флага СССР и поднятия Флага РСФСР, и сам он проследил за тем, чтобы все выполнялось по графику и было заснято телекамерой. Была договоренность о завершении моих дел в Кремле к 30 декабря. На 27 декабря была назначена беседа с журналистами японской газеты «Иомиури», но утром мне позвонили из приемной в Кремле и сообщили, что в полдевятого утра Ельцин вместе с Хасбулатовым и Бурбулисом заняли мой кабинет, бурно веселились, распили бутылку виски... Это было торжество хищников - другого сравнения не нахожу.

Мне было предписано за три дня освободить загородную резиденцию и президентскую квартиру, но уже 25 декабря, еще до моего выступления по телевидению, группа лиц появилась в доме по улице Косыгина, чтобы опечатать квартиру президента. В этой ситуации было решено все сделать быстро. Поняли это и члены семьи, и офицеры охраны - мои «форосцы». Слов лишних не было, действовали, не теряя времени, с каким-то даже ожесточением. За сутки переехали в новое обиталище, а наутро я увидел результаты - кучами, вперемешку лежали вещи, книги, посуда, папки, газеты, письма и Бог знает что.

«Великий» переезд состоялся - надо было размещаться. Я занялся своим «хозяйством» (библиотека, бумаги разных лет - записи, письма, телеграммы, фотографии, справочные материалы). Волны воспоминаний наплывали одна за другой, возникали картины и далеких, и совсем недавних событий - от этих свидетельств неповторимого времени, прожитого вместе со страной, исходили импульсы, побуждающие к размышлениям.

Я был во власти мучительных раздумий, и снова и снова приходил к одному и тому же выводу: мы еще только в начале пути, на который встали в марте-апреле 1985 года. Пусть сколь угодно говорят о конце «эпохи Горбачева» - главное только еще начинается».

«ЕЛЬЦИН МНЕ ПОЗВОНИЛ: «МОЖНО, - СПРОСИЛ, - Я ОСТАНУСЬ?». - «НУ, ТЫ... - Я ВЫРУГАЛСЯ. - ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ? ЗАЧЕМ ВЗОРВАЛ СИТУАЦИЮ?»

- «Ельцин, - сказали однажды вы, - это моя ошибка», однако без вас он не смог бы ни появиться в Москве, ни проявиться как тот Ельцин, которого все узнали, ни стать президентом России, то есть своими руками вы привели наверх человека, который, однако, быстро забыл сделанное ему добро. Сожалеете теперь о том, что его выпестовали?

- Да, думаю, это была ошибка - я же ее еще усугубил... Когда увидел и понял, что на Ельцина положиться нельзя, надо было отправить его на другую должность...

- ...а вы сохранили...

- Видишь ли, когда он всю эту свалку затеял, пленум (октябрьский 1987 года. - Д. Г.) буквально разметал его, чуть ли не на куски разорвал, а ведь сначала ничто такого поворота не предвещало. Все шло по накатанной колее: заслушали доклад (Генерального секретаря по случаю 70-й годовщины Октябрьской революции. - Д. Г.) - обсудили его, приняли. «Что-то еще есть?». - «Нет». Лигачев уже закрывал пленум, и я говорю: «Подожди - Ельцин еще руку тянет» (смеется). Вот, понимаешь, любовь, так сказать, Горбачева к Ельцину... Нет, я действительно хорошо к нему относился.

- Любили его?

- Любил?.. (Пауза). Дали, короче, ему слово, он сказал то, что теперь известно. (Борис Ельцин, возглавлявший тогда московскую парторганизацию, попросил об отставке, назвав три основные причины своего ухода: неудовлетворительная работа Секретариата ЦК, медленный темп перестройки и формирование культа личности Горбачева. - Д. Г.). Сразу же обмен мнениями последовал - никто же не думал, что такая схватка получится. 24 человека выступили...

- ...и растерзали его?

- Места живого не оставили. Борис ошарашен был... Я его прямо спросил: «Ну, как к этому относишься?». - «За некоторым исключением, - он ответил, - все правильно». - «Возьмешь свое заявление назад?» - я продолжил.

С Дмитрием Гордоном. «Мое кредо: все через демократию, через свободу слова и без крови...» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

- Дали ему, таким образом, шанс?

- Да, все шансы были использованы, но он отказался: «Нет. Все-таки нет». Ну и ладно... Приняли короткое решение: признать это выступление ошибочным, и тогда же пленум поручил Политбюро в ближайшие дни рассмотреть вопрос об отставке Ельцина на пленуме Московского городского комитета партии.

- Это правда, что после того, Московского, пленума Ельцин вспорол себе ножницами живот?

- Чуть не сказал: «Может, и хорошо было бы, кабы живот» (смеется).

- А на самом деле?

- На самом-то деле канцелярскими ножницами по ребрам чуть царапнул - не дай Бог, чтобы острия не сорвались и вглубь не ушли. Это была симуляция, причем поведение его было весьма интересным. Это же накануне ноябрьских праздников произошло, но на трибуне он как кандидат в члены Политбюро оставался. Настроение у него было хорошее, и всем своим видом Борис показывал: все нормально и все ему нипочем. Звонил мне числа 3-го, еще до праздников: «Можно я останусь?» - представляешь? «Ну, ты... - я выругался. - Ты что наделал? Зачем взорвал ситуацию?»... Как теперь рассказал Полторанин, его ближайший соратник, Ельцин рассчитывал - у него была соответствующая информация, и в результате сложилось такое мнение - что стоит ему поднять вопрос на пленуме, как секретари и прочие...

- ...последуют тут же за ним...

- ...разнесут вообще этот пленум, Политбюро и так далее. Разнесли, только его самого...

- Не знал он родную партию...

- Абсолютно - у него головокружение такое было... «Я же тебе предложил взять свое заявление назад», - напомнил ему. «Да». - «Ну, так вот, - произнес, - будем рассматривать его на пленуме городского комитета партии». Потом какое-то время проходит, и мне докладывают: «ЧП». - «Какое?». - «Ельцин...». - «Да что за черт?! Ну что там еще с ним?». - «Он, - говорят, - в комнате отдыха лежит окровавленный». Что случилось? Ничего особенного - объясняют. Трудно сказать, что это, но, скорее всего, попытка симуляции суицида.

Из книги Михаила Горбачева «Жизнь и реформы».

«В первой половине дня, кажется, 9 ноября, мне доложили, что в московском горкоме ЧП: в комнате отдыха обнаружили окровавленного Ельцина, и сейчас там бригада врачей во главе с Чазовым. Вскоре дело прояснилось: канцелярскими ножницами Ельцин симулировал покушение на самоубийство - по-другому оценить эти его действия было невозможно. По мнению врачей, никакой опасности для жизни рана не представляла - ножницы, скользнув по ребру, оставили кровавый след.

Ельцина госпитализировали. Врачи сделали все, чтобы эта малопривлекательная история не получила огласки. Появилась версия: Ельцин сидел в комнате отдыха за столом, потерял сознание, упал на стол и случайно порезался ножницами, которые держал в руке, но эта легенда самого Ельцина не устроила, и года через два он пустил в оборот другую - будто ночью на улице на него совершили покушение. Два хулигана набросились с финками, он, конечно, расшвырял их, как котят, но ножевое ранение все же получил: эта легенда звучит куда более геройски. К тому времени я уже знал способности Ельцина к сочинительству, а тогда, 9 ноября, снова пришлось срочно собирать членов Политбюро. Врачи еще раз подтвердили, что никакой опасности для жизни и здоровья рана не представляет, его состояние уже стабилизировалось. Обсудив всю эту информацию, решили, что вопрос о работе Ельцина надо ставить немедленно. Разговор с ним по телефону я провел сам. Чтобы снять малоприятную для него тему о том, что произошло, сразу же сказал, что обо всем знаю, догадываюсь и о его состоянии, поэтому нужно наметить день и провести пленум МГК.

Мне показалось, он несколько растерялся:

- Зачем такая спешка? Мне тут целую кучу лекарств прописали...

- Лекарства дают, чтобы успокоить и поддержать тебя, а тянуть с пленумом ни к чему. Москва и так полна слухами и о твоем выступлении на Пленуме ЦК, и о твоем здоровье, так что соберешься с духом, приедешь в горком и сам все расскажешь - это в твоих интересах.

- А что я буду делать потом?

- Будем думать.

- Может, мне на пенсию уйти?

- Не думаю, - ответил я. - Не такой у тебя возраст. Тебе еще работать и работать.

В начале нашего разговора, как мне показалось, Ельцин старался выиграть время, лихорадочно искал какие-то запасные варианты поведения. Потом, когда мы стали обсуждать возможность его работы в Госстрое в ранге министра, беседа приняла деловой характер.

- Это уход с политической арены? - прозвучал полувопрос, полуутверждение.

- Сейчас вернуть тебя в сферу большой политики нельзя, - ответил я, - но министр является членом правительства. Ты остаешься в составе ЦК КПСС, а дальше посмотрим, что и как. Жизнь продолжается, так что готовься к пленуму горкома».

- Позднее, после 91-го года, вы заявили: «Руки я Ельцину не подам», - и тем не менее, когда Борис Николаевич скончался, пошли на его похороны. Что вас на это подвигло: человеческое участие, готовность простить, примириться, встать выше личной неприязни перед лицом вечности?

- (Пауза). Думаю все-таки, что поступил правильно.

«ПРИШЛО НОВОЕ УКРАИНСКОЕ РУКОВОДСТВО, ПРИШЕЛ ВИКТОР ЮЩЕНКО... ОТКУДА ОН ВЗЯЛСЯ, ЧЕРТ ЕГО ПОБЕРИ?»

- Вы недавно сказали: «Перестройка победила - это я проиграл как политик». Что вы имели в виду?

- Я и сейчас так считаю, хотя многие убеждают меня, что чего-то там не додумал. Да, говорю, перестройка оборвалась, но не сама по себе провалилась - ее сорвали. Не удержали мы процесс под контролем, тем не менее все, что она начала, будет продолжаться и набирать силу. Что же меня касается... так получилось...

- В моем понимании вы человек, который изменил мир, а что сами о своей роли в истории думаете?

- Если честно, в размышлениях над этими вопросами я не убиваюсь, часто даже так говорю: история - дама капризная, так что пускай сама разбирается. Мы старались! Старались... Эта фраза на могиле немецкого канцлера Вилли Брандта высечена. Он просил: «Пожалуйста, не нагромождайте на надгробном камне ничего - напишите лишь два слова: «Мы старались».

...Мы, повторяю, старались, и если послушать при случае, что говорят о перестройке на Западе, это поразительно. Я просто не буду сейчас повторять...

- Это правда, что уже после вашей отставки Маргарет Тэтчер спросила вас: «Михаил, а тебе не хочется еще порулить?»?

- Это лет пять назад было - мы с Ириной в Америку направлялись... Там целая программа была расписана (я регулярно езжу по приглашениям в разные страны читать лекции - это источник моих заработков), а тут так совпало: Маргарет исполнилось 80 (теперь-то уже больше). Мы с Ириной в Лондон заехали, вручили ей сувенир и по-домашнему так сидели втроем, беседовали... Настроение у Тэтчер было хорошее (хотя здоровье уже не то), и она вдруг спросила: «Михаил, а тебе не хочется порулить еще?» (смеется). «Нет, Маргарет! - я ответил. - С меня хватит!». - «А я, - сказала она, - не против». Потрясающе!

- Михаил Сергеевич, а ностальгия по СССР сегодня у вас есть?

- Есть, и я открыто высказываюсь, что была одно время идея (она стала проектом, ею всерьез занимались!) создать объединенное экономическое пространство четырех стран: трех славянских и Казахстана.

Это крупная идея была, и, кстати, там уже десяток или два было подписано соглашений (еще около 70-ти надо было подписать), но пришло новое украинское руководство, пришел Виктор Ющенко... Откуда он взялся, черт его побери! Вот берутся такие откуда-то, понимаешь? Мы встретились как-то за рубежом, и он пытался меня убедить...

- ...в том, что Бандера - герой?

- (Смеется). Я вот опять повторяю: хорошо бы сейчас к этой идее вернуться - там же много лежит подготовленных документов, часа своего ожидают. Надо бы довести этот процесс до конца, разобраться, людей, если нужно, спросить.

Киев - Москва - Киев

(Окончание следует)