(Продолжение. Начало в первой части.)

"Сильно пить стали при позднем Брежневе, а при Хрущеве такого не было, и сам отец этим не грешил"

- Одна из исторических, на мой взгляд, заслуг Никиты Сергеевича Хрущева состоит в том, что из подвалов и коммуналок он переселил народ в так называемые хрущевки. Сейчас в Москве в массовом порядке эти дома сносят и ставят на их месте здания новой архитектуры - вам это видеть обидно, сердце не ноет?

- Обидно? Нет, абсолютно. Никита Сергеевич был человеком прагматичным - он еще в Киеве стал интересоваться технологией, которая позволила бы не строить из кирпича (это слишком медленно), а собирать дома, как автомобили.

- Быстро и относительно дешево, да?

- Он складывал эту технологию по крупицам: так, например, в 44-м году, когда освобождали Львов, увидел какое-то перекрытие и побежал в развалины. Что-то привез из Германии, что-то здесь изобретатели предлагали. Первые такие дома были щелястые и холодные, а потом становились все лучше и лучше. Иначе нельзя было людей обеспечить жильем - в Америке тоже собирают все из панелей, но отец был уверен, что панельные дома прослужат 15-20 лет, а дальше им на смену придет что-то более комфортное.

Его упрекали в том, что пятиэтажки неказисты, но он говорил: "Это не моя проблема. Вы, архитекторы, должны понять, что теперь уже не дворцы возводите, а ведете массовое строительство и должны этому научиться". Так когда-то умельцы мастерили золотые кареты со всякими завитушками, а потом Форд стал выпускать машины на конвейере. Конструкторы сделали автомобиль стильным, но в результате он каретой не стал - расписывают его "под карету" и разные украшения навешивают только где-то в Пакистане, в Афганистане...

Никита Сергеевич считал, что такая застройка годится лишь на переходный период, и, кстати, от пятиэтажек еще при нем отказались: в начале 60-х было принято решение строить жилье улучшенной планировки.

- Девяти-шестнадцатиэтажки?

- Да, причем не совмещенные уже санузлы, не пятиметровые кухни... До этого отец рассуждал как? Хорошо, если высота потолка 3,30, но если уменьшить ее до 2,70-ти, построим еще сотни тысяч квартир. Хорошо, когда отдельный санузел, но при объединенном выгадаем что-то еще. Хрущев экономил на всем и строго следил за тем, куда идет каждая копейка, ведь бюрократ за государственный счет что угодно построит.

С вождем. "Сталин больше всего любил и обнимал тех соратников, которых потом приказывал арестовать"

При Никите Сергеевиче ни обкомы не возводили (в старых зданиях помещались), ни элитные дома, потому что все знали: если Хрущев увидит, ты уже не будешь в элите. Помню, в Москве Белый дом заложили... Когда он чуть вылез из-под земли, отец заехал туда и спросил: "Что строите?". Ему сказали: "Совмин РСФСР". Никита Сергеевич приехал к себе и позвонил Полянскому: "Кто разрешил?". Тот в ответ: "Вы!". - "Давай постановление!" - сказал и перечеркнул его, так что достроили Белый дом уже после отставки Хрущева. Он считал (и, наверное, правильно): как только чуть-чуть ослабить узду, дальше уже ничего не удержать.

Конечно, где-то Никита Сергеевич перебарщивал, в частности, этот запрет не распространялся на стадионы и детские учреждения, а вот на театры - да. Когда он узнал, что в Москве на проспекте Вернадского новый цирк сооружают, - кто-то сфотографировал и поместил снимок в газете "Правда" - тут же вмешался: при нем так это здание и не достроили.

- В то время работа в руководящих партийных сферах и трезвый образ жизни были несовместимы - наверх, как известно, просто не пробивались люди, которые не умели крепко принять на грудь. Никита Сергеевич много пил?

Никита Сергеевич на балконе своей дачи в Ново-Огарево

- Понимаете, у вас, если честно, некоторая контаминация - этакое смешение нескольких событий при описании. Сильно пить начали потом, уже при позднем Брежневе - он это поощрял, не любил потихонечку посидеть. Помню, когда при нем к нам приезжали начальники, следовало непременно купить бутылку и устроить застолье, а у Никиты Сергеевича не пили, и сам этим он не грешил, поскольку считал пьянку разлагающим делом - до революции был даже в Донбассе ответственным секретарем общества трезвости. Когда его заставляли выпить у Сталина, страшно был недоволен: я дважды видел отца пьяным - и оба раза он приезжал оттуда. Иногда на хорошем приеме, с приятными людьми немного перебрать мог, но чуть-чуть.

- А у Иосифа Виссарионовича сильно перебирать приходилось?

- Сталин любил спаивать в расчете: а вдруг проговорится, язык развяжется, но сам много не пил, хотя иногда напивался - как все. Когда мы говорим: "Не пил", это же не значит, что вообще ни капли...

- До безобразного состояния не набирался?

- Нет, но иногда, повторяю, любил споить, говорил: "Вот тебе штрафной"... Отец рассказывал, что когда он стал разбавлять вино водой, Берия сразу же раззвонил: "Жульничает". Никита Сергеевич объяснил: "У меня почки больные", а Лаврентий Палыч очками сверкнул: "И у меня почки больные, а я пью". Сталин его за усердие вознаградил. "Тебе, - сказал, - фужер коньяку". Отца тоже спаивал, но не целенаправленно - это все сказки, как и то, что Никита Сергеевич танцевал для него гопак.

Отец еще потому не пил, что имел камни в почках: чуть только норму переберешь, камень начинает идти, а это такие ощущения - врагу не пожелаешь. У отца была семиграммовая рюмочка коньяку - иногда он ее выпивал за обедом, иногда нет (особенно когда шли камни). Как-то к нему пришел профессор уже Стражеско - был такой в Киеве, и сели они обедать. "Я, - рассказывал мне Никита Сергеевич, - смотрю: профессор уже выпить хочет. Спрашиваю: "Может, коньячку?". Он: "Хорошо бы". Наливаю ему, а он: "А вам?". - "А мне нельзя", - отвечаю. Стражеско засмеялся: "С профессором можно".

С композитором Александрой Пахмутовой

- По слухам, жена американского посла подарила Никите Сергеевичу какую-то хитрую рюмочку - на вид обычную, но вмещавшую гораздо меньше жидкости...

- Это была милая женщина, ее звали Джейн Томпсон... У меня, замечу, тоже такая рюмочка есть - купил прямо здесь в магазине. Она просто из толстого стекла: вроде влезает в нее граммов 60, а на самом деле - от силы 15. На приемах отец иногда говорил: "По полной", а иной раз ему наливали боржоми - много было всяких примочек.

- Известно, что Никита Сергеевич буквально разогнал художественную выставку в Манеже, а художнику Борису Жутовскому прямо сказал: "Ты, Боря, педераст". 1 декабря 1962 года, переполненный впечатлениями от этой выставки, он недоумевал, обращаясь в адрес бедных абстракционистов: "Вы что - мужики или пидарасы проклятые?". Выражался Никита Сергеевич крепко? Мог непечатное словцо употребить?

- Во-первых, все разговоры насчет того, что на этой выставке он выражался, не отвечают действительности. Есть стенограмма, есть воспоминания участников... Один из них прямо сказал: "Ругани не было".

- И пидарасами мастеров кисти Хрущев тоже не называл?

- Называл, потому что в справке, которую ему дал КГБ, было указано, что эти художники-абстракционисты, кроме того, что такую гадость рисуют, чуть ли не поголовно являются гомосексуалистами. Вот Никита Сергеевич бросил в сердцах: "Да вы же еще и пидарасы!", но, вообще-то, он не ругался - у нас в семье это было не принято.

- "Пидарасы" - это, наверное, было самое сильное у него ругательство?

- Самое сильное было: "Ты турок!". Понимаете, матерщины в нашем лексиконе не водилось: это уже потом она стала делом обыденным - многие иначе и изъясняться не могли. Например, Черномырдин - я прочитал в одной книжке, что он говорит отрывисто, потому что без мата не может связать предложение. Слова, которые можно произнести вслух, озвучивает, а остальные проговаривает про себя, поэтому фраза, которая внутри у него имеет вид завершенный, для слушателей звучит странно.

Советский генсек на знаменитой выставке в Манеже, где среди прочих направлений в живописи были представлены полотна художников-абстракционистов, для которых Хрущев подобрал более "подходящее" слово. 1 декабря 1962 г.

- Насколько я знаю, иногда вы с отцом отчаянно спорили. Как-то пытались ему доказать, что генетика все-таки существует, а он вспылил и сильно на вас накричал...

- Отчаянно мы не спорили, но говорить ему мог практически все. В рыночном государстве новые идеи прорываются сами: большие компании их зачастую не принимают, и они начинают реализовываться в гараже. Том Уотсон, о котором я говорил, любил рассказывать, как однажды к нему пришел сумасшедший и предложил идею машины, которая будет делать копии текста, - он его выгнал, о чем потом пожалел. "Представляешь, - сетовал, - если бы я его выслушал, сейчас IBM и "Ксерокс" были бы вместе".

В нашем прежнем государстве руководитель был не столько политиком, сколько менеджером - именно он решал, кому дать зеленый свет, а кого завернуть. К Хрущеву ходили разные люди: он поддерживал и Королева, и химика Семенова, и вычислительную технику, которая начала стремительно развиваться...

-...стараниями Глушкова?

- Нет, задолго до него этим занимался тоже украинский академик Лаврентьев (он потом основал сибирское отделение), а Лысенко уверенно обещал: "Я сейчас всех накормлю, урожай увеличу!" - и доказывал это, кстати, очень убедительно и аргументированно... Проблема вся в том, что поставили на него не личные, как в случае с изобретателем ксерокса, деньги, а государственные. Никита Сергеевич ему верил (так же, как в свое время и Сталин), а мне и Лаврентьеву прямо сказал: "Вы ничего в этом не понимаете. Ты ракетчик, он математик, а сельскохозяйственники мне говорят, что Трофим Денисович прав".
"Лучше, чем при Хрущеве, в СССР не жили"

- Лысенко был аферистом?

- Нет - человеком, свято в свои изыскания верящим. Я читал стенограмму его выступления на президиуме Академии наук, где он с пеной у рта требовал запрещения ядерных испытаний. "Земля, - говорил, - живая, она родить перестанет", - и он не сомневался, что так и будет. Лысенко своей идеей был одержим, а потому сумел обратить в свою веру - иначе не скажешь! - множество людей. Они доказывали: "Завтра у Трофима Денисовича все получится", но это феномен психологический...

"Может, вам не нравится советский народ и советское государство? Так поищите себе другое место! Вон из страны, господин Вознесенский!" - кричал на молодого поэта Никита Хрущев на официальной встрече партийного руководства с творческой интеллигенцией. На трибуне - Андрей Вознесенский, третий справа в президиуме - Леонид Брежнев, 7 марта 1963 г.

Никита Сергеевич тоже ему поверил, хотя поначалу, став первым секретарем ЦК, Лысенко принизил. Потом тот воспрянул опять, а его противники выступали с аргументами академическими, которые до Хрущева просто не доходили. Однажды к нему пришли цековские люди, которых Лысенко тоже то ли подкупил, то ли хорошо обработал... Об этом зашла речь дома, за обеденным столом, и я, поскольку прочитал книжку про гены, стал доказывать, что все не так. Отец рассердился, вспылил, я тоже, вмешалась Рада...

- Правда ли, что он сказал вам: "Пошел вон отсюда!"?

- Нет, прозвучало лишь: "Я не хочу, чтобы в моем доме так говорили". Поднялся из-за стола и вышел из комнаты... Рада уехала к себе домой, я молча переживал, а на следующее утро отец не извинился, но все же оттаял. Понимал, что никто ему зла не желает, но до конца дней, в общем-то, Лысенко продолжал защищать.

- Никита Сергеевич очень хотел советский народ накормить и активно пропагандировал кукурузу. Как вы считаете, то, что он так рьяно ее насаждал, было его ошибкой?

Задушевные беседы в Кремле. Справа от Хрущева - детский поэт и гимнописец Сергей Михалков, напротив - кинорежиссер Григорий Чухрай. Март 1963 г.

- Нет, ну, конечно же, нет. Кукурузу бранят журналисты и театральные критики - кто угодно, но если вы спросите сельскохозяйственника, тот ответит, что ее и сейчас культивируют. Хрущев насадил кукурузу по всей Европе. Сначала дал ее Отто Нушке - председателю Христианско-демократического союза ГДР. Тот было размахнулся: "Засажу пять гектаров", но из осторожности полгектара засеял. Потом позвонил: "А можно прислать еще - мне и соседям?". Я вот сейчас через Германию ехал: она вся под кукурузой, выступал и в Голландии: тюльпанов не видел, только кукурузу.

Просто, если коров не кормить, не будет ни сыра, ни мяса. Хрущеву после долгого обсуждения была дана справка о том, чем и как можно нарастить производство животноводческой продукции. Сеном нельзя, овес не родит, а лучше всего кукуруза, перемешанная с горохом и где можно с соей. Этим кормят скотину и в США, и во всем мире - вот Никита Сергеевич и пытался новую культуру у нас внедрить. В чем проблема? Кукурузу обрабатывать надо, а крестьянин наш к этому не привык. Он посеял овес, потом убрал, а здесь нужно еще прорыхлить, выполоть сорняки. Внедрение кукурузы шло так же, как когда-то картошки: при Екатерине были восстания, при Александре II ее не любили, а в ХХ и XXI веках без картошки...

-...вообще никуда!..

Никита Сергеевич общается с поэтом и главным редактором литературного журнала "Новый мир" Александром Твардовским (справа) во время правительственных встреч в Кремле. Март 1963 г.

-...никто обойтись не может. Поэтому здесь был чисто научный подход - несмотря на то, что о кукурузе рассказывали анекдоты. Кстати, это тоже свидетельство больших перемен, потому что за них не сажали.

По сути, в России лучше, чем при Хрущеве, не жили. Возьмем среднюю продолжительность жизни: в начале прошлого века Америка была впереди на 15 лет, но уже в 64-65-м годах в Советском Союзе этот показатель составил 71 год, а в США - 70 с половиной (в конце ХХ века опять разница в 15 лет в пользу Штатов). Под занавес хрущевского периода в СССР была самая высокая рождаемость, самая низкая смертность вообще и среди мужского населения - в частности: это я вам говорю потому, что закончил сейчас писать книгу о том периоде и собирал для нее всю статистику - советскую и антисоветскую, так вот, все об этом пике свидетельствует. Не утверждаю, что жили тогда хорошо, но лучше, повторяю, не жили.

Все говорят: очереди! Да, не спорю, но было, за чем стоять. Очередей нет или когда продуктов - бери не хочу, или когда полки пустые, а здесь была середина...

- Вы упомянули об анекдотах, которых про Никиту Сергеевича много ходило, и, что самое интересное, рассказывать их не боялись...

Никита Сергеевич в США на съемках фильма "Канкан". Слева от Хрущева - владелец голливудской киностудии "XX век FOX" Спирос, в центре - жена Спироса, у нее за спиной дочь Хрущева Рада, рядом - Нина Петровна

- Это во-первых, а во-вторых, Хрущев вообще велел, как вспоминал Семичастный, в еженедельных сводках КГБ докладывать не где его хвалят, а где ругают.

- Сами-то вы какой-нибудь анекдот об отце помните?

- Так, с ходу, трудно, хотя... Ну вот подхалимский. Американцы на Луне высадились, а там везде кукуруза. "Как? - спрашивают. - Откуда?", а лунатики отвечают: "Да прилетал тут до вас какой-то маленький, лысый - велел сажать". (Пауза). Вернее, сеять - сажать Андропов велел...
"Нет, с Мэрилин Монро роман был не у отца, а у братьев Кеннеди"

- О Никите Сергеевиче рассказывали немало разных историй, в частности, ему приписывали романы с двумя полными противоположностями: советским министром культуры Екатериной Фурцевой и голливудской кинозвездой Мэрилин Монро...

Никита Хрущев в США с актерами, снимавшимися в картине "Канкан". Справа от него в первом ряду - Ширли Маклейн, Нина Петровна, Френк Синатра

- Приятно, наверное, было бы, если бы эти романы были.

- Приятнее первый или второй?

- Оба, потому что женщины очаровательные. Сейчас вот у вас Юлия Тимошенко премьер-министр, так вот, как только о ней разговор заходит, все спрашивают друг у друга: а как женщина она вам нравится? Будто все прочие качества уже не важны...

- Кстати, а вам Юлия Владимировна как?

- Вообще-то, я рассматриваю ее как функцию, но, разумеется, такая женщина оставить равнодушным не может.

- Значит, у Хрущева ни с Мэрилин Монро, ни с Фурцевой ни-ни?

- К сожалению, нет. С Фурцевой романа не было потому, что не было, а с Мэрилин... Ой, не поверите, недавно ко мне сосед прибежал... Тут есть газета, где печатают небылицы, типа как марсиане в Провиденс десантировались, и вот он там вычитал, будто Хрущев каждую неделю тайно летал во Флориду к Монро на свидания. Я рассмеялся: "Ну ты представляешь, чтобы в "холодную войну" Хрущев посещал Флориду тайно?". Нет, с Монро роман был у братьев Кеннеди.

Хрущев радуется урожаю кукурузы. Рядом с ним председатель президиума Верховного Совета Украины Демьян Коротченко

- Чуть перепутали...

- Вот именно. Понимаете, мои родители были пуританского воспитания, и, кстати, нам эти нормы тоже привили.

- Скажите, а чисто теоретически мог у первого секретаря ЦК КПСС возникнуть какой-то роман с машинисткой, с секретаршей - да с кем угодно?

- Теоретически, безусловно, мог, но у Никиты Сергеевича, к сожалению, нет. Они и меня с мамой так воспитали: ежели что - женись! (и я, если что, в загс отправлялся), поэтому - не было. У Брежнева романы случались, Леонид Ильич любил приударить за дамами, а у Никиты Сергеевича и машинистки-то были такие, что об этом, как говорится, и не подумаешь.

- Пытаясь понять суть деятельности Никиты Сергеевича Хрущева, нельзя не коснуться такой фигуры, как Сталин, - думаю, его мрачная аура наложила мощный отпечаток и на вашего отца тоже. Это правда, что во время застолий - этих знаменитых ужинов, нередко переходящих в завтраки - Коба любил бросать в соратников помидорами, а также другими овощами и фруктами - что под руку попадалось?

Никита Сергеевич перед прицепом с кукурузными зернами. 1959 год

- Говорили, что иногда Иосиф Виссарионович этим грешил, когда находился в подпитии, но слово "любил" я бы не употреблял. Поскольку то общество было исключительно строгим, это считалось недопустимым, хотя иной раз Сталин мог подложить кому-то на стул пирожное (как, впрочем, и Берия) или кинуть в кого-то морковкой.

- Живые люди, смотрите!

- Представьте себе... Это уже после самоубийства жены Сталин стал другим, совершенно замкнутым человеком. Никите Сергеевичу он говорил: "Я никому не верю (это было уже после войны. - С. Х.) - я даже себе не верю".

- Кошмар!

- Вождь, например, никогда не приглашал кого-либо к себе с семьей. Отец рассказывал: как-то Сталин вызвал его из Киева на дачу в Сочи. "Я, - вспоминал он, - провел у него пять дней. Все это время Нина Петровна жила на соседней даче, но ее ни разу не пригласили, потому что это не считалось возможным".

На сталинской даче собирался узкий круг, и вот изо дня в день эти люди смотрели одно и то же кино: "Волгу-Волгу", "Музыкальную историю", какой-то ковбойский фильм, - потом садились за тот же стол, ели ту же пищу, пили то же вино. Конечно, когда-то они начинали и развлекаться...

Хрущев радуется урожаю кукурузы. Рядом с ним председатель президиума Верховного Совета Украины Демьян Коротченко

- Когда морковкой бросались...

-...когда чем-то еще. Жданов, к примеру, на пианино играл (или у них там рояль был?) и исполнял частушки, которых, как говорил Никита Сергеевич, даже биндюжники не поют.
"На даче Сталина никаких шерочек с машерочкамине было - встанут в круг и ходят налево-направо"

- У Сталина чувство юмора было?

- Об этом доподлинно мне не известно: знаю его, как и вы, - по книжкам.

- Разве вы никогда не видели вождя всех времен и народов "живьем"?

- В Америке меня все время об этом спрашивают, и я отвечаю: "Видел один раз. Я со своим институтом по Красной площади шел, а Сталин на трибуне Мавзолея стоял. Он говорил мне: "Привет!", и я ему помахал: "Привет!".

Опять же много разговоров ведется о том, плясал Хрущев у Сталина или все-таки не плясал...

- Гопак, говорят, танцевал...

Сергей Хрущев показывает Дмитрию Гордону семейный альбом, уникальные фотографии из которого вошли в интервью для "Бульвара Гордона"

- Допустим, но разве вы можете себе представить, чтобы Никита Сергеевич пошел вприсядку?

- С большим трудом...

- А я никак не могу - если с его животом и ногами на корточки сесть, уже не подняться. Вот Буденный такие коленца выкидывал, сплясать мог - я видел. Микоян под любую музыку танцевал лезгинку, городским танцором считался Молотов, гоголем любил пройтись Ворошилов.

- Это правда, что на даче у Сталина были приняты медленные танцы друг с другом?

- Ну нет, никаких шерочек с машерочками, никаких друг с другом. Они же из другого времени люди, и всех этих "медляков" не знали. Лезгинку, русского или гопак помнили, только сплясать не могли, поэтому в основном не усердствовали: встанут в круг и ходят налево-направо - знаете, как коло танцуют? Ногами, как говорил Никита Сергеевич, двигали - подвигали чуток и разошлись, опять сели, поэтому рассказы о хрущевском унижении гопаком совершенно неправдоподобны.

- Где-то также писали, что Никита Сергеевич якобы садился на торт...

- Отец никогда об этом не упоминал, хотя весьма возможно, что кто-то ему этот торт подсовывал.

- Это, простите, юмор такой?

- Видимо, да, но опять-таки сомневаюсь, что это было. Сталину не нужно было их унижать - наоборот, он больше всего любил и обнимал тех соратников, которых приказывал арестовать. Потом их на выходе забирали - ну не на выходе, а через какое-то время... Людям просто навязали выдумки шелепинско-семичастного времени, и они верят: вот, мол, Хрущева плясать заставляли...

-...поэтому после смерти Иосифа Виссарионовича он развенчал культ его личности...

-...поквитался за унижение. Ну в чем оно заключалось? Я вот тоже в юности не танцевал - почему-то стеснялся, но когда мы ездили на природу, после хорошей стопки и через костер прыгал, и ногами вокруг него дрыгал, и не считал, что кто-то меня унижает.

- Никита Сергеевич писал в своих воспоминаниях (и говорили об этом многие), что Сталин был жутким антисемитом...

- Я знаю об этом только со слов отца, однако антисемитом Сталин, видимо, стал. Почему? Может, потому, что все успешные революционеры, которых он убрал, были евреями: Троцкий, Зиновьев, Каменев - их можно и дальше перечислять. Может, какой-то бытовой антисемитизм развился... До войны он его проявлять не мог - это против всякой этики было, а после победы почему-то дал ему волю. Тогда Никита Сергеевич с возмущением мне рассказывал, как Сталин ему говорил: "Собери москвичей (отец уже работал в Москве. - С. Х.), и пусть они с палками к заводу Сталина или Лихачева пойдут и там этих евреев побьют".

Хрущев такого, конечно, не делал, а вот его преемник в Украине Мельников заразился всем этим сильно, из-за чего испортил с отцом отношения. Дело в том, что, когда в начале 50-х на евреев начались гонения и уволили профессора Фрумину, которая вылечила меня от туберкулеза, она Никите Сергеевичу написала. Он позвонил Мельникову, а тот до этого побывал у Сталина и ответил что-то такое, что отец никогда потом не повторял. В итоге Фрумину перевели в Ленинград, где она получила должность в институте, а в Украине начались все эти дела.

Думаю, Сталин это поощрял - как и дело врачей-вредителей... Антисемитизм - это же что-то такое, идущее от физиологии, изнутри - поди пойми, откуда он взялся. Меня почему-то, особенно здесь, в Америке, евреи не спрашивают: "Было ли?". Ставят вопрос так: "Почему Хрущев был антисемитом?", а когда я говорю: "Не был", обижаются, словно я что-то плохое сказал.

«Убивать Аллилуеву Сталину было совершенно не нужно»

— Вы упомянули о самоубийстве Надежды Аллилуевой, однако довольно распространено мнение, что это было убийство якобы из ревности. Приревновала, мол, мужа к жене какого-то партийного деятеля, узнала, что Сталин неверен...

— Насколько я знаю, после торжеств по случаю 7 ноября 1932 года у Сталина была вечеринка (тогда у него еще собирались какие-то люди), после чего он уехал на дачу. Аллилуева позвонила туда, спросила, где муж, а ей сказали: он здесь с женой какого-то генерала (не партийного руководителя), и якобы из-за этого она застрелилась. Сталину ее убивать совершенно не нужно было, к тому же у Надежды Сергеевны (так же как и у их дочери Светланы) наследственность цыганско-нервная.

— Истероидный тип?

— Да. Мама Надежды все время убегала с кем-то, и у нее постоянно был какой-то надрыв, плюс в это время в стране уже начались преследования и репрессии, с которыми она была не согласна. Сталин же, как говорит и пишет Светлана и как известно из других свидетельств, грубым был и в семье. Он отвечал жене соответствующими словами (Коба как раз выражаться умел), и, наверное, это очень сильно ее задевало, а ведь если у вас есть пистолет...

— ...рано или поздно он выстрелит...

— Ну, не рано или поздно... Почему в Америке оружие все пытаются запретить и откуда все эти убийства в школах и самоубийства? Есть пистолет — вы дотянетесь, нет — сделать роковой шаг труднее, и даже если у вас ружье, из него застрелиться проблематичнее.


Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Посещение домашних обедов у Сталина было особенно приятным, пока была жива Надежда Сергеевна. Она была принципиальным, партийным человеком и в то же время чуткой и хлебосольной хозяйкой — я очень сожалел, когда она умерла.

Накануне ее кончины проходили октябрьские торжества — шла демонстрация, и я стоял возле Мавзолея Ленина в группе актива. Аллилуева была рядом со мной, мы разговаривали. Было прохладно, и Сталин стоял на Мавзолее в шинели (он, как всегда в ту пору, ходил в шинели). Крючки у него были расстегнуты, и полы распахнулись. Дул ветер, Аллилуева глянула и говорит: «Вот мой не взял шарф, простудится и опять будет болеть». Все это было очень по-домашнему и не вязалось с вросшими в наше сознание представлениями о Сталине как о вожде.

Генерал-лейтенант Хрущев, Курская дуга, 1943 год

Потом демонстрация кончилась, все разошлись, а на следующий день Каганович собирает секретарей московских райкомов партии и говорит, что скоропостижно скончалась Надежда Сергеевна. Я подумал тогда: «Как же так? Я же с ней вчера разговаривал. Цветущая, красивая такая была женщина». Искренне пожалел: «Ну что же, всякое бывает, умирают люди...». Через день или два Каганович опять собирает тот же состав: «Сталин велел сказать, что Аллилуева не умерла, а застрелилась». Вот и все. Причин, конечно, нам не назвали — застрелилась, и все тут. Похоронили ее. Сталин ходил на кладбище. По его лицу было видно, что он оплакивал ее, очень переживал.

Уже после смерти Сталина я узнал причину смерти Надежды Сергеевны. Мы спросили Власика, начальника сталинской охраны: «Какие причины побудили Надежду Сергеевну к самоубийству?». Вот что он рассказал: «После парада, как всегда, все пошли обедать к Ворошилову. (В Кремле у него большая квартира была, и я тоже обедал там несколько раз. Приходил туда узкий круг лиц: командующий парадом — в тот раз, по-моему, Корк, принимающий парад — нарком Ворошилов, и некоторые члены Политбюро, самые близкие к Сталину. Шли туда прямо с Красной площади — тогда демонстрации надолго затягивались. — Н. Х.) Там они пообедали, выпили, как полагается и что в таких случаях полагается. Надежды Сергеевны с ними не было. Все разъехались, Сталин тоже, но домой не приехал. Было уже поздно, и Надежда Сергеевна стала проявлять беспокойство — где же Сталин? Начала искать его по телефону.

6-я Гвардейская армия на Воронежском фронте. На переднем сиденье — Никита Хрущев. Июнь 1943 года

Прежде всего она позвонила на дачу. На звонок ответил дежурный. Надежда Сергеевна спросила: «Где товарищ Сталин?». — «Товарищ Сталин здесь». — «Кто с ним?». Тот назвал: «Жена Гусева», а утром, когда Сталин приехал, жена уже была мертва. Гусев — это военный, и он тоже присутствовал на обеде у Ворошилова, а когда Сталин уезжал, жену Гусева взял с собой». Я Гусеву никогда не видел, но Микоян говорил, что она очень красивая женщина. Когда Власик рассказывал эту историю, он прокомментировал так: «Черт его знает. Дурак неопытный этот дежурный — она спросила, а он так прямо ей и сказал».

Тогда еще ходили глухие сплетни, что Сталин Надежду Сергеевну сам убил. Были такие слухи, и я лично их слышал. Видимо, и Сталин об этом знал — раз слухи ходили, то, конечно, чекисты записывали и докладывали. Говорили, что Сталин пришел в спальню, где и обнаружил мертвую Надежду Сергеевну, причем не один пришел, а с Ворошиловым. Так ли это было, трудно сказать, и почему это вдруг в спальню нужно ходить с Ворошиловым? Если же человек хочет свидетеля взять, то, значит, знал, что ее уже нет? Одним словом, эта сторона дела до сих пор темна.

Вообще-то, о семейной жизни Сталина я мало знал. Судить об этом могу только по обедам, где мы бывали, и по отдельным репликам. Случалось, Сталин, когда был под хмельком, вспоминал: «Вот я, бывало, запрусь в своей спальне, а она стучит и кричит: «Невозможный ты человек, жить с тобой невозможно!». Он также рассказывал, что когда маленькая Светлана сердилась, повторяла слова матери: «Ты невозможный человек» и добавляла: «Я на тебя буду жаловаться». — «Кому же ты жаловаться будешь?». — «Повару». Повар был у нее самым большим авторитетом».

«Сталин встретил соратников перепуганный, бледный — видимо, думал, что они приехали его арестовывать»

— Была ли у Сталина после самоубийства жены личная жизнь? Говорят, например, о балеринах и оперных примах Большого театра, о женщине, которая у него подавала на стол. Никита Сергеевич что вам рассказывал?

Никита Сергеевич в освобожденном Киеве, 1943 год

— Не допрашивайте, не знаю. Я буду вам подтверждать все, но моя информация из тех же источников, которые вы читали. Никита Сергеевич этого не знал и вообще разговоров таких не любил и не вел, а поскольку мама у нас была еще строже, в доме на такие темы не говорил никто, кроме Виктора Петровича Гонтаря из вашего Театра оперы и балета имени Тараса Шевченко. Он да — приходил и все сплетни выкладывал, но если бы вы посмотрели на кислые физиономии моих родителей, когда они это слушали, таких вопросов не задавали бы.

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«После смерти Надежды Сергеевны некоторое время я встречал у Сталина молодую красивую женщину, типичную кавказку. Она старалась не попадаться нам на пути — только глаза сверкнут, и сразу же пропадает. Потом мне сказали, что эта женщина — воспитательница Светланки, но это продолжалось недолго, и она исчезла. По некоторым замечаниям Берии я понял, что это была его протеже. Ну, Берия, тот умел подбирать «воспитательниц».

— Сегодня из большого объема мемуарной литературы мы кое-что знаем о начале Великой Отечественной войны и о сговоре двух диктаторов в 1939 году (о так называемом пакте Молотова — Риббентропа), знаем также о том, что война застала Сталина совершенно врасплох. Правда ли, что в первые же дни боевых действий он фактически устранился от руководства партией и страной и уехал к себе на дачу?

Члены Военного совета Сталинградского фронта: Никита Хрущев, секретарь областного и городского комитета партии Алексей Чуянов и генерал-полковник Андрей Еременко, 1942 год

— Война Сталина врасплох не застала — он просто был загипнотизирован Гитлером. Отец говорил, что вождь был буквально раздавлен после взятия немцами Парижа.

— Испугался?

— Да, страшно боялся войны, думал, что ее оттянет, и не хотел верить в ее неизбежность, но то, что она была для него неожиданной, неправда. Никита Сергеевич рассказывал, как в мае 41-го Сталин ему позвонил и сказал: «Поедьте в Одессу — посмотрите, что там да как. Скоро война, а все, небось, сидят по своим крепостям». Действительно, отец приехал и выгнал военных в поле.

Перед началом войны он был в Москве. «Несколько дней, — вспоминал, — сижу, ничего не делаю. «Товарищ Сталин, — прошу, — можно я в Киев поеду, а то начнется война — меня еще в поезде застанет». Тот кивнул: «Поезжайте». Хрущев прибыл в Киев в субботу...

— ...21-го...

— ...да, уже зная, что будет война, поэтому остался ночевать в ЦК. Хотя, если точнее, он не знал это, но предполагал. О нападении Германии, которое произойдет не сегодня — завтра, сообщил перебежчик, но Сталин по-прежнему не хотел ничему верить. Понимаете, когда человек загипнотизирован, он и других гипнотизирует — в результате не первый день войны был потерян, а первая неделя.

— Вождь действительно заявил соратникам: «Я ухожу»?

Член Военного совета 1-го Украинского фронта Никита Хрущев беседует с жителями освобожденных Броваров, 1943 год

— Сказал, что «дело Ленина мы просрали» (потом эту фразу Хрущеву приписывали, но тот ничего подобного никогда не говорил!), и отбыл на дачу. Со слов Берии (потом это подтвердил Микоян), Никита Сергеевич рассказывал, что несколько дней члены Политбюро провели в одиночестве и, наконец, решили к нему ехать. К струхнувшему Иосифу Виссарионовичу отправились Молотов, Берия (не помню, был с ними Микоян или нет). Сталин встретил их перепуганный, бледный — видимо, думал, что они приехали его арестовывать.

— Ух ты!

— Молотов ему сказал: «Коба, не все потеряно — мы решили создать Государственный комитет обороны». Сталин спросил: «Кто председатель?» — и услышал от Вячеслава Михайловича: «Конечно же, ты». Вождь успокоился и уже после этого выступил с обращением к народу...

— «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»...

— Это было 3 июля — как раз в этот день мы бежали из Киева.

«У Сталина была медицинская мания преследования, как у каждого кровавого диктатора»

— Немцы могли взять Москву?

— Безусловно, но на войне есть простой закон. Знаете, какой? «Если бы мы избежали всех своих ошибок, а они бы их совершили, мы победили бы», — эта мысль звучит практически во всех немецких мемуарах.

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Где-то в июле или в августе 41-го (наверное, все же в августе) меня вызвали в Москву. На фронте у нас было тяжелое положение, но ничего к тому, что уже было известно Сталину, правительству и Генеральному штабу, я добавить не смог.

Генерал-лейтенант Хрущев и полковник Брежнев встречались на войне не раз. «А Сталин боялся поехать на фронт — его от одной мысли об этом трясло»

Когда приехал, мне сказали, что Сталин на командном пункте Ставки, который находился тогда на станции метрополитена возле Кировских ворот. Пришел я туда. Сталин сидел один на кушетке — я подошел, поздоровался.

Он был совершенно неузнаваем. Выглядел апатичным, вялым, а глаза у него были жалкие какие-то, просящие. Я обрисовал обстановку, которая у нас сложилась, — как народ переживает случившееся, какие у нас недостатки. Не хватает, сказал, оружия, нет даже винтовок, а немцы нас бьют. Под Киевом немцев на время мы задержали, однако уверенности, что выдержим, не было, потому что не было ни оружия, ни войск. Собрали, как говорится, с бору по сосенке, наскребли людей, винтовок и организовали очень слабенькую оборону, но и немцы, когда подошли к Киеву, тоже были слабы, и это нас выручало. Немцы как бы предоставили нам время, мы использовали его и с каждым днем наращивали оборону — они уже не могли взять Киев с ходу, хотя и предпринимали довольно энергичные попытки к его захвату.

Помню, тогда на меня очень сильное и неприятное впечатление произвело поведение Сталина. Я стою, а он смотрит на меня и говорит: «Ну, где же русская смекалка? Вот говорили о русской смекалке, а где же она сейчас в этой войне?». Не помню уже, что ответил, да и ответил ли я ему. Что можно ответить на этот вопрос в такой ситуации, ведь когда началась война, к нам пришли рабочие «Ленинской кузницы» и других заводов, просили дать им оружие. Они хотели на фронт, но мы ничего не могли им дать. Позвонил я в Москву. Единственным человеком, с кем смог тогда поговорить, был Маленков. «Скажи нам, — прошу, — где получить винтовки? Рабочие требуют винтовок и хотят идти в ряды Красной Армии, сражаться против немецких войск». Он в ответ: «Здесь такой хаос, что ничего нельзя разобрать. Только одно знаю: винтовки, которые были в Москве у Осоавиахима (с просверленными патронниками, испорченные), мы приказали переделать в боевые и все отправили в Ленинград — вы ничего не сможете получить».

Вот и оказалось: винтовок нет, пулеметов нет, авиации совсем не осталось, и артиллерии тоже. Маленков говорит: «Дается указание самим ковать оружие, делать пики, ножи, бензиновые бутылки — бросать их и жечь танки».

Такая обстановка создалась буквально через несколько недель после начала войны... Если сказать это тогда народу, не знаю, как отреагировал бы он на это, но народ не узнал, конечно, от нас о такой ситуации, хотя по фактическому положению вещей догадывался».

— Правда ли, что в 42-м году Сталин предложил Гитлеру мир в обмен на то, что отдаст ему всю Украину, Белоруссию и часть РСФСР?

— Я в это верю, но наверняка утверждать не берусь...

— Об этом отец говорил?

— Да, хотя тоже ничего толком не знал — это были лишь слухи. Шел вроде бы предварительный зондаж — еще не переговоры! — через посла Болгарии в СССР Стаменова, но Гитлер не отреагировал, потому что готовил удар под Харьковом и ему совершенно не надо было выторговывать Украину — она уже и так у него была. Ему нужен был Кавказ, нужна была Персия, а затем и Индия.

— Даже так?

— Ну да. Почему он на Сталинград двинул, никто до сих пор не знает, а удар-то был направлен прямо туда: Баку, Персия и дальше без остановок до Индии.

— Действительно ли Сталин патологически боялся возможных покушений на него?

— Да, крайне этого опасался. Во-первых, потому, что всякий диктатор себя очень любит, а во-вторых, как человек, пришедший по крови, со страхом думал, что с ним...

Сергей Хрущев — Дмитрию Гордону: «Не допрашивайте, всего не знаю» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— ...может повториться то же самое...

— Естественно: наубивал людей — не лично, не нажимал, так сказать, на курок, а поручал это Судоплатову и другим профессиональным, высококвалифицированным убийцам! — и боялся возмездия. Отец рассказывал: «Выедем с ним из Кремля и начинаем по каким-то переулкам кружить... Шофер не знает, куда ехать, а Коба ему: «Налево, правее, налево, направо, теперь прямо...».

— Мания предследования?

— Ну, не случайно же он Никите Сергеевичу признался: «Я никому не верю — даже себе не верю». Вождь сомневался в своей охране, подозрительно относился к приближенным — подозревал в злом умысле всех. Конечно, это медицинская мания — такая же, как у Ивана Грозного или у Гитлера — у каждого кровавого диктатора. Их одолевает страх, а есть между тем люди другого склада. Отец, например, никого не боялся: он и охрану сокращал, и в народ любил хаживать. Когда ему говорили: «Убьют!», отмахивался: «Вряд ли, а если и так — что же поделаешь?».

Помню, через год после венгерских восстаний 56-го он в Будапешт приехал и там выступил. Митинг на центральной площади проходил перед американским посольством, и отец видел, как там на окнах занавески отодвигали... Потом Яноша Кадара за локоток взял: «Пошли в толпу». Тот немножко разволновался, а Никита Сергеевич: «Пошли, пошли!». «И ничего, — говорил мне потом. — Люди смеялись, хлопали, руки нам пожимали...».

...Он же прошел войну. Рассказывал, что как-то сидел в землянке с Ватутиным (там сперва наши летчики жили, а потом войска отступили, снова пошли в наступление...). Прибегает, говорит, полковник: «Товарищи генералы, — спрашивает, — что вы тут делаете?». Они удивленно: «А что?». — «Да я же мину тут заложил» — лезет под кровать и вытаскивает здоровую такую дуру. Или другой случай. Сидим, говорит отец, в домике, а потом только вышли на улицу — летит «юнкерс» и сбрасывает бомбу, которая в этот домик падает. Понимаете, когда человек такое прошел, он иначе себя чувствует, а Сталин боялся поехать на фронт — его от одной мысли об этом трясло. Это же психология: одни люди храбрее, другие трусливее...

«Берия не мог Сталина отравить, хотя ненавидел его и боялся»

— Эдуард Шеварднадзе сказал мне, что Берия Сталина отравил, — вы утверждаете, что этого быть не могло. Не знаю, кто из вас прав, но интересно, при каких обстоятельствах умер вождь, какими были его последние дни?

— Понимаете, версию о том, что Сталину подсыпали яду, выдумали в Америке. Был здесь один эмигрант-чеченец — я уже запамятовал его фамилию — из сталинского окружения, так вот, он это придумал, потому что давно уже был оторван от кремлевских реалий. Лаврентий Павлович не мог отравить Сталина, хотя ненавидел его и боялся.

— Ненавидел?

— Вождь начал уже его убирать — так же, как до него Ягоду, Ежова, и, конечно же, Берия хотел любым способом выжить, но как, спрашивается, он мог Сталина ликвидировать? Допустим, как сейчас говорят, решил ему что-то подсыпать, однако Иосиф Виссарионович — это все подтверждали — всего опасался. Ночевал в разных комнатах, за столом ничего не ел первым... Вот он сидит со своими соратниками, а на тарелке цыплята лежат. «Никита, — говорит, — смотри, какие аппетитные, что же ты не попробуешь?». — «Я, — рассказывал отец, — уже знал, что ему цыпленка хочется. Беру. «Да, Иосиф Виссарионович, — говорю, — очень вкусно», а он минут 10 еще подождет и тоже есть начинает».

Микоян с Берией были главными экспертами по вину. Сталин им говорил: «Вы кавказцы, в этом толк понимаете» — и никогда до них даже глотка не выпил: все вина они открывали и сами их пробовали. Микоян потом объяснил, почему: «Берия отвечал за НКВД, а я — за пищевую промышленность — значит, у нас был к этим винам доступ».

Подсыпать в таких условиях яд, конечно же, невозможно, а когда говорят: Берии была подконтрольна охрана... Во-первых, личная охрана Сталина никому, кроме него, не подчинялась...

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— ...и была ему преданна, да?

— Разумеется: как все умные диктаторы, хитрый горец делал так, чтобы окружение, от которого он зависел, его любило. Если вы почитаете воспоминания охранников Сталина, увидите, что они его боготворили. Да, вождь арестовал тысячу раз, казалось, проверенного Власика — вместо него на должность начальника охраны был назначен полковник Хрусталев, но представьте себе, что Берия приходит к нему и говорит: «Надо!». Во-первых, Хрусталев понимает: «Если я это сделаю, завтра меня не будет», а во-вторых, осознает: если сейчас доложит об этом Иосифу Виссарионовичу, через пару минут Берию арестуют, а он будет уже не полковником, а генерал-полковником. Если же Хрусталев вдруг настолько глуп, что попробует этот приказ выполнить, любой лейтенант или подавальщица, которая, как говорят, была к тому же со Сталиным еще и близка (может, да, может, нет — это слухи), его поймают, схватят. Представляете, какая опасность?

Повторяю: Берия был человеком умным, он никогда ни к какому Хрусталеву с таким не пошел бы, а еще все они были, в общем-то, Сталиным задавлены, отношения у них были, как у удава и кролика. Кролик может убежать, но... «Может, — они думали, — нас сия чаша минет, может, он кого-то другого выберет...».

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Сталин говорил нам в узком кругу, что подозревает Ворошилова как английского агента — невероятные, конечно, глупости, а Молотова он как-то «заподозрил» в моем присутствии. Я находился на даче у Сталина, кажется, в Новом Афоне, и вдруг ему взбрело в голову, что Молотов является агентом американского империализма, продался американцам, потому что в 1945 году ездил через США по делам ООН в железнодорожном салон-вагоне. Значит, имеет свой вагон, продался! Мы разъясняли, что у Молотова никаких своих вагонов быть не могло — там все принадлежит частной компании. Вот какие затмения находили на Сталина в последние месяцы его жизни».

Сталин упал и обоссался, а соратники просто не знали: может, он выпил лишнего после того, как они уехали

— То есть скончался Иосиф Виссарионович все-таки от инсульта?

— Приближенные, повторяю, помочь ему уйти на тот свет не могли — умер он от инсульта и от того, что никто не оказал ему помощь.

21 декабря 1949 года, торжественное заседание в Большом театре по случаю 70-летия Иосифа Виссарионовича. В президиуме: Лазарь Каганович, Андрей Громыко, Мао Цзэдун, Иосиф Сталин, Никита Хрущев, Долорес Ибаррури и другие

— Боялись к нему войти?

— Не просто боялись... Сталин упал и обоссался, а соратники просто не знали: может, он лежит потому, что выпил лишнего после того, как они уехали, — Иосиф Виссарионович был в тот вечер сильно навеселе. Ну а теперь представьте: к обоссанному вождю всех времен и народов подходят Берия с Маленковым, поднимают его, несут на диван, и вдруг он просыпается. Тогда точно ничего хорошего с ними не будет.

— Кошмар!

— Сталин умер от этой своей изоляции, из-за того, что всех до смерти перепугал. Они же все: и Берия с Маленковым, и потом Берия с Маленковым и Хрущевым — в дверную щелку заглядывали и говорили: «Да он спит, не трогайте его, не будите».

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Как-то в субботу от Сталина позвонили, чтобы мы пришли в Кремль — он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Он: «Давайте посмотрим кино». Посмотрели. Потом предложил: «Поедемте, покушаем на ближней даче». Поехали, поужинали. Ужин затянулся (Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом). Кончили мы его, наверное, в пять или шесть утра — обычное время, когда кончались его «обеды». Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа, и ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-то неожиданность.

Когда выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошел нас проводить. Он много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, назвав Микитой (когда на душе у него было спокойно, всегда называл меня по-украински Микитой). Мы тоже уехали в хорошем настроении, потому что ничего плохого за обедом не случилось, а не всегда обеды кончались в таком добром тоне.

Разъехались по домам. Я ожидал, что, поскольку завтра выходной, Сталин обязательно нас вызовет, поэтому целый день не обедал — думал, может, он позовет пораньше. Потом все же поел. Нет и нет звонка! Я не верил, что выходной может быть пожертвован им в нашу пользу, такого почти не происходило, но нет!

9 марта 1953 года, Москва, Колонный зал Дома Союзов, похороны вождя. В почетном карауле у гроба с телом Сталина (cлева направо): Николай Булганин, Никита Хрущев, Лазарь Каганович, Анастас Микоян

Уже было поздно, я разделся и лег в постель, как вдруг звонит Маленков: «Сейчас позвонили ребята от Сталина (он назвал их фамилии), чекисты, и тревожно сообщили, будто что-то со Сталиным произошло. Надо будет срочно туда выехать. Я известил Берию и Булганина — отправляйся прямо туда».

Я сейчас же вызвал машину, быстро оделся, приехал — все это заняло минут 15. Условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: «В чем дело?». Они: «Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз и кушает, а сейчас этого не было».

Послали мы на разведку Матрену Петровну — подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина: ограниченную, но честную и преданную ему женщину. Чекисты нам сообщили, что уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой (там были малая столовая и большая).

Сталин лежал на полу в большой столовой — следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нас известили, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении, и разъехались по домам.

Прошло небольшое время, и снова слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина — говорят, все-таки с ним что-то не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон — надо еще раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Договорились также, что вызовем и врачей.

Снова приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского, а с ним появился еще кто-то из медиков. Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым к нему подошел Лукомский — очень осторожно, и я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь даже. Берия грубовато сказал: «Вы врач, так берите как следует».

Гроб с телом Сталина несут его верные соратники (слева направо): Лаврентий Берия, Климент Ворошилов, Никита Хрущев, Анастас Микоян и Михаил Суслов

Лукомский заявил, что правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он не в состоянии говорить, состояние тяжелое. Тут ему сразу разрезали костюм, переодели и перенесли в большую столовую — там положили на кушетку, где он спал и где побольше воздуха. Тогда же решили установить рядом с ним дежурство врачей. Мы, члены Бюро Президиума, тоже установили свое постоянное дежурство. Распределились так: Берия и Маленков вдвоем дежурят, Каганович и Ворошилов, я и Булганин. Главными «определяющими» были Маленков и Берия — они взяли для себя дневное время, а нам с Булганиным выпало ночное.

Я очень волновался и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжелом положении. Врачи сказали, что после такого почти никто не возвращался к труду. Человек мог еще жить, но что он останется трудоспособным, маловероятно: чаще всего такие заболевания непродолжительны и кончаются катастрофой.

Мы видели, что Сталин лежит без сознания: не сознает, в каком он состоянии. Стали кормить его с ложечки, давали бульон и сладкий чай. Врачи откачивали у него мочу — он же без движения оставался. Я заметил, что при откачке он старался как бы прикрыться, чувствуя неловкость. Значит, что-то сознавал.

Днем (не помню уже, какого числа) Сталин пришел в сознание — это было видно по выражению его лица, но говорить не мог, а поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. На губах у него появилось что-то вроде улыбки, а потом стал жать нам руки. Я ему подал свою, и он пожал ее левой рукой — правая не действовала. Пожатием он передавал свои чувства. Я сказал: «Знаете, почему он показывает нам рукой? На стене висит вырезанная из «Огонька» репродукция с картины какого-то художника. Там девочка кормит из рожка ягненка, а мы поим товарища Сталина с ложечки, и он, показывая нам на картину пальцем, видимо, улыбается: мол, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок».

Когда Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать против него злобой. И ругал его, и издевался над ним — просто невозможно было его слушать! Интересно, впрочем, что как только Сталин пришел в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать, но когда Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, поднялся на ноги и плюнул на пол. Вот истинный Берия! Коварный даже в отношении Сталина, которого вроде бы возносил и боготворил.

Скорбная процессия за гробом отца народов. Справа в первом ряду: Никита Хрущев и Лаврентий Берия

Наступило наше дежурство с Булганиным — мы с ним и днем приезжали к Сталину, когда появлялись профессора, и ночью дежурили. Тогда я с Булганиным больше был откровенен, чем с остальными, доверял ему самые сокровенные мысли и сказал: «Николай Александрович, видимо, Сталин вскоре умрет. Он явно не выживет, да и врачи говорят, что не выживет, а ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?». — «Какой?». — «Министра госбезопасности, а нам никак нельзя этого допустить. Если Берия получит госбезопасность — это будет началом нашего конца: он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас, и он это сделает!».

Булганин со мной согласился, и мы стали обсуждать, как будем действовать. Я ему: «Поговорю с Маленковым. Думаю, Маленков такого же мнения, он ведь должен все понимать. Надо что-то делать, иначе для партии катастрофа наступит». Этот вопрос касался не только нас, но и всей страны, хотя и нам, конечно, не хотелось попасть под нож Берии. Получится, думали мы, возврат к 1937-1938 годам, а может, даже похуже. У меня к тому же имелись сомнения: я не считал Берию коммунистом и полагал, что он просто пролез в партию. Всплывали в сознании слова бывшего наркома здравоохранения СССР Каминского, что Берия был чужим агентом, что это волк в овечьей шкуре, влезший в доверие к Сталину и занявший высокое положение. Сам Сталин им тяготился, и мне казалось, что были дни, когда Сталин боялся Берии.

На подобные мысли наталкивал меня и такой инцидент — хочу о нем рассказать. Как-то мы сидели у Сталина, и вдруг он смотрит на Берию и говорит: «Почему у меня окружение целиком грузинское? Откуда оно взялось?». Берия: «Это верные вам, преданные люди». — «Но отчего это только грузины верны и преданны — русские что, не преданны и не верны? Убрать!» — и моментально этих людей как рукой сняло.

Берия был способен через своих сообщников сделать со Сталиным то, что проделывал с другими по поручению того же Сталина: уничтожать, травить и прочее, поэтому Сталин, видимо (если рассуждать за него), хорошо это понимал. Значит, рассуждал, очевидно, он, надо убрать окружение, через которое Берия имеет доступ и в покои, и к кухне.

Москва, Красная площадь, перед входом в Мавзолей — гроб с забальзамированным телом вождя. В советском саркофаге одно время лежали две мумии: первый сокол — Ленин, второй сокол — Сталин

Существовали и другие факты, которые свидетельствовали о вероломстве Берии, о недоверии к нему Сталина — об этом и о многом другом мы поговорили с Булганиным, а когда кончилось наше дежурство, я уехал домой.

Хотел поспать (долго не спал), принял снотворное, лег, но еще не уснув, услышал звонок Маленкова: «Срочно приезжай, у Сталина произошло ухудшение». Я сейчас же вызвал машину.

Действительно, Сталин был в очень плохом состоянии. Приехали и другие — все видели, что Сталин умирает. Медики нам сказали, что началась агония. Он перестал дышать, стали делать ему искусственное дыхание, появился какой-то огромный мужчина, начал его тискать, совершать манипуляции. Мне, признаться, было очень жалко Сталина, так тот его терзал, и я сказал: «Послушайте, бросьте это, пожалуйста. Умер же человек — чего вы хотите? К жизни его не вернуть». Он был мертв, но больно было смотреть, как его треплют. Ненужные манипуляции прекратили...

Как только Сталин умер, Берия тотчас сел в свою машину и умчался в Москву. Мы решили вызвать всех членов Бюро или, если получится, Президиума ЦК партии, а пока они ехали, Маленков расхаживал по комнате, волновался. Я решил с ним поговорить. «Егор, — сказал, — мне надо с тобой побеседовать». — «О чем?» — холодно спросил он. «Сталин умер. Как будем жить дальше?». — «А что сейчас говорить? Съедутся все, и будем решать — для этого и собираемся». Казалось бы, демократический ответ, но я по-другому понял — так, что давно уже все вопросы оговорены им с Берией, давно все обсуждено. «Ну, ладно, — ответил, — поговорим потом».

...Вот все собрались — тоже увидели, что Сталин умер. Приехала и Светлана, я ее встретил. Когда встречал, сильно разволновался, заплакал, не смог сдержаться. Мне было искренне жаль Сталина, его детей, я душой оплакивал его смерть, волновался за будущее партии, всей страны. Чувствовал, что сейчас Берия начнет заправлять всем и последует начало конца, подготовленного этим мясником, этим убийцей».

«Никита Сергеевич был сталинистом, поэтому уничтожал Сталина только как функцию, но не как личность»

— Вы сослались на воспоминания охранников. Хочу зачитать цитату, принадлежащую одному из них, и мне хотелось бы, чтобы вы ее прокомментировали...

— Как, простите, его фамилия?

— Уже не припомню, а написал он так: «Вскоре после смерти Сталина на его дачу приехал Хрущев. Походил по хорошо известным ему комнатам, постоял у дивана, на котором вождь умер, увидел на стене фотографию Сталина с Василием и Светланой, сорвал, бросил на пол и стал топтать ногами. Я никогда не видел человека в такой ярости...». Возможно такое?

— Я спросил не случайно фамилию, потому что один из главных «писателей», который представляется личным охранником Иосифа Виссарионовича, на самом деле был дежурным по ложе в Большом театре. Разумеется, на дачу к Сталину его не допускали — это исключено, — а когда там собирались создать музей, вечером накануне открытия Никита Сергеевич решил его осмотреть, и все мы поехали с ним.

— Вы тоже?

— И я, и Алексей Иванович Аджубей. Там все уже подготовили — расставили, разложили... Мнение о Сталине у Никиты Сергеевича (не знаю, как у Берии) было очень противоречивым — он ведь провел с ним жизнь, был сталинистом (потом уже переродился), они изо дня в день долго общались... Поэтому Хрущев уничтожал Сталина только как функцию, но совсем не как личность. Да, он мог относиться к этому человеку критически, но никогда не отзывался о нем уничижительно, а чтобы топтать фотографии — нет, таких чувств у него никогда не было.

Мы походили... Там, помню, лежали пластинки, на одной из которых рукой Сталина было написано: «На два такта шибче». Меня слово «шибче» зацепило...

— Русский человек все-таки!

— Да. Отец дал указания, мы уехали. Позже я спросил, как там, что и услышал: «Решили музей не открывать».

То, что какой-то охранник такие «воспоминания» написал, — ерунда. Понимаете, отрицательный имидж Хрущева создавался целенаправленно, ведь одно дело, если он сводит личные счеты, и другое — если разоблачает преступления руководителя государства, который уничтожил миллионы людей. Отец этого простить Кобе не мог, он повторял: «Мы строим рай на земле, но нельзя жить в раю, окруженном колючей проволокой».

В то же время они (я имею в виду высшее руководство страны) были отравлены Сталиным, и все их разговоры неизменно переходили на него. 20 фраз — и вот уже Хрущев говорит о Сталине, Микоян, Каганович, Молотов... Одни отзывались лучше, другие хуже, одни восхваляли, другие, наоборот, упрекали в том, что он с нашей страной сделал...

Февраль 1956 года, знаменитый XX съезд КПСС, на котором впервые прозвучала острая критика в адрес Сталина, а выражение «культ личности» прочно вошло в общеупотребительную лексику. Руководители партии и правительства с журналистами

— Какое все-таки сильное влияние он на них оказал...

— Поэтому все эти рассказы «свидетелей» из Большого театра — полная чушь. Не было у отца никаких личных мотивов...

— Одной из главных исторических заслуг Никиты Сергеевича Хрущева я считаю то, что он положил конец культу личности Сталина и выпустил миллионы узников из лагерей. Прочитать такой разоблачительный доклад с трибуны ХХ съезда КПСС — на это мог решиться только очень смелый, глубокий, мощный человек. Трудно ли было ему на это пойти и как отнеслись к его шагу соратники по партии?

— Я уже говорил: он верил, что мы строим другое общество, рай (хотя все представляют по-разному, что это такое), поэтому Никита Сергеевич считал: раз совершены грехи, в них надо покаяться. «Мы, — говорил, — должны сказать это людям, и пусть уж они решат, что с нами делать». С другой стороны, как политик Хрущев понимал: если не покаешься и будешь продолжать такую политику, — а он не мог и не хотел этого! — все выйдет наружу. «Если мы промолчим, потом нам все это скажут, и тогда уже мы процессом управлять не будем», — твердил он соратникам и таки убедил их. Решение сделать этот доклад было принято после долгих споров, а перед самым прочтением разразился скандал, потому что Хрущев свой доклад расширил.

«В результате изначально секретный доклад зачитали всем, кто хотел слушать»

— Ваш отец не советовался разве с товарищами по Бюро, каков будет окончательный текст?

— Был текст одобренный, который оканчивался 37-м годом, но, опираясь на выводы специально созданной комиссии Поспелова, он его потом переписал и дополнил. Поэтому на Бюро опять долго спорили, но Хрущев в результате всех одолел. Соратники согласились: «Доклад сделаем, но пусть он будет секретным». И снова он их обошел. «Хорошо, — сказал, — вот мы написали: «Сов. секретно», доложили съезду, а что же, рядовые члены партии знать об этом не будут?». Пошумели еще и договорились прочитать текст членам партии — шести миллионам человек, а потом Никита Сергеевич говорит: «Да, но у нас же растет смена — надо еще комсомол поставить в известность». Это еще 18 миллионов человек, а Хрущев между тем продолжал: «Что же, мы нашим советским людям не доверяем?». Дописали: «...а также беспартийному активу». В результате доклад зачитали всем, кто хотел слушать.

Празднование 70-летия Иосифа Сталина, 21 декабря 1949 года. Торжественный доклад читает Вячеслав Молотов, в центре — Никита Хрущев

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Почему мы создали комиссию Поспелова? Я рассуждал так: мы идем к съезду партии, первому после смерти Сталина. На нем должны взять на себя обязательства по руководству партией и страной, а для этого надо точно знать, что делалось прежде и чем были вызваны решения Сталина по тем или иным вопросам. Особенно это касалось людей, которые были арестованы, — вставал вопрос: за что они сидели и что с ними делать дальше?

Тогда в лагерях находилось несколько миллионов человек. Уже прошло три года после смерти Сталина — за это время мы не смогли порвать с прошлым, не смогли набраться мужества, обрести внутреннюю потребность приоткрыть полог и заглянуть, что же там на деле за этой ширмой? Что кроется за всем тем, что происходило при Сталине? Что означают бесконечные аресты, суды, произвол, расстрелы? Мы сами были скованы своей деятельностью под руководством Сталина и еще не освободились от посмертного его давления, хотя и не могли представить себе, что все эти расстрелы могли оказаться необоснованными, что это, говоря юридическим языком, сплошное преступление, а ведь это так!

Сталиным были совершены уголовные преступления, которые наказуются в любом государстве, за исключением тех, где не руководствуются никакими законами. Получалась двойственная ситуация: Сталин умер, мы его похоронили, а безвинные люди находились в ссылке... Следовательно, все в порядке? Продолжается старая политика и все, что было сделано при Сталине, одобряется? Даже несправедливые аресты и казни? А ведь людей, которые умерли заклейменными как «враги народа», никто и не думал реабилитировать.

Генрих Ягода и Никита Хрущев осматривают строительство канала Москва — Волга

Наиболее информированными об истинных размерах и причинах сталинских репрессий были, как я считаю, Молотов, Ворошилов и Каганович. Полагаю, что Сталин обменивался с ними мнением на этот счет, хотя Каганович всех тонкостей, вероятно, не знал: вряд ли Сталин с ним откровенно делился. Такой подхалим, как Каганович, да он отца родного зарезал бы, если бы Сталин лишь моргнул и сказал бы, что это необходимо в интересах какого-то дела. Сталину и не требовалось втягивать Кагановича: тот сам больше всех кричал где надо и где не надо, из кожи вон лез в угодничестве перед Сталиным, арестовывая направо и налево и разоблачая «врагов» (когда он пришел в Наркомпуть, развернулся там в полную силу).

После смерти Сталина среди нас не было человека, который считался бы признанным руководителем. Претенденты были, но признанного всеми лидера не имелось, поэтому и поручили сделать доклад мне, хотя при этом некоторые, в их числе Ворошилов и Каганович, возражали против того, чтобы говорить на съезде что-либо о незаконных репрессиях при Сталине.

Я подготовил доклад, его обсудили на Пленуме ЦК и одобрили. Доклад явился плодом коллективного творчества, к его составлению были привлечены большие силы в самом ЦК, из научно-исследовательских институтов и ряда других органов, а также лица, которые обычно привлекались к составлению отчетных докладов.

Начался съезд, состоялся доклад, развернулись прения, и хотя шел съезд хорошо, для нас это было, конечно, испытанием. Все выступавшие между тем одобряли линию ЦК, не чувствовалось никакой оппозиции, ходом событий не предвещалось никакой бури, однако я не был удовлетворен. Мучила мысль: «Вот кончится съезд, будет принята резолюция, и все это формально, а что дальше? На нашей совести останутся сотни тысяч безвинно расстрелянных, включая две трети состава Центрального Комитета, избранного на XVII съезде. Мало ведь кто уцелел — почти весь партийный актив был расстрелян или репрессирован. Редко кому повезло так, что он остался живым: что же теперь?».

Середина 30-х, совместное заседание Совета Союза и Совета национальностей I сессии ВС СССР I созыва. Слева направо во втором ряду — Андрей Жданов и Георгий Маленков, в первом — Матвей Шкирятов, Лаврентий Берия, Никита Хрущев, Иосиф Сталин

Записка комиссии Поспелова сверлила мне мозг. Наконец, я собрался с силами и во время одного из перерывов, когда в комнате Президиума ЦК находились только его члены, снова поставил вопрос: «Товарищи, а как быть с запиской Поспелова? Как быть с прошлыми расстрелами и арестами? Кончится съезд, и мы разъедемся, не сказав своего слова? Ведь мы уже знаем, что те, кто подвергся репрессиям, были невиновны и не являлись «врагами народа», — это честные люди, преданные партии, революции, ленинскому делу строительства социализма в СССР. Они будут возвращаться из ссылки — мы же держать их теперь там не станем. Надо подумать, как их возвратить с честью». Мы же к тому времени еще не приняли решения о пересмотре дел и возврате невинно заключенных домой.

Как только я кончил говорить, сразу все на меня набросились. Особенно Ворошилов: «Что ты? Как это можно? Разве возможно все это рассказать съезду? Как это отразится на авторитете нашей партии, нашей страны? Этого же в секрете не удержишь, и тогда нам предъявят претензии. Что же мы скажем о нашей личной роли?». Очень горячо возражал и Каганович, и тоже с тех же позиций. Это были позиции не глубокой партийности, а шкурные, это было желание уйти от ответственности, и если преступление состоялось, замять его и прикрыть.

Я им: «Даже если рассуждать с ваших позиций, скрыть это невозможно. Люди будут выходить из тюрем, приезжать домой, расскажут родственникам, знакомым, друзьям и товарищам, как все было, и достоянием всей страны и всей партии станет то, что оставшиеся в живых были репрессированы невинно.

Люди отсидели по 15 лет, а кое-кто и гораздо больше, и совершенно ни за что — все обвинения были выдумкой. Умолчать невозможно, потом прошу подумать вот над чем: мы проводим первый после смерти Сталина съезд. Считаю, что именно на таком съезде мы должны чистосердечно рассказать всю правду о жизни и деятельности нашей партии и Центрального Комитета за отчетный период. Мы отчитываемся сейчас за период после смерти Сталина, но как члены ЦК обязаны сказать и о сталинском периоде. Мы же были в руководстве страны вместе со Сталиным, и когда от бывших заключенных партия узнает правду, нам скажут: позвольте, как же так? Состоялся XX съезд, и там нам ни о чем не рассказали, а мы ничего не сумеем ответить. Сказать, что ничего не знали, будет ложью, ведь мы теперь знаем обо всем правду — и о репрессиях, ничем не обоснованных, и о произволе Сталина».

Никита Сергеевич с нобелевским лауреатом Михаилом Шолоховым. Москва, 1963 год

В ответ опять очень бурная реакция. Ворошилов и Каганович без конца повторяли: «Нас притянут к ответственности — партия обретет это право. Мы входили в состав руководства, и если не знали всей правды, так это наша беда, но ответственны мы за все».

Я им: «Если рассматривать нашу партию как основанную на демократическом централизме, то мы, ее руководители, не имели права не знать. Я и многие другие находились в таком положении, что, конечно, не ведали многого, потому что был установлен такой режим, когда ты должен знать только то, что тебе поручено, а остального тебе не говорят, и не суй дальше этого нос.

Мы нос и не совали, но не все были в таком положении. Некоторые из нас знали, а некоторые даже принимали участие в решении этих вопросов, поэтому степень ответственности здесь разная. Лично я как член ЦК партии с ее XVII съезда и как член Политбюро с ее XVIII съезда готов нести свою долю ответственности, если партия найдет нужным привлечь к ответственности тех, кто был в руководстве во времена Сталина, когда допускался произвол».

Со мной опять не соглашались. Возражали: «Да ты понимаешь, что произойдет?». Особенно крикливо реагировали Ворошилов и Молотов. Ворошилов доказывал, что вообще это делать не надо: «Ну, кто нас спрашивает?» — повторял он. Я снова: «Преступления-то были? Нам самим, не дожидаясь других, следует об этом сказать, ведь когда нас начнут спрашивать, станут уже осуждать. Я не хочу этого и не буду брать на себя такую ответственность».

...Съезд выслушал меня молча. Как говорится, слышен был полет мухи — все настолько неожиданным оказалось. Делегаты были поражены рассказом о зверствах, которые были совершены по отношению к заслуженным деятелям, старым большевикам и молодежи. Сколько погибло честных людей, которые были выдвинуты на разные участки работы, — это была трагедия для партии и для делегатов съезда! Вот как родился доклад на XX съезде КПСС о злоупотреблениях со стороны Сталина».

— Чисто по-человечески Никита Сергеевич не боялся на этот шаг идти?

— По словам отца, когда он накануне ложился спать, думал, что его могут попробовать арестовать, но я не думаю, что он это говорил всерьез. Маршал Жуков, к примеру (а он уже был первым заместителем министра обороны), Сталина ненавидел, председатель КГБ Серов был близок к Хрущеву, поэтому кто арестовывать будет? Не лично же Маленков из соседней квартиры с финкой придет.

«И кто чуть не стал именем России? Усатое лицо кавказской национальности»

— Коммунисты, услышав такой доклад, с ума не сошли?

— Естественно, у людей был шок. Мы на самом деле не знаем, правильно ли было развенчивать культ личности — возможно, это ошибка, потому что, если в сообществе рабов вы разоблачаете божество, ваша правда вызывает сложную, неоднозначную, прямо скажем, реакцию. Подавляющее большинство делегатов — кроме тех, у кого родные и близкие были расстреляны, сидели, или думающих — восприняли доклад как собственную обиду. Как же так: покусился на Бога! Это все равно что я приду в церковь и начну кричать верующим, как когда-то коммунисты и воинствующие атеисты: «Господа нет!». Ну и что? Надают по шее и выкинут, хотя Бога, наверное, на самом деле не существует.

Эта реакция, возможно, и создала ту почву, на которой сейчас в России сталинизм расцветает. Мы ведь не знаем, почему шоферы стали вешать портрет Сталина на лобовое стекло, почему люди хотят верить, что Хрущев разоблачил культ личности из каких-то личных соображений. Может, мудрые китайцы правы: Мао они оставили на банкноте, не сняли его портрет на площади Тяньаньмэнь, тем не менее великого кормчего в Китае забывают и он у них уже не воскреснет.

Сергей Хрущев — Дмитрию Гордону: «Версию о том, что Сталину подсыпали яду, выдумали в Америке»

— Просто идут другим курсом...

— Нет, я с китайцами говорил: о председателе Мао уже не вспоминают, а если же вы посмотрите на Москву, там сейчас имя Сталина постоянно звучит...

— Провели телепроект «Имя России» — опять он...

— Да, и кто чуть не стал ее именем? Усатое лицо кавказской национальности. Сейчас россияне свой выбор стараются оправдать, но это же страшно... Что же касается доклада, я даю этому событию очень противоречивую оценку, но отец поступить иначе не мог. Как искренне верящий человек, он был уверен: чтобы дальше творить добро, нужно разоблачить зло.

Из книги Никиты Хрущева «Воспоминания».

«Однажды я услышал чтение одной из последних глав романа Шолохова «Они сражались за Родину». Михаил Александрович верен своим творческим приемам: историю периода злоупотреблений Сталина, его расправ над верными и честными кадрами, воспитанными Лениным, он передает в форме беседы двух рыбаков. Сидят они, разговаривают, и один задает другому вопрос: «Как понимать товарища Сталина? Говорят, что он проглядел, а сколько людей было наказано, сколько казнено! Как мог Сталин допустить это?». — «Да, трудно понять», — отвечает другой, тогда первый опять спрашивает: «А не Берия ли тут главный виновник — ведь это он все Сталину докладывал?». И ответ: «Да, все дело в Берии».

Михаил Александрович — умный человек и хороший писатель, но тот факт, что он навязывает читателям подобное понимание трагедии партии и народа, когда столько людей погибло от руки Сталина, конечно, не является украшением этого автора. Тут ведь элементарная вещь: не Берия создал Ежова, а еще раньше — Ягоду, все они последовательно сходили со сцены. Одни «герои», созданные Сталиным, заменялись другими, и это тоже было логичным для Сталина. Сталин чужими руками уничтожал честных людей, знал, что они чисты перед народом и перед партией, а гибли они в результате только того, что он их боялся и не доверял им, поэтому надо было постепенно убирать одних душителей и заменять другими. Так сложилось три эшелона карателей: сперва Ягода, затем Ежов, потом Берия.

На Берии это оборвалось, точнее, не на самом Берии, а в результате смерти Сталина. Берия предстал перед судом народа как преступник, но мы тогда еще находились в плену у мертвого Сталина и, даже когда многое после суда над Берией узнали, давали партии и народу неправильные объяснения, все свернув на Берию. Нам он казался удобной для того фигурой, мы делали все, чтобы выгородить Сталина, хотя выгораживали преступника, убийцу, ибо еще не освободились от преклонения перед ним».