(Продолжение. Начало в первой и второй частях.)

«Первым известным нам коммунистом был Иисус Христос»

— После доклада Никиты Сергеевича на ХХ съезде КПСС началась, по меткому выражению Ильи Эренбурга, «оттепель». Тело Сталина вынесли из Мавзолея, люди стали пересматривать к нему отношение, появилась какая-то вольница. Как вы считаете, коммунистическая идея и система были изначально порочны или..?

«Оттепель» началась в 54-м, когда вышла одноименная книга Ильи Эренбурга. Никита Сергеевич и Илья Григорьевич

— «Оттепель» началась в 54-м — когда вышла одноименная книга Ильи Эренбурга, а Сталина вынесли из Мавзолея после ХХII съезда в 61-м году — чтобы быть точными. Насчет же коммунистической идеи скажу так: это мечта, утопия, к которой приходит человечество, когда ему очень плохо. В такие моменты у людей возникает мысль: надо бы отобрать у богатых, все поделить, и мы будем равны.

Первым известным нам коммунистом был Иисус Христос — он предложил: «Выгоним менял из храма и все поделим», за что его и распяли. Дальше церковь разумно сказала, что коммунизм будет на небесах, но человечество постоянно к этому возвращалось: утопический коммунист, английский философ Томас Мор, Томмазо Кампанелла, который написал «Город Солнца», затем Карл Маркс, чьи идеи были ответом на страшный кризис свободного рынка Адама Смита.

Как дотошный немецкий ученый, Маркс написал лучшую в мире критику английского капитализма и сказал, что решение этих проблем в другом экстриме. Дескать, давайте все подчиним одному владельцу, который будет планировать, что производить и что распространять, и это будет коммунизм. Почему, вот скажите, он не дописал четвертый том? Дальше не получилось...

Во-первых, это противоречит природе — не человеческой, природе вообще. Она же устроена так, что все соревнуются друг с другом за выживание: бактерии, вирусы, деревья — вот и люди стараются стать первыми в классе, в институте, еще где-то, и поэтому вы не можете быть равны. Во-вторых, если хотите сделать всех равными, создаете общество насилия — то, что сейчас называется тоталитарным государством.

— Не умеешь — научим, не хочешь — заставим!

— Кстати, об этом написано у Кампанеллы, у которого очень хорошая логика. Его город Солнца держится на насилии, то есть, с одной стороны, нам говорят, что при коммунизме не будет правительства, а с другой — без применения силы люди равны быть не могут, поскольку это противоречит всему человеческому естеству.

Собственно, после революции и попытались это сделать — военный коммунизм, конфискация, продразверстка, но когда Ленин увидел, что ничего не получается, он провозгласил: «Новая экономическая политика всерьез и надолго». Это же очень важно: если бы Ленин не умер, мы жили бы совершенно в другом обществе.

Сергей Хрущев и первый зампредседателя Совета Министров СССР Алексей Косыгин во Франции, март 1960 года

Это одна сторона проблемы, но есть и вторая. После НЭПа никакого коммунизма в Советском Союзе уже не было. Был государственный капитализм, потому что мы получали разную зарплату, были такие-сякие стимулы, но, оказывается, — и мы теперь это усвоили! — централизованная система хороша в определенных размерах. Централизованная экономика в семье — это когда либо вы, либо ваша жена решает, куда расходовать деньги, а не предлагает на эту тему проголосовать, а если же все наперегонки тратят, да еще друг у друга воруют, семья распадается.

И в стране, когда вы концентрируетесь на одном деле, например, на победе в войне, централизация — это хорошо: вы можете собрать все ресурсы в единый кулак. Кстати, такая мобилизационная экономика во время войны была даже в Америке со всей ее свободой. Мне вон соседи рассказывали, что банковские вклады у них заморозили — все на войну, а когда пришел Хрущев и провозгласил, что мы будем строить не только танки, но и ботинки делать, это уже не работало. Во-первых, никакой орган не может принять все эти решения — это так же невозможно, как протиснуться в бутылочное горлышко, а во-вторых, как мы уже говорили, все инновации начинаются с гаража. Это же страшные риски, потому что вкладываете вы свои деньги.

Если сегодня прогорит «Дженерал Моторс», это будет для Америки очень плохо, но через пять лет об этом гиганте забудут (так уже никто не помнит, что была авиакомпания «Пан Америкэн»), а в централизованной экономике нет гаража — и к кому вы пойдете? К Хрущеву пришли Челомей, академик Семенов, еще кто-то — он их продвинул, но к нему же пришел и Лысенко. Теперь мы упрекаем Никиту Сергеевича: «Ах, шарлатану поверил»... Да, поверил — как и другим, но если бы Хрущев последовал за Лысенко как фермер, он прогорел бы и никто бы об этом не вспоминал. Хрущев в 64-м году подошел, в общем-то, к тому же, к чему Дэн Сяопин — в 78-м. Он уже был готов: к эксперименту подключились 45 предприятий, три совхоза — Худенко их возглавлял.

«Здравствуйте, товарищи цыгане!». Никита Сергеевич в таборе

— Их что — решили хозрасчетными сделать?

— Нет, Никита Сергеевич пошел дальше: «Государству платите часть прибыли, то есть налоги, а остальное девайте куда хотите». У Худенко за два года производительность труда выросла в семь раз, урожайность — в пять, и при этом количество работающих он сократил тоже впятеро. Успешно работала фабрика «Большевичка», химкомбинаты... Если бы отец не ушел, все это внедрилось бы, ведь что такое косыгинская реформа — это обрезанные со всех сторон реформы Хрущева.

— Косыгин же был у него первым замом...

— ...и первым противником его идей, потому что от совнархозов нужно было пойти дальше. Ведь если вы даете директорам право решать, а они не могут управлять вашими деньгами, вы оказываетесь на распутье: либо приватизация, либо возврат назад, а Косыгин попытался скрестить ужа с ежом: восстановить министерства и дать чуть больше свободы директорам.

Моим министром был очень умный человек Аполлинарий Федорович Шкабардня, но если у него Незабитовский, директор вашего киевского «Электронмаша», попытался бы проявить излишнюю прыткость, он его или выгнал бы или дал бы ему по зубам, потому что отвечает за все министр. Тут либо одно, либо другое. Косыгин своей реформой сделал выбор в пользу централизованной бюрократии, но даже с той свободой, которую он дал, его пятилетка стала самой успешной за всю советскую историю и прославила его.

«Отец в коммунизм верил, хотя и не знал до конца, что это такое»

— Сергей Никитич, при Брежневе, особенно в конце 70-х-начале 80-х, в коммунизм никто из партийных руководителей, по-моему, уже не верил, а вот Никита Сергеевич об этом что думал?

— Отец в коммунизм верил, хотя и не знал до конца, что это такое. Как он говорил, «коммунизм без хорошего борща с салом нам не нужен». Мы же жили с набором догм: революция, классовая борьба, светлое будущее... Когда была выполнена первая программа партии (полностью — не полностью, но социализм соорудили), дальше надо было коммунизм строить.

— К 80-му году?

— Не важно. Не будем уточнять даты, потому что это нас далеко уведет. Программу строительства коммунизма собирались утвердить в 39-м году, но из-за репрессий задержались, потом война... Сталин хотел было принять ее на ХIХ съезде — опять не сложилось, то есть коммунизм был обязан построить Хрущев, но он, вместо того чтобы его провозгласить, как человек конкретный сказал: «Давайте определим, что это такое». На самом деле, коммунизм, который мечтали построить к 80-му году, — это программа 20-летнего развития Советского Союза, прогноз, ее можно сравнить с планом Путина в сегодняшней России — там есть определенные цифры.

Если бы, когда пришел Брежнев, не начали транжирить народные деньги на авианосцы и на все остальное, а вкладывали бы в экономику, мы бы уже построили коммунизм, другое дело, что мы с вами и все остальные считали, что це щось таке... Вот, дескать, все заживут, как богатые, которые едят не сало с хлебом, а сало с салом. Что такое коммунизм, никто не понимал, и это была главная ошибка, а исходя из цифр, подразумевали всего-навсего, что мы добьемся нормального научно обоснованного рациона питания, когда не будем есть только хлеб да картошку, что у нас будет производиться такое-то количество продукции. Сколько? Столько, сколько производили в Америке в 60-м году, то есть они тогда, получается, жили при коммунизме.

Одного из идеологов этой программы академика Пономарева — он работал в ЦК — я спросил: «Вы говорите, что мы разовьемся, опередим всех, но американцы ведь тоже на месте сидеть не будут»... Он так уверенно: «Нет, у них будет кризис (как мы сейчас говорим: они опять в кризисе. — С. Х.) — они пойдут вниз, а мы вверх. Они будут жить хуже, чем в 60-е, а мы — начнем, как они, и у нас будет коммунизм». Конечно, если бы даже этого добились, все равно люди были бы разочарованы и сказали бы, что это не коммунизм... Те же американцы сейчас живут лучше, чем в 60-е, и все равно недовольных у них масса.

— В двух словах: ваше мнение об Ульянове-Ленине — он был преступником или кремлевским мечтателем?

— Ну, если Ющенко не преступник, значит, не преступник и Ленин, потому что и тот, и другой по-своему хотели родной стране добра. Владимир Ильич был человеком убежденным, проникшимся идеей, к тому же в момент революции был не в России — то есть не он этот переворот организовал, однако когда Временное правительство, настаивающее на продолжении войны с Германией, зашаталось, Ленин, который верил в себя, сказал: «Есть такая партия!» — и, как всякий революционер, старался доставшуюся ему власть удержать. Кстати, он не был таким уж кровавым, как мы сейчас говорим.

В отличие от других вождей Хрущев очень любил ходить в народ

— Вы считаете?

— Конечно, людей убивали, был «красный террор», но почему сегодня его ругают за пароходы, на которых высылали несогласных? По сути, он всех их спас, потому что русская революция, как и французская...

— ...перемолола бы их...

— ...и не осталось бы никого. Их всех бы к стенке поставили и — с Лениным или без него — расстреляли! Возвращаюсь к тому, о чем уже говорил: когда, будучи прагматиком, Ленин понял, что идея военного коммунизма не работает, повернул в другую, совершенно противоположную сторону, и провозгласил новую экономическую политику, поэтому он в отличие от Сталина не преступник, а идеалист, который, внедряя свою идею, был беспощаден. Такой же идеалист, кстати, и Буш, только Ленин был умный, а 43-й американский президент — глупый...

— ...и циничный...

— Ну, циничные они все, наверное.

— Что вы думаете о Троцком?

— Русский Че Гевара.

— Емко. Он выдающейся личностью был?

— Это человек битвы: Троцкий сделал революцию, выиграл гражданскую войну, но, как и Че Гевара, после этого стал не нужен. Если бы Сталин его не отставил, он всю Россию положил бы на мировую революцию — бросил бы в эту топку все ресурсы и деньги. Он разжигал бы революцию где-нибудь в Аргентине, в Германии, и Советский Союз разлетелся бы. Троцкий в отличие от Че Гевары не пошел бы воевать в джунгли, поэтому его бы никто не убил.

Никита Хрущев в американском супермаркете. Сан Хозе, Калифорния, начало 60-х

— Как я понимаю, внутри Политбюро всегда велась ожесточенная борьба за власть, хотя при Сталине она не выливалась в какие-то внешние проявления. Скажите, были ли в окружении его и Хрущева люди с большой буквы?

— В окружении Хрущева таким, очевидно, можно назвать только Жукова, хотя он, как всякий генерал после удачной войны, был для власти опасен. Остальные были больше исполнителями. У Сталина то же самое, самостоятельные фигуры потом уже проявились. Почему? А по той же причине, по которой выдающимся ученым нужны не конкуренты, а исполнители.

Вот я сказал, что Королев был гениальным менеджером — собирал вокруг себя творческих людей, потому что чьи-то идеи должен был воплощать, а Челомею такие умники были не нужны, он их отстранял. Например, Александр Надирадзе, который делал «Темп» и все современные ракеты, начинал у него замом, но поскольку идеи у него были свои, Челомей ему прямо сказал: «Ты мне не нужен, уходи». Тот ушел и создал свое КБ.

Так же рассуждали и Сталин, и Хрущев. У Никиты Сергеевича были свои идеи, ему требовались для них исполнители, тем более что как только при централизованной власти вы начинаете вступать в полемику, она тут же выливается в борьбу.

«Когда Ежова заставили всех убивать и деваться уже было некуда, он запил по-черному»

— Читаю воспоминания, в том числе и Никиты Сергеевича Хрущева, где описываются первые лица великого (как нам внушали всю жизнь) государства, и думаю: «Боже, какой сброд! Как эти люди могли попадать на такие посты, руководить огромной страной?». У вас не было схожего ощущения, когда отец вам о них рассказывал?

— Во-первых, эту тему особенно мы не обсуждали, а во-вторых, я не сказал бы, что это сброд. На какие-то дела...

— ...они вполне годились?

— Сталин довольно точно выбирал именно тех исполнителей, которые ему были нужны: из Хрущева, допустим, нельзя было сделать убийцу, а из Ежова можно было, хотя, по словам Никиты Сергеевича, до этого тот был хорошим парнем, а когда его заставили всех убивать и деваться уже было некуда, запил по-черному.

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Ежовым Сталин был уже недоволен — тот сыграл свою роль, и Сталин хотел поменять на ходу лошадей, но продолжать ехать тем же курсом и осуществлять те же дела. Для этого ему были нужны другие люди. Раньше Ежов, заменяя Ягоду, уничтожил многие кадры, в том числе и чекистские, которые работали с Ягодой, а теперь Сталину (как понял я после его смерти) понадобилось покончить с кадрами, которые выдвинулись при Ежове. Берия и предназначался для этого, а мы считали тогда: все дело в том, что он кавказец, грузин, ближе к Сталину не только как член партии, но и как человек одной с ним нации.

Ежов к тому времени буквально потерял человеческий облик, попросту спился — так пил, что и на себя не был похож. Он был простой человек, питерский рабочий, а тогда это имело большое значение, — рабочий, да еще питерский, но под конец жизни это был уже совершенно другой Ежов. Думаю, так повлияло на него то, что он знал, что происходит. Он понимал, что Сталин им пользуется как дубинкой для уничтожения прежде всего старых большевистских кадров, и заливал свою совесть водкой.

Позднее мне рассказывали следующее. На последнем этапе его деятельности у него заболела жена. Она легла в Кремлевскую больницу, но уже было решено, что, как только она выздоровеет, ее арестуют.

Сталин широко применял такой способ: через жен ответственных работников старался раскрыть «заговоры», «предательство» их мужей — жены ведь должны знать их секреты и сумеют помочь государству разоблачить врагов народа. Так были арестованы жены Михаила Ивановича Калинина, Кулика, Буденного, позже и жена Молотова Жемчужина. Я даже не знаю, сколько их было таких: наверное, огромное количество невинных женщин, которые пострадали за невиновных своих мужей — все они были расстреляны или сосланы.

Жена Ежова стала выздоравливать и вскоре должна была выписаться, но вдруг умерла. Потом слухи ходили, что она отравилась, — видимо, так это и было. Сталин и Берия говорили, что перед тем, как это произошло, в больницу заходил Ежов, принес ей букет цветов. Это был условный знак — сигнал, что она будет арестована. Вероятно, Ежов обо всем догадывался и хотел устранить следы возможного разоблачения его деятельности.

До чего дошло: нарком — враг народа! Мы считали: раз она отравилась, то спрятала концы в воду и отрезала возможность разоблачить своего мужа. Впрочем, независимо от того, так это или нет, Сталин уже давно решил, еще когда выдвигал Берию заместителем Ежова, что Ежов — конченый человек. Ежов ему стал не нужен, продолжение его деятельности было Сталину не на пользу, и он хотел с ним рассчитаться.

...Ежова арестовали. Я случайно в то время находился в Москве, и Сталин пригласил меня на ужин в Кремль, на свою квартиру. По-моему, там был Молотов и еще кто-то. Как только мы вошли и сели за стол, Сталин сказал, что решено арестовать Ежова, этого опасного человека, и это должны сделать как раз сейчас. Он явно нервничал, что случалось со Сталиным редко, но тут проявлял несдержанность, как бы выдавал себя.

Прошло какое-то время, позвонил телефон. Сталин подошел, поговорил и сказал, что звонил Берия: все в порядке. Ежова арестовали, сейчас начнется допрос».

— Что, интересно, за человеком был Берия? Зловещая личность...

— Берия был очень циничным и умным — одновременно создателем ГУЛАГа и его продуктом. В отличие от Сталина Лаврентий Павлович любил сам своих бывших сослуживцев допрашивать...

— ...и мучить?

— Да — у него, говорят, имелся даже кнут из кожи. С другой стороны, физиологическим садистом Лаврентий Павлович не был, то есть вы, например, были бы ему не нужны. Вот когда к нему попадал какой-то его бывший начальник, с которым Берия спорил во времена службы в мусаватистской контрразведке, он мог, так сказать, получить удовольствие. Говорят, — мы любим выдумывать альтернативную историю! — что Лаврентий Павлович мог бы стать эффективным руководителем государства, во всяком случае, был очень успешен в атомном проекте. Еще бы — если он министру звонил, тот бросал все дела и выполнял любые его поручения.

— К тому же в так называемых шарашках пособирали лучших из лучших...

— Ну, нет — атомщики в отличие от других ученых не в шарашках работали. Они жили в закрытых городах, но у него же родилась эта идея. Словом, со временем Берия вернулся бы — это лично мое мнение! — к тому же лагерному социализму, к ГУЛАГу. Любимая присказка у него была: «В лагерную пыль сотру» — это ему было нужно. Плюс дармовой труд.

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Когда началась деятельность Берии, мясорубка работала так же, хотя отводящих от сути разговоров стало больше — именно со стороны Берии. При нас он Сталину ничего об осуждении репрессий не говорил, а по закоулкам часто рассуждал об этом. По-русски он говорил плохо. Обычно так: «Очень, слюшай, очень много уничтожили кадров, что это будет, что это будет? Люди же боятся работать».

Это он говорил правильно. Сталин совершенно изолировал себя от народа и ни с кем не общался, кроме своего окружения, а Берия знал настроения людей, агентура у него была очень большая — такая, что даже трудно сказать, сколько было агентов. Наконец, и Сталин признал, что были допущены перегибы».

"Берию арестовали на заседании Президиума ЦК, допрашивали, а потом расстреляли. Привел приговор в исполнение генерал Батицкий. Лично..."

- За неделю до смерти сын Лаврентия Павловича Серго сказал мне, что его отца застрелили в собственном особняке ворвавшиеся туда генералы - мол, все, что потом мы читали о предварительном следствии, суде и о расстреле, было сымитировано, сфабриковано, не отвечает действительности. Что вы об этом думаете?

- Я ничего не думаю. Понимаете, когда-то ко мне пришли и сказали, что Гагарин летал в космос не первым. Я возразил: "Нет, первым!", а оппоненты давай доказывать: "У нас есть информация". - "А я знаю", - сказал. И здесь отвечаю: "Я знаю!".

Берию арестовали на заседании Президиума ЦК, допрашивали, потом расстреляли. Привел приговор в исполнение генерал (будущий маршал) Батицкий...

- Лично?

- Лично.

- Никита Сергеевич боялся Берию арестовывать? Что накануне он чувствовал?

- Его все боялись - было уже понятно, что Берия брал власть.

- Он мог же всех их потом пустить поодиночке в расход, правда?

- Нет, Лаврентий Павлович не стал бы всех уничтожать.

- Но уж Никиту Сергеевича точно не пощадил бы?

- Ну почему - они с отцом в очень хороших отношениях были. Видите ли, в чем дело... Берия, повторяю, брал власть, вернее, уже взял, и если Хрущев устроил против него заговор и ухитрился все перевернуть, то только благодаря своему рисковому характеру и везению...

- Поразительно, вообще-то...

- В противном случае Берия утвердился бы в лидерах, Маленков при нем был бы вновь исполнителем, то есть Берии не нужно было никого убивать. Потом он бы, очевидно, одного отставил, другого, кем-то постепенно их замещая, но это не имеет ничего общего с рассказами о том, что Берия якобы хотел всех арестовать в Большом театре.

Из книги Сергея Хрущева "Рождение сверхдержавы".

Как и все генсеки, Никита Сергеевич любил поохотиться

"Образование" мое началось с обвинительного заключения по делу Берии, которое попало мне в руки в конце 1953 года. Тот промозглый осенний вечер запомнился в деталях. Отец вернулся домой с разбухшей папкой. В столовой вынул из нее многостраничный том в стандартном "государственном" серо-голубом, цвета парадных шинелей КГБ, бумажном переплете и, оставив остальные бумаги на привычном месте, на обеденном столе, направился с загадочной книгой в кабинет. Я пошел за ним. Соскучившись, вечерами я старался не упустить ни минуты, ходил за отцом как привязанный. На сей раз меня разбирало к тому же любопытство - такие объемистые документы отец домой не приносил: вечерами он занимался лишь текущей почтой.

Оставив том на письменном столе, он ушел в спальню переодеться, но о том, чтобы заглянуть в привлекшую мое внимание книгу, не могло быть и речи - я лишь издалека разглядывал обложку, стараясь разобрать набранное некрупными буквами заглавие. Подойти к столу означало нарушить тот же внутренний запрет: единственное, что мне удалось разобрать, - это слова, набранные буквами покрупнее: "Обвинительное заключение...", а дальше - слившиеся строки на сером фоне.

"Я себя под Лениным чищу...". Никита Хрущев в своем рабочем кабинете

Такого, с вытянутой шеей, сосредоточенно вглядывающегося в едва различимые буквы, и застал меня отец. Что привлекло мое внимание - объяснять было не нужно. Отец подошел к столу, постоял недолго, как бы примериваясь, а потом сунул том мне в руки. Это было подготовленное прокуратурой для предстоящего суда над Берией и его ближайшими помощниками обвинительное заключение.

До суда оставалось несколько дней (я тогда об этом и не подозревал), и по сложившейся, как я теперь понимаю, еще в 30-е годы практике Генеральный прокурор направил результаты дознания на высочайшее утверждение. Конечно, серо-голубой "кирпич" получил не только отец: его разослали всем членам Президиума ЦК - коллективному руководству страной и партией.

- Хочешь прочесть? - с оттенком сомнения спросил отец (казалось, он еще не уверовал, стоит ли оставлять столь важный документ в моих руках).

- Конечно, - заторопился я, испугавшись, что его отнимут.

Меня захлестнуло любопытство, жажда узнать, что же такого ужасного совершил этот человек, чьи портреты еще в мае украшали фасады московских домов.

- Хорошо, - отец наконец решился, - только имей в виду: я тебе доверяю государственную тайну, держи язык за зубами.

Я закивал головой, и свое слово сдержал - впечатлениями о прочитанном не смел поделиться ни с кем, за исключением, конечно, отца.

Читал я, замирая от ужаса, всю ночь. Чего только не было в этом документе: и связь с британской разведкой, и сотрудничество с контрреволюцией, и насилие над женщинами, и моральное разложение, выразившееся в строительстве на чужое имя личных домов.

В 1957 году, после запуска СССР первого космического спутника, американский журнал "Time" назвал Хрущева человеком года

Последнее обстоятельство особенно возмущало отца, считавшего проявление частнособственнических инстинктов самой страшной крамолой. Собственный дом у коммуниста - позорнее проступка в его глазах не существовало.

Ничего из прочитанного не вызвало у меня сомнения: Берия предстал эдаким кровавым разбойником, способным на все.

Возвращая утром книгу отцу, я наивно спросил его, как и какие секретные сведения Берия передавал англичанам? Отец замялся и ничего вразумительного не ответил. Настаивать я не стал, решив про себя, что попытался выведать тайну, не предназначенную для моих ушей, а усомниться в прочитанном в те годы просто не мог.

Другой вопрос волновал меня еще больше - какое наказание ждет соучастников всех этих преступлений? (Они же обязаны понести наказание). Мучился я своими сомнениями долго - все не выдавалось удобного момента заговорить с отцом на эту страшную тему. Когда все это выложил, - дело было уже после суда над Берией, - он надолго замолчал. Я уж подумал, решил не отвечать, но нет.

- Понимаешь, - как-то натужно заговорил он, - главных сообщников Берии мы наказали: одних расстреляли, другие сидят в тюрьме, но в этой мясорубке смешались миллионы. Миллионы жертв и миллионы палачей - следователей, доносчиков, конвоиров. Если сейчас начать наказывать всех, кто приложил к этому руку, произойдет не меньшее кровопролитие, а может, и большее...

На полуслове отец замолчал... Таким ответом я был поражен - оставить палачей без возмездия! Принялся было возражать, но отец не намеревался со мной спорить.

- Не надо об этом, - как-то обреченно произнес он, - я устал, давай помолчим.

С Георгием Маленковым. "Маленков - это Горбачев или Керенский, преисполненный лучших желаний, но нерешительный. Журчит себе..."

Впоследствии к этой теме я больше не возвращался, а с годами все больше прихожу к заключению, что отец был прав".

"Каганович бил телефонные трубки и стекла едва ли не каждый день, не брезговал и рукоприкладством. Сталину это нравилось, он говорил: "А дай ему в зубы!"

- Трусливо вел себя Берия, когда его, наконец, схватили?

- Говорят, да - на коленях стоял, и в общем-то, это видно из писем, где он всех умоляет сохранить ему жизнь. Конечно же, он хотел жить, ведь если вы, предположим, идете на смерть за веру, за Христа, за Родину или за коммунизм, то человек циничный за что? За лишнюю возможность, как Берия выражался, бросить проститутке палку или за еще один особняк, который где-то построил.

- Истории с девочками, которые на суде всплыли, в целях очернения не придуманы?

- Похоже, что это правда. Все же от морали зависит: тогда она у нас была коммунистически-христианской, пуританской, и открывшееся было страшным преступлением. Наша современная мораль ближе к греческому многобожию, где секс считался чем-то вполне естественным, а Берия любил жизнь...

-...во всех ее проявлениях...

-...именно в этих вот проявлениях. Кстати, позже я не нашел особых свидетельств, что Лаврентий Павлович кого-то наказывал за то, что ему не дали, отвергли... Наоборот, пытался оказать содействие, помочь.

"Учение Маркса всесильно, потому что оно верно". Слева - Вячеслав Молотов - "как сказал Иосиф Виссарионович, "каменная задница" - упорный, но без идей. Скажут - сделает, верит истово"

Из книги Никиты Хрущева "Воспоминания".

"Потом появился вопрос: обсудим дело, задержим Берию, а кто именно задержит? Наша охрана подчинена лично ему, во время заседаний сидит в соседней комнате, и как только поднимем вопрос, Берия прикажет ей нас самих арестовать. Тогда мы договорились вызвать генералов - условились, что это я беру на себя. Я так и сделал - пригласил Москаленко и других, всего человек пять, а потом Маленков с Булганиным расширили их круг, добавив еще Жукова. В результате набралось человек 11 разных маршалов и генералов. Мы условились, что они станут ожидать вызова в отдельной комнате, а когда Маленков даст им знать, войдут в кабинет, где идет заседание, и арестуют Берию.

И вот заседание. Открыв его, Маленков сразу же поставил вопрос: "Давайте обсудим партийные дела - есть такие, которые необходимо обсудить немедленно, в составе членов Президиума ЦК". Все согласились. Я, как решили заранее, попросил у председательствующего слова и предложил обсудить вопрос о Берии. Берия сидел от меня справа. Он встрепенулся, взял меня за руку, посмотрел на меня и воскликнул: "Что это ты, Никита? Что ты мелешь?". Я ему: "Вот ты и послушай - как раз об этом хочу рассказать".

1955 год, отъезд из ГДР. Справа от Никиты Хрущева - Анастас Микоян. "Микоян очень хитрый был, но по-своему честный. Он Хрущева во многом поддерживал и, когда отца снимали, единственный сказал: "Надо бы его на одном посту оставить""

Вот о чем я говорил. На предвоенном Пленуме ЦК, когда обсуждали положение дел в партии и всех там критиковали, попросил слова Каминский, нарком здравоохранения СССР. Выйдя на трибуну, он сделал примерно такое заявление: "Хотел бы сказать, что когда я работал в Баку, среди коммунистов там упорно ходили слухи, что Берия работал в мусаватистской контрразведке. Считаю своим долгом заявить об этом, чтобы в нашей партии это знали и проверили".

Заседание тогда закончилось, и никто больше по данному вопросу не выступал - сам Берия тоже никакой справки не дал, хотя присутствовал. Был объявлен перерыв, все разошлись на обед. После обеда Пленум продолжался, но Каминский уже туда не пришел, и никто не знал почему. Тогда это было закономерно - многие члены ЦК, которые присутствовали на одном заседании, на второе не приходили, попадали во "враги народа" и арестовывались. Та же участь постигла Каминского.

Потом я рассказал о последних шагах Берии, уже после смерти Сталина, в отношении партийных организаций - украинской, белорусской и других. В своих записках Берия поставил вопросы (эти записки сейчас в архиве) о взаимоотношениях в руководстве национальных республик, особенно в руководстве чекистских органов, и предлагал выдвигать национальные кадры. Да, это правильно, такая линия всегда была в партии налицо, но он поставил этот вопрос под резким углом антирусской направленности в выращивании, выдвижении и подборе кадров - хотел сплотить националов и объединить их против русских. Всегда все враги Коммунистической партии рассчитывали на межнациональную борьбу, и Берия тоже с этого начал.

Единодушное голосование за выдвижение Никиты Сергеевича Хрущева на пост председателя Совета Министров СССР. 27 марта 1958 года, слева в первом ряду - член Президиума Верховного Совета СССР Анастас Микоян, в центре - Никита Хрущев, справа - председатель Президиума ВС СССР Климент Ворошилов

Затем я рассказал о его последнем предложении насчет отказа от строительства социализма в ГДР и о том, что осужденным и отбывшим уже наказание он предложил не разрешать возвращаться домой, а право определять их местожительство предоставить Министерству внутренних дел, то есть самому Берии. Тут уже был бы узаконенный произвол!

Я закончил словами: "В результате наблюдения за действиями Берии у меня сложилось впечатление, что он вообще не коммунист, а карьерист, который пролез в партию из карьеристских побуждений. Ведет он себя вызывающе и недопустимо - невероятно, чтобы честный человек мог так себя вести".

Когда все высказались, Маленков как председательствующий должен был подвести итоги и сформулировать постановление, но он растерялся, и заседание оборвалось на последнем ораторе, возникла пауза.

Вижу я, складывается такое дело, и попросил Маленкова, чтобы он предоставил мне слово для предложения. Как мы и договорились, я предложил поставить на Пленуме вопрос об освобождении Берии от всех постов, которые он занимал. Маленков все еще пребывал в растерянности и даже не поставил мое предложение на голосование, а нажал сразу секретную кнопку и вызвал таким способом военных. Первым вошел Жуков, за ним Москаленко и другие.

"Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек". Москва, начало 60-х

Маленков мягко так произнес, обращаясь к Жукову: "Предлагаю вам как Председатель Совета Министров СССР задержать Берию". Жуков скомандовал Берии: "Руки вверх!". Москаленко и другие обнажили оружие, считая, что Берия может пойти на какую-то провокацию. Берия рванулся к своему портфелю, который лежал на подоконнике, у него за спиной, но я схватил его за руку, чтобы он не мог воспользоваться оружием. Потом проверили: никакого оружия не было - ни в портфеле, ни в карманах, он просто сделал какое-то рефлекторное движение.

Как только закончилось заседание, ко мне подошел Булганин: "Послушай, что рассказывает мой начальник охраны". Тот тоже ко мне подошел. "Я узнал, - сказал, что только что задержали Берию, и хочу сообщить вам о том, что Берия изнасиловал мою падчерицу, школьницу седьмого класса. Год или несколько больше назад умерла ее бабушка, а жена получила инфаркт и легла в больницу. Девочка осталась в доме одна, и однажды вечером бежала за хлебом как раз мимо дома, где жил Берия. Там она встретилась со стариком, который пристально на нее посмотрел. Она испугалась. Потом ее вызвали чекисты и привели в дом Берии: тот усадил ее с собой ужинать, преложил тост за Сталина. Она отказывалась, но он настоял, что за Сталина надо выпить. Она согласилась, выпила, а потом заснула, и он изнасиловал ее". Я ответил этому человеку: "Все, что вы рассказали, учтет при следствии прокурор".

Потом нам дали список, в котором имелись фамилии более чем 100 женщин. Их приводили к Берии его люди, а прием у него был один: всех, кто попадал в дом впервые, он угощал обедом и предлагал выпить за здоровье Сталина. В вино он подмешивал снотворное, а потом делал с этими женщинами что хотел.

Когда Берию изолировали, он попросил авторучку и бумагу. Мы посоветовались и решили дать: может, в нем пробудилось какое-то стремление искренне рассказать, что он знает о том, в чем его обвинили. И он начал писать. Сначала - Маленкову: "Егор, такой-сякой, ты же меня знаешь, мы же друзья, зачем ты поверил Хрущеву? Это он тебя подбил", и прочее. Ко мне тоже обратился с запиской, в которой писал, что он честный человек.

Выйдя на пенсию, о важных событиях общественно-политической жизни Никита Сергеевич узнавал в основном из газет

Когда Руденко стал допрашивать Берию, перед нами раскрылся ужасный человек, зверь, который не имел ничего святого. У него не было не только коммунистического, но и вообще человеческого морального облика, а уж о его преступлениях и говорить нечего, столько он загубил честных людей!".

- Сергей Никитич, я попрошу вас дать сжатые, буквально в нескольких словах, характеристики на выдающихся деятелей партии того времени. Итак, Маленков?

- Это Горбачев или Керенский - преисполненный лучших желаний, но нерешительный. Журчит себе...

- Молотов?

- Как сказал Иосиф Виссарионович, "каменная задница" - упорный, но без идей. Скажут - сделает, верит истово. Сталина он любил (так же, как и его жена, которая сидела!) до последнего дня.

- Каганович?

- Носорог. (Улыбается). Ну, вы же хотели коротко... Обладатель огромной энергии, который мог выполнить все, что ему велели. Бил телефонные трубки и стекла едва ли не каждый день...

-...о головы подчиненных?

- Нет, о стол, на котором лежало стекло. Швырял трубку - разбивалось и то, и другое.

- В зубы давал сотрудникам?

- Думаю, мог. Рукоприкладством не брезговал, а Сталину это нравилось, он говорил: "А дай ему в зубы!". А как же? Если бы вождь этого не любил, никто бы и не давал.

- Микоян?

- В ливень пробежал между капелек.

- "От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича"?

- Так говорили. И еще: "А мне зонтик не нужен - я между капельками". Он очень хитрый был, но по-своему честный. Какие-то идеи у него имелись, он Хрущева во многом поддерживал, но в заварушки сознательно не встревал. Хотя, когда отца снимали, Анастас Иванович единственный сказал: "Надо бы его на одном посту оставить". Наверное, уже стар был и понял, что терять ему нечего...

- Немножко подвел нюх...

Дмитрий Гордон в гостях у Сергея Никитича в Провиденсе

- Нет-нет. Понимаете, он был принципиально изворотливый, поэтому, когда опасность грозила ему лично, старался, пока не наступит ясность, отсидеться где-то в сторонке.

"Маршал Жуков - это наш Бонапарт, человек, в общем, безжалостный"

- Маршал Жуков?

- Это наш генерал Бонапарт - человек, в общем, безжалостный. Стремился сделать как можно лучше, но мог ли быть хорошим руководителем? Не думаю. Все-таки он не Эйзенхауэр - к тому Василевский ближе, а Жуков - это, скорее, генерал Паттон, если с американцами сравнивать, или генерал Макартур. Их здесь к власти и близко не подпускали.

- Много людей положил?

- Никита Сергеевич мне рассказывал, что, будучи членом Военного совета, никак не мог привыкнуть к военным. "Они, - сокрушался, - планируют операцию и прикидывают: "Первый день - 50 тысяч невозвратные потери, второй день - еще столько же", а я сижу и думаю: "Это же молодые ребята, живые. Они там в окопах, а их уже списали". И Жуков такой же был, да все генералы - иначе бы они не могли воевать.

Из книги Сергея Хрущева "Рождение сверхдержавы".

"Когда отец уже сам оказался на пенсии и мы занялись работой над его мемуарами, я несколько раз задавал вопрос о причинах увольнения Жукова. Вот что отец рассказал.

С конца июля 1957 года на Жукова в ЦК стали поступать компрометирующие материалы - шли они и из КГБ, и из армейских политорганов. Вкратце обвинения сводились к следующему: по распоряжению маршала в Советской Армии формируются специальные диверсионно-штурмовые части, создаются школы диверсантов, а концентрируются эти спецподразделения якобы в районе Москвы. Заправляет всем этим делом начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба генерал армии Штеменко, все делается втайне от ЦК, и далее следовал вывод: не исключено, что Жуков готовит заговор.

Проверка достоверности изложенных фактов подтвердила - действительно, такие части существовали. Правда, размещались они не только под Москвой, но и в других регионах, например, на Украине.

В ЦК к тому же участились на Жукова жалобы - некоторые из коллег-маршалов жаловались на его нетерпимость, грубость, шепотом произносили страшное слово "бонапартизм". Ну и, конечно, политработа, не скрываемая Жуковым нелюбовь к ней. Из Политического управления шли нескончаемые потоки обид на недооценку маршалом политработников. Доходили слухи: Жуков пригрозил, что научит комиссаров воевать, заставит командовать частями, и свое обещание с жуковской твердостью проводил в жизнь. Многие роптали, видели в этом покушение на свой особый статус, и когда маршал закачался, ему припомнили все, что было и чего не было. Официальную причину смещения министра обороны придумали не случайно: недостаточное внимание к политической работе - чтобы и другие зарубили себе на носу.

Сейчас опубликована стенограмма упоминавшегося выше пленума ЦК. Докладывал Суслов. Думаю, что отец не мог пересилить себя и перепоручил эту неприятную миссию "главному идеологу", ведь формально собрались обсудить состояние политработы в войсках. "Недавно Президиум ЦК узнал, что товарищ Жуков без ведома ЦК принял решение организовать школу диверсантов в две с лишним тысячи слушателей... - говорилось в докладе. - Товарищ Жуков даже не счел нужным информировать об этой школе ЦК. О ее организации должны были знать только три человека: Жуков, Штеменко и генерал Мамсуров, который был назначен начальником этой школы, но Мамсуров, как коммунист, счел своим долгом информировать об этом незаконном действии министра ЦК".

От генерала Мамсурова и потянулась ниточка. Особенно отца насторожила причастность к этой затее генерала Штеменко: отец не жаловал его еще с войны, когда они не раз встречались на докладах у Сталина, - Штеменко, по мнению отца, был склонен к интриге.

Незадолго до описываемых событий Жукову пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить отца назначить Штеменко на столь ответственный пост начальника ГРУ, однако после сообщения генерала Мамсурова настойчивость маршала выглядела воистину зловеще. Особенно на фоне недавних событий. В своем выступлении на пленуме отец не скрывал опасений.

"Относительно школы диверсантов... - говорил он, - об организации этой школы знали только Жуков и Штеменко. Думаю, что не случайно Жуков опять возвратил Штеменко в разведывательное управление - очевидно, Штеменко нужен был ему еще для темных дел... Неизвестно, зачем было собирать этих диверсантов без ведома ЦК - разве это мыслимое дело? И это делает министр обороны, с его характером, а ведь у Берии тоже была диверсионная группа. Перед тем как его арестовали, Берия вызвал в Москву группу головорезов, и если бы его не разоблачили, еще вопрос, чьи головы полетели бы".

Оставлю упоминание о Берии на совести отца - мне в связи с Жуковым оно режет слух, но отцу виднее. Известно, что в критические моменты маршал, если того требовало дело, жертвовал чужими жизнями, не задумываясь. Правда, тогда шла война, но характер не переделаешь.

Отец рассказывал, что уже после пленума, когда, как водится, началась проработка его решений, на одном из собраний присутствовал сам Жуков. Особенно рьяно с критикой бывшего министра выступал маршал Москаленко, командующий Противовоздушной обороной страны - в недавнем прошлом человек, близкий к Жукову. Его холерический характер в военных кругах хорошо знали: на протяжении получаса он мог облить человека грязью, потом расцеловать и снова начать проклинать.

На сей раз он с пафосом изобличал, обнажал и клеймил ошибки Жукова. Тот долго терпел, а потом не выдержал и ехидно поинтересовался, как понимать его сегодняшнее выступление, если еще недавно Москаленко с той же убежденностью советовал Жукову брать власть. Москаленко смешался и сел, о происшедшем немедленно донесли отцу.

Я убежден: не случись той вспышки, отец иначе бы отнесся к стекающейся к нему информации о Жукове. Сейчас же он боялся рисковать - недавние события поневоле заставляли осторожничать, и тщательной и критической проверке, неизбежно насторожившей бы Жукова, а возможно, подтолкнувшей его к решительным действиям, отец предпочел упреждающий удар.

Из случившегося, а вернее, неслучившегося он сделал далеко идущие выводы: отныне министр обороны не мог входить в высшее партийное руководство, дабы не концентрировать в одних руках слишком большую власть. (Нарушили этот принцип во времена Брежнева, когда Гречко, сменивший на посту министра обороны Малиновского, стал членом Политбюро).

Жуков до конца своих дней какие-либо бонапартистские намерения, даже саму такую возможность, отрицал. Наверное, тщательное изучение архивов позволит узнать истину в будущем, а может, мы ее и не узнаем - слишком уж все расплывчато. Пресловутые школы могли создаваться для нужд армии, а Жуков счел возможным самостоятельно распорядиться в своем хозяйстве, не спрашивая разрешения ни у ЦК, ни у отца - это вполне в его характере. Могла сложиться и обратная картина: у человека жуковского склада невольно возникает желание навести в доме порядок. Мало ли мы и сейчас слышим, и наверняка услышим в будущем ностальгические речи о железной руке, якобы способной решить одним махом все проблемы страны.

В те годы такая рука была... Кто знает?.. Пока выводы можно делать любые - в зависимости от собственных симпатий.

Не скрою, я бы предпочел, чтобы в данном случае отец оказался не прав - уж очень велико у меня уважение к Жукову".

- Семичастный и Шелепин - что вы о них скажете?

- Изворотливые бюрократы сталинской школы: циничные, недалекие. Решили, что им пора порулить, что Леня Брежнев им нипочем, и прогадали. Хрущев бы отдал им власть через год - ждать оставалось недолго: он же на пленуме 64-го года хотел обновить и омолодить руководство. Семичастный вряд ли - он все-таки возглавлял КГБ, но Шелепин и вся его когорта стали бы членами Президиума ЦК...

-...а Первым секретарем стал бы Шелепин?

- Не знаю. Никита Сергеевич говорил, что в нем не уверен, потому что он бюрократ: то комсомолом рулил, то в ЦК заседал, а реальной жизни не знал.

- Железный Шурик...

- Нет, не железный - просто бюрократ, а поскольку руководитель советского государства - не политик, а президент компании, Хрущев хотел, чтобы Шелепин сперва поработал секретарем Ленинградского обкома, но тот отказался...

- Воспринял как понижение и унижение?

- Да, но Хрущев, может, потом бы его высоко двинул...

«Культ личности — это то, что творилось вокруг Лемешева, Магомаева и Пугачевой, а то, что произносили в адрес Хрущева, — обычные восхваления»

— Задумываясь об отставке, Никита Сергеевич не мог не прикидывать, кому передаст бразды правления страной. Кого же он видел своим преемником?

— Был такой Фрол Романович Козлов — жесткий человек, очень сильный работник. Когда Козлов вышел из строя — у него случился инсульт, и врачи сказали, что на работу он уже не вернется, — начались колебания: кто, как?

Климент Ефремыч и Никита Сергеевич: пара слов не для протокола

Тогда-то на поверхность и выплыл Брежнев, но Никита Сергеевич считал, что он очень поддается влияниям, повторял, что в Днепропетровске его балериной звали: дескать, кто как хочет, так им и крутит. Еще говорил, что Брежнев — человек-праздник: слишком любит застолья и приударить за девочками. С другой стороны, отцу нравилась его работоспособность... В конце концов он сделал Брежнева вторым, и тот, как мы знаем, железного Шурика быстро потом переиграл.

Из книги Сергея Хрущева «Хрущев».

«Лично мне Леонид Ильич был симпатичен. На его лице неизменно играла благожелательная улыбка, на языке — занятная история, всегда готов выслушать и помочь. Несколько удивляло меня его пристрастие к домино — уж очень не соответствовало такое хобби сложившемуся у меня образу государственного деятеля».

«Брежнев был человеком мягким и в силу этого больше всего боялся ответственности, которая на нем висела. С другой стороны, отцу нравилась его работоспособность»

«...Отца тогда не было в Москве — уехал на целину. По служебным делам я с коллегами отправился в Центр подготовки космонавтов. Приняли нас радушно — мы ходили по залам, разглядывали тренажеры, беседовали с космонавтами. Сопровождал нас генерал Николай Петрович Каманин — в то время заместитель начальника Главного штаба ВВС, занимавшийся вопросами подготовки космонавтов. В конце этой экскурсии мы зашли в одну из лабораторий посмотреть тренажер первого пилотируемого корабля «Восток», и вдруг внезапно в дверь вбежал запыхавшийся адъютант Каманина:

— Товарищ генерал! Товарища Хрущева просили позвонить в ЦК товарищу Брежневу.

Представьте мое удивление: никогда прежде Леонид Ильич мне не звонил — кто я и кто он?.. Я быстро прошел с адъютантом в кабинет Каманина и набрал номер Брежнева в ЦК.

Анастас Микоян, Никита Хрущев и Леонид Брежнев. Никита Сергеевич беседует по телефону с Валентиной Терешковой, 16 июня 1963 года

Он снял трубку:

— Вот что, — услышал я. — Никиты Сергеевича нет, а завтра открытие охоты на уток. Мы все едем в Завидово, приглашаю и тебя. Поедешь?

— Конечно. Спасибо, Леонид Ильич. В субботу вечером буду, — обалдело ответил я, пораженный предложением.

Я не ожидал от члена Президиума ЦК личного приглашения на утиную охоту, и хотя отец, бывало, меня брал, но исключительно в виде «бесплатного приложения». Иногда привозил с собой сына и Дмитрий Степанович Полянский, но одно дело — поехать на охоту с отцом, а тут вдруг зовут на равных. Не скрою, такое приглашение мне очень польстило.

Когда я вернулся в лабораторию, Каманин смотрел на меня влюбленными глазами.

— Наверное, Леонид Ильич вам частенько звонит? — спросил он.

Анастас Микоян, Никита Хрущев и секретарь ЦК КПСС Алексей Кириченко на Красной площади. Январь 1959 года

Я не знал, что ответить, и пробормотал:

— Да. Нет... Не очень...

В то время я не слишком задумывался над этим звонком, приняв его за простой знак внимания и симпатии.

Вернувшись в Москву, отец спросил:

— Ну как поохотился? Мне по телефону Брежнев сказал, что он тебя не забыл и пригласил в Завидово.

Видимо, этот звонок был еще одним шагом, чтобы задобрить отца, — другого объяснения я, признаться, не нахожу».

— Летом 64-го года с прилавков начали исчезать предметы первой необходимости, продукты, даже хлеб, буквально за всем выстраивались чуть ли не километровые очереди. Это уже велась подготовка к смещению Никиты Сергеевича?

— Действовать в открытую было опасно — кто-то мог донести, но когда члены ЦК (а это же и обкомы, и все остальное) присоединялись к заговорщикам, они проводили свою политику и многое, в том числе и продукты, придерживали. Это всегда делается, чтобы потом сказать: при старой власти были пустые полки, а вот при новой, смотрите, полные.

— Плюс целенаправленная дискредитация — искусственно раздувался культ личности, раздавались непомерные здравицы, восхваления: «Наш дорогой Никита Сергеевич...».

— Культ личности — это то, что творилось вокруг Лемешева, Магомаева и Пугачевой, когда все кричали и бились в экстазе, это собственное обожествление, созданное Гитлером или Сталиным, которые очень следили за имиджем.

XXII съезд КПСС. Пока все вместе... Октябрь 1961 года

Почитайте, как Сталин по 20 раз редактировал свои тосты — не речи! Сейчас они публикуются — у меня есть толстенная книга, а то, что произносили в адрес Хрущева, — это обычные восхваления. Во всяком авторитарном государстве вы поете дифирамбы властителю, но это не культ личности — после первого анекдота о культе не может быть и речи, а восхваления естественны — сегодня так же Путина превозносят. Понимаете, когда у вас демократия, где в наличии, как минимум, две твердые стороны, культа не может быть. Откуда он в Украине возьмется, если одни ругают Януковича, другие — Тимошенко...

— ...и все вместе — Ющенко...

— ...вот именно, а здесь каждый норовил продемонстрировать вам свою верноподданность... Хрущев много раз говорил: «Зачем?». — «Ну как же, Никита Сергеевич, вы же это сделали». И впрямь сделал. Ты же не скажешь: «На самом-то деле я полный дурак».

— Город, однако, в честь Хрущева назвали...

— Немножко не так. Я был с отцом на Кременчугской ГЭС и стал свидетелем, какой разразился скандал, когда он, подъезжая, увидел придорожный указатель — «Мiсто Хрущов». Едва сели на пароход, Никита Сергеевич устроил товарищу Подгорному...

Планы партии — планы народа. XXII съезд КПСС. В первом ряду Президиума слева направо: Анастас Микоян, Леонид Брежнев, с докладом выступает Никита Хрущев, Фрол Козлов, Михаил Суслов

— ...Николаю Викторовичу...

— ...такую выволочку, что ровно через два месяца в «Ведомостях Верховного Совета» появилось решение: мiсто Хрущов обратно переименовать в город КремГЭС.

— Петр Ефимович Шелест в своих воспоминаниях написал: «Брежнев хотел сместить Хрущева, которого смертельно боялся и перед которым подобострастно заискивал». Как зрел и готовился этот заговор?

— Всего не знает никто, но при авторитарной власти у вас нет надежды, что на следующих выборах вы можете свою кандидатуру выставить. Скоро вот в Украине выборы, и как бы там ни манипулировали общественным мнением и всем остальным, кто-то рассчитывает:

Брежнев и Хрущев приветствуют дружественный народ социалистической Румынии. Бухарест, 20 августа 1964 года

я выберусь, тогда как при монархии, авторитарной власти, вы все время устраиваете заговоры, постоянно возникают проблемы с Игнатовым, Кириченко, Козловым или возникают группы: Подгорный — Брежнев...

— Украинская группа, да?

— Не украинская, а московская, но Подгорный чувствовал, что Хрущев его скоро отставит, да и железный Шурик с компанией рвались на Олимп. Вот они и пришли к выводу, что надо Хрущева сместить.

— Интересы совпали...

— Раньше Никита Сергеевич реагировал на это активнее, а в данном случае, когда я об этом ему сообщил, решил не сопротивляться. Думаю, потому, что сам их всех подобрал. Отец же и так собирался в отставку, поэтому прикинул: ну, предположим теоретически, что он их победит, всех уберет...

— ...а дальше-то что?

— Очередной шум на всю страну, на весь мир...

— ...да и кого взамен этих брать?

«Интеллигенция — это мозг нации, а пролетариат — ее движущая сила». Выступление Никиты Сергеевича на знаменитых встречах с интеллигенцией в Кремле. Слева направо: Михаил Суслов, Леонид Брежнев, Фрол Козлов. Март 1963 года

— Кого — нашлось бы, но где гарантия, что новые будут лучше? Поэтому он, видимо, и решил: если моя информация неправда — хорошо, а если правда — так пусть и будет.

— Он, думаю, просто постарел и устал...

— Еще не постарел: энергии хватило бы на троих в таком возрасте, но устал очень. Это же не политика, как у вашего Ющенко, а бесконечная работа. Представьте себе ответственность человека, которого постоянно спрашивают: куда ставить завод? копать ли канал из Черного моря в Балтику? сколько производить ракет? — и все это надо не просто подписать, чтобы отмахнуться, а вникнуть, взвесить все «за» и «против», потому что один говорит: «Без канала никак нельзя», другой: «Вкладывать в железные дороги необходимо», а третий твердит: «Нет, шоссе надо строить».

«Если Хрущев Молотова не расстрелял, зачем ему было марать руки о Брежнева?»

— Опять цитирую Шелеста: «Я отдыхал в Крыму, и неожиданно приехал Брежнев — это было в июле 64-го. Он не уговаривал меня, а просто рыдал, ударялся в слезу — он же артист был, большой артист. Вплоть до того, что, когда выпьет, взгромоздится на стул и декламацию какую-то несет. Не Маяковского там и не Есенина, а какой-то свой каламбур». Вы сказали: «Перед возвращением Хрущева из поездки в Египет Брежнев был одержим желанием его отравить, а потом еще устроить Никите Сергеевичу ряд неприятностей». Будущий преемник не боялся себя так вести?

Никита Хрущев, Леонид Брежнев, Алексей Косыгин, Дмитрий Полянский, Алексей Кириленко, Сергей Хрущев и другие на охоте в Завидово под Москвой. 1960 год

— Понимаете, Леонид Ильич был человеком мягким и в силу этого больше всего боялся ответственности, которая на нем висела. Ему очень хотелось свалить это на Семичастного, чтобы Володя все выполнил и избавил его от гнетущего страха, ведь почему Брежнев потом так возненавидел Хрущева? Да, Никита Сергеевич снял Жукова, но потом звонил ему, разговаривал с ним, обещал: «Мы с тобой повидаемся» (увы, не успел), на встречу Нового, 1964 года, позвал в Кремль Булганина, а Брежнев, который понимал, что сотворил гадость, чтобы оправдать это перед самим собой, должен был смешать Хрущева со всем, с чем только можно, и внутри его эта ненависть нарастала.

— При том, что раньше у них были хорошие отношения...

— Он должен был прежде всего себе доказать: «Правильно я поступил. Никита такой страшный, ужасный — ну просто волшебник Изумрудного города Гудвин». Почему вдруг село Никита в Крыму в Ботаническое переименовали? Да потому, что у Леонида Ильича внутри это нарастало и он пытался избавиться от напоминаний...

Никита Хрущев, его супруга Нина Петровна, дочь Елена, Анастас Микоян, Леонид Брежнев в московской резиденции на Воробьевых Горах. 1961 год

— Так это Брежнев распорядился название изменить?

— Конечно. Проезжал мимо: «Какой еще тут Никита?»... Это же опять психология. Дело не в том ведь, что он все рассчитал, — если подходить рационально, ему не надо было Хрущева травить.

— Тем не менее, когда зрел заговор, Брежнев, которому была уготована роль первой скрипки, не боялся, что Никита Сергеевич обо всем узнает и пустит его в расход?

— Боялся, но только не этого. Если Хрущев Молотова не расстрелял, зачем ему было марать руки о Брежнева? Отправили бы руководить заводом каким-нибудь... Леонид Ильич боялся себя, понимаете, а это такой неизбывный страх... Представьте, что через неделю вам должны вырвать зуб — ожидание этого куда страшнее, чем сама процедура: выдернут — и вздохнете с облегчением.

С женой Ниной Петровной

Вот так же и Брежнев... Думаю, он вообще ничего не сделал бы, если бы не Подгорный и Шелест. Слинял бы в последний момент со словами: «Да ладно, ребята...».

Из книги Сергея Хрущева «Рождение сверхдержавы».

«В отличие от Козлова Брежнев с отцом не спорил — наоборот, стал чрезмерно предупредительным. Его публичные восхваления Хрущева переходили всякие границы, а остальные члены Президиума ЦК вторили, стараясь перещеголять друг друга. Отец кисло морщился, но не останавливал славословий, да и как их остановить, если любое возражение вызывает новый словесный поток, теперь уже по поводу его скромности?

В бассейне с внуком Никитой

После приторных восхвалений Брежнев вызывал к себе председателя КГБ Семичастного и вел с ним долгие доверительные беседы. Он все никак не решался назначить дату, страх парализовал его волю. Ему мечталось, чтобы все свершилось само собой, сделалось чужими руками, а самым простым выходом Брежневу представлялось физическое устранение отца — естественно, с помощью КГБ. Какие только варианты не обсуждались в этих беседах — Брежнев хватался то за одно, то за другое.

Сначала он предложил отца отравить — такая смерть казалась ему наиболее естественной, однако председатель КГБ проявил осторожность. Семичастному чисто по-человечески убийство претило, а кроме того, он принадлежал к другой группировке. Брежнев представлялся «комсомольцам» только лишь переходной фигурой, ступенькой — зачем давать ему в руки такой козырь?

Никита Сергеевич в кругу семьи. Слева направо: зять Алексей Аджубей (муж дочери Рады), дочь Елена, Рада, Нина Петровна, внуки, сын Сергей, первая жена Сергея Никитича Галина Шумова

Семичастный отказался, сославшись на невыполнимость предложения. Женщина, которая обслуживает отца, убеждал он Брежнева, ему предана, работает с ним еще со Сталинграда, с войны, подкупить ее, как советовал Леонид Ильич, невозможно, к тому же логика преступления требовала устранения убийцы, а затем убийцы убийцы, и так без конца.

— Так очередь и до меня дойдет, — улыбнулся Семичастный, — а потом и до вас, — кивнул он Брежневу. Леонид Ильич свое предложение снял, но только затем, чтобы выдвинуть новое. Преступление притягивало его магнитом. Следующая идея: устроить авиационную катастрофу в момент возвращения отца после государственного визита в Египет (в том самолете летел и я), но и здесь Семичастному удалось отговориться — от участия в массовом убийстве пассажиров и экипажа он отказался наотрез.

Фантазия у Брежнева оказалась богатой — авиационную катастрофу он заменил автомобильной. По его мнению, наиболее удобным местом мог оказаться Ленинград, куда отец собирался в начале июня на краткую встречу с Тито, однако и тут ничего не вышло, Семичастный проявил твердость.

Последняя идея родилась уже просто от отчаяния. Леонид Ильич вознамерился арестовать отца в окрестностях Москвы, когда тот в первых числах июля поездом возвращался домой после поездки по скандинавским странам, но снова последовало поражение — он не смог ответить на вопрос: «А что дальше? Что последует за арестом?».

Никита Сергеевич играет в лапту во время визита в Чехословакию, приуроченного к 20-летию антифашистского Словацкого национального восстания. 1964 год

Из книги Сергея Хрущева «Хрущев».

«Семичастному замысел Брежнева пришелся не по душе. В отстранении Хрущева от власти он участвовал охотно — это сулило быстрый взлет, однако уголовщиной заниматься не собирался. Семичастный возражал Брежневу, выискивал разнообразные контраргументы.

Вот как вспоминает об этом в интервью главному редактору «Аргументов и фактов» Старкову сам Владимир Ефимович:

— Было мне предложено Брежневым: «Может, отравить его?».

Тогда я сказал: «Только через мой труп. Ни в коем случае. Никогда я на это не пойду. Я не заговорщик и не убийца... Потом, обстановка в стране не такая, и такими методами нельзя идти».

— Как отравить?

— Кто-то должен был. Службе я своей должен был приказать... Поварам.

— Поставить тем самым себя под угрозу?

— Да. Дурацкое дело. Я тогда приехал, возразил... В конце концов Брежнев согласился, что идея отравить Хрущева неосуществима.

Через несколько дней у Брежнева появился новый план — устроить авиационную катастрофу при перелете из Каира в Москву. «Самолет стоит на чужом аэродроме, в чужом государстве, вся вина ляжет на иностранные спецслужбы», — убеждал он.

Сергей Хрущев — Дмитрию Гордону: «Во всяком авторитарном государстве поют дифирамбы властителю, но это не культ личности. Когда у вас демократия, где в наличии, как минимум, две твердые стороны, культа быть не может»

С Хрущевым летает преданный ему экипаж. Первый пилот — генерал Цыбин, вы знаете, начал летать с ним еще подполковником в 41-м, прошел всю войну, да и как вы все это представляете? Мирное время, кроме Хрущева, в самолете Громыко, Гречко, команда и, наконец, наши люди — чекисты. Этот вариант абсолютно невыполним, — собеседник наотрез отказался».

— Почему все-таки — беспокоит меня вопрос — заговор проглядели?

— Не проглядели. Шли сообщения (хотя какие-то помощники не докладывали — в частности, грешили на Шуйского), и лично я сообщил об этом отцу за три недели или за месяц, наверное...

— Вошли в контакт с бывшим начальником охраны секретаря ЦК Игнатова?

— Правильно — пришел человек, кагэбэшник.

— Галюков?

— Да, но Никита Сергеевич решил ничего не предпринимать. Я уже говорил, что, с одной стороны, он не очень в это поверил, а с другой — считал: пусть будет, как будет. Ему уже было 70 лет — по его мнению, очень много. Хрущев не раз говорил, что страной должны управлять молодые, 40-летние, которые — здесь он повторял Жукова — не о больнице думают, не о лекарствах, а о деле.

— Как вы считаете, зять Никиты Сергеевича Аджубей о заговоре против вашего отца знал?

— Нет. К Раде приходил Пивоваров — управляющий делами ЦК, но она такой человек — ни в какие дела не вникала, поэтому его отшила, а Аджубей ни о чем не догадывался. Когда мы уже из Пицунды приехали, Никита Сергеевич отправился прямо в Кремль, а я нервный бегал. Заехал к Серго Микояну, потом вместе мы стали звонить Аджубею. Он на каком-то заседании своем редакционном сидел — уже очень важный, член ЦК и так далее...

— Водил дружбу с Шелепиным...

— Ну, скорее, Шелепин дружил с ним. В общем, вначале Алексей Иванович как-то слишком холодно нам ответил, а когда я ему дал понять, в чем, собственно, дело, прибежал. Перепугался он до смерти...