Имя 73-летнего Сергея Хрущева вспоминают сегодня на постсоветском пространстве зачастую ради того лишь, чтобы лишний раз укорить американским гражданством: мол, знал бы отец... Сергей Никитич, который с 1991-го живет в США, но при этом регулярно читает российскую прессу и смотрит российские телеканалы, к уколам «доброжелателей» относится спокойно, правда, однажды все же признался: «Быть сыном лидера трудно».

Ему было 20, когда отец пришел к власти, он окончил Московский энергетический институт, когда фамилия Хрущев могла обеспечить ее обладателю все радости жизни: от стремительной карьеры до обожания девушек, но Сергей выбрал конструкторское бюро Владимира Челомея, где участвовал в разработке крылатых и баллистических ракет, создании спутника и ракеты-носителя «Протон». Кстати, самая высокая должность, которую сын советского лидера там занимал, — заместитель начальника отдела: он не поддался настойчивым уговорам подхалимов создать собственное КБ...

Утром 15 октября 1964 года смещенный с постов первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР Никита Сергеевич Хрущев проснулся пенсионером союзного значения, и, естественно, этот день изменил и жизнь его сына. Смириться с тем, что в памяти народной отец останется этаким сталинским шутом и малообразованным чудаком-кукурузником из анекдотов, каким его пытались представить бывшие соратники и их подручные, Хрущев-младший, слава Богу, не смог — таких бы детей каждому.

Сергей Никитич осознает, что Никита Сергеевич мог прожить на несколько лет дольше, по-стариковски копаясь на огороде и радуясь детям да внукам, тем не менее о том, что подбил отца заняться мемуарами, не сожалеет. По четыре-пять часов, изо дня в день опальный лидер диктовал свои воспоминания — километры магнитофонной пленки, а помогал ему в этом сын, который при жизни отца сумел отредактировать 1400 машинописных страниц.

Сегодня трудно уже объяснить, почему на этот литературный труд так ополчились преемники. Возможно, убедившись, что будущее изменить трудно, а настоящее — еще труднее, они принялись за самое легкое — переписывание прошлого, а воспоминания Хрущева связывали им руки. Возможно, опасались характеристик, которые мог дать им этот грубоватый, прямолинейный, но способный буквально припечатать словесно курский удивительный самородок... В общем, если бы не Сергей Никитич, все записи еще при жизни автора были бы изъяты, уничтожены или похоронены так глубоко, что уже не достать, однако... Как этому сдержанному, интеллигентному человеку, который на людях никогда не перечил отцу, удалось обвести вокруг пальца всевидящий КГБ и переправить мемуары за рубеж — история отдельная, и поверьте, перед ней меркнут приключения голливудских шпионов и суперменов.

Никита Сергеевич с сыном Сергеем, 1964 г.

Первая книжка вышла на английском, и Никита Сергеевич успел увидеть ее незадолго до смерти, а вскоре на полке его сына появились издания на немецком, французском, итальянском, японском, турецком — на 15 языках. В них Хрущев предстал перед миром лидером, который вывел свою страну из сталинского штопора, заложил первые ростки демократии и — страшное дело! — стал употреблять прежде невозможное на устах советского руководителя слово «прибыль»...

На русском языке полное четырехтомное произведение «Никита Хрущев вспоминает» появилось только в 1999-м — спустя 35 лет после того, как его автор был отправлен на пенсию... Чтобы ничто не отвлекало от работы над отцовскими мемуарами, Сергей Никитич, к тому времени Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, доктор технических наук, профессор, заместитель генерального директора НПО «Электронмаш», освободил в 1990-м свой пост и полностью погрузился в историю, о которой может судить не только как исследователь, но и как очевидец.

Сожалеет он об одном: что на Западе Никита Сергеевич куда популярнее, чем у себя на родине, но вопреки распространенному мнению Хрущев-младший от российского паспорта не отказался и с родиной, которая так к их семье несправедлива, не расплевался. В частности, участвовать в одних мероприятиях с предателем — экс-генералом КГБ Калугиным отказывается наотрез...

Говорят, за наши грехи Провидение наказывает не нас самих — бьет по детям, потому что видеть это родителям, особенно высокопоставленным и преуспевшим, несравнимо больнее. Не знаю, можно ли рассматривать примеры обратные как вознаграждение за достойную жизнь, но очевидно: Сергей Хрущев самодостаточен, неординарен и вызывает уважение сам по себе. Остается только догадываться, что сказал бы скупой на похвалу Никита Сергеевич своему сыну, если бы вдруг сегодня они встретились...

«Когда студенты начинают мне говорить про Путина или про Ющенко, тут же вспоминаю: «Бачили очi, що купували, — їжте, хоч повилазьте»

— Признаюсь, Сергей Никитич, я благодарен судьбе за возможность оказаться у вас в гостях здесь, в Провиденсе — городе, лежащем между Нью-Йорком и Бостоном (или между Бостоном и Нью-Йорком — какая разница?). Знаете, когда мне было лет девять, я приехал в Москву к дедушке, и он повел меня на Новодевичье кладбище (там похоронен наш родственник), где первым делом показал могилу вашего отца Никиты Сергеевича Хрущева. Помню, мое детское воображение потряс памятник, символически разделенный надвое: половина черная, половина белая. Что, на ваш взгляд, это символизирует — неужели в представлении скульптора Эрнста Неизвестного такой и была жизнь Никиты Сергеевича?

— Во-первых, я очень рад принять вас у нас дома, на середине дороги из одного большого города в другой. Наш штат — Род-Айленд — самый демократичный и самый в Америке маленький: его основатель Роджер Уильямс бежал сюда от засилья англиканской церкви из Бостона, купил у индейцев землю и постановил, что люди здесь могут свободно исповедовать любую религию. Теперь он у нас повсюду, как Ленин (улыбается) в СССР. Ему установлены всевозможные монументы: маленький, большой, на коне, с шашкой, без шашки, — его имя носят университет, парк и так далее.

Никита Хрущев, 30-е годы

Что же касается памятника на Новодевичьем... Принято почему-то считать: черное — плохие дела Хрущева, а белое — благие, и это вроде бы подтверждается высказыванием отца уже на пенсии. «В моей жизни, — говорил он, — как и у всякого человека, все было, но когда спустя годы положат все на весы, светлое, я надеюсь, все-таки перевесит». Я тоже считаю, что заслуги отца сильно перевешивают, тем не менее замысел скульптора и такой был, и не такой.

Эрнст Неизвестный расшифровал его так: «Белое — изломанная, более живая сторона, и наверху якобы солнце, которое разгоняет тьму. Голова же на белом стоит»... Я, помню, его поправил: «Бюст», но он не согласился: «Ни в коем случае, потому что римским героям ставили голову, а она должна быть цвета старого золота». Долго мы спорили, но скульптор настоял на своем. «Внизу, — подытожил, — плита, на которой не надо указывать ни должности, ничего: просто «Хрущев» и годы жизни». — «Как же так?» — запротестовал было я, а он: «Вот похоронен в Санкт-Петербурге полководец Суворов, и никто же не написал на надгробной плите «фельдмаршал» — указали только: «Здесь лежит Суворов». В общем, я согласился, но это еще не все — там же внизу выемка в виде сердца. Неизвестный постановил: «В ней мы посадим красную розу — символ горения сердца».

Сейчас голова почернела, роза (грустно) засохла, а памятник каждый воспринимает по-своему...

— Когда вы к нему подходите, какие мысли у вас возникают?

— Первая обычно такая: «Опять пора мыть плиту». Понимаете, я этот памятник ставил, я с ним сроднился и, когда жил в Москве, дважды в неделю в порядок его приводил — это часть моей жизни. Мы с отцом были очень близки, а теперь там и мама моя лежит, и сын Никита... Сейчас памятный знак брату, который погиб во время войны, поставим — все постепенно переходим отсюда туда.

— Простите за бестактный вопрос: вы хотите лечь в землю там или здесь, в США?

— Ну, знаете... Конечно, лучше поближе к своим... Я, как теперь говорят, совок (все мы родом оттуда), но загадывать все же не буду — это уж как получится.

Никита Сергеевич (справа) и генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины Станислав Косиор. В 1939 году «враг народа» Косиор был расстрелян, затем реабилитирован посмертно. Одно время Хрущевы жили в его киевском особняке на улице Левашовской (Шелковичная)

— Ваш отец родом из Курской губернии, мама — из польского города Холм (тогда это тоже была Российская империя), неподалеку от Галичины... Долгое время ваша семья жила в Киеве, отец дважды возглавлял ЦК Компартии Украины и, наверняка, у вас сохранились об этом периоде воспоминания. Что вы чувствуете, когда слышите: Киев, Украина?

— Каждый человек — как утка из мультфильма: кого первым увидел, вылупившись из яйца, тот и мама. В Киев я приехал в 38-м году, двухлетним ребенком. У отца был помощник Павел Никитич Гапочка — в поезде он мне рассказывал страшные сказки...

Поселились мы в особнячке на улице Левашовской (нынешней Шелковичной) — до нас там жил репрессированный Косиор. Окна, выходившие на улицу, были закрашены, чтобы прохожие не заглядывали, но все говорили: «Что там творилось! Он был такой человек — боялся людям на глаза показаться».

«Эрнст Неизвестный расшифровал свой памятник Хрущеву так: «Белое — изломанная, более живая сторона, и наверху якобы солнце, которое разгоняет тьму. Голова же на белом стоит...»

На дачу мы выезжали в Межигорье — прекрасное место, где до украинских начальников жили отставные казаки. Там был монастырь и пещера, куда все лазили, и до сих пор ходят слухи, что в ней спрятаны какие-то огромные ценности и что подземный ход оттуда ведет в Лавру. Я тоже один раз пытался туда добраться, но не долез, а потом мы на Осеевской (ныне Герцена) жили, где сейчас детская больница находится. В 91-м году я туда заходил — пустили! — и видел: в бывшей столовой заседает ученый совет, в комнате Никиты Сергеевича директор сидит. В Межигорье тоже приехал, постучал... Вышел солдат, но не пустил, ну а так что вспоминать? Учился я в 24-й школе рядом с Сенным рынком.

— Это была украинская десятилетка?

— Русская, но украинский язык и литературу нам преподавали пять дней в неделю. Помню, на первом уроке учили, что слово «Одесса» надо писать с двумя «с», а на втором — что с одним.

— По-украински что-то произнести можете?

— Конечно. Ну, скажем:

Еней був парубок моторний
I хлопець хоть куди козак...

— Ого, Котляревский!

— Как там дальше?

Но греки, як спаливши Трою,
Зробили з неї скирту гною...

Первые театральные впечатления связаны у меня с опереттой, где мой родственник — муж сестры — был директором.

— Гонтарь?

Эрнст Неизвестный в своей московской мастерской, 1975 г. Когда-то на одной из встреч с интеллигенцией Хрущев кричал скульптору: «Как ваша фамилия?! Неизвестный?! Это вы раньше были Неизвестный, а теперь вы совсем неизвестный!». Надгробие Никите Хрущеву на Новодевичьем кладбище стало одной из самых известных работ Неизвестного-скульптора

— Да, Виктор Петрович. Потом мы ходили в Русскую драму...

— ...а затем и в оперу, да?

— Ну, директором Театра оперы и балета Виктор Петрович стал позже, когда из Киева мы уехали, но мама меня все время туда водила и на «Запорожце за Дунаем» Гулака-Артемовского я, так сказать, вырос. У нас редко бывают с женой разногласия (кстати, ее фамилия Голенко)...

— ...правильно вы женились!..

— ...но если что, я ей цитирую:

Гей, Одарко! Годi буде,
Перестань-бо вже кричать...

А она мне отвечает:

Нi, нехай же чують люди,
Та й не буду я мовчать.

В общем, что-то, как видите, помню. Я же читаю тут, в Брауновском университете, курс о современных событиях в постсоветских странах, и когда студенты начинают мне что-то говорить про Путина или про Ющенко, тут же вспоминаю, как старшая сестра мне повторяла: «Бачили очi, що купували, — їжте, хоч повилазьте». Это сегодня, по-моему, главный принцип политики — как украинской, так и российской.

«Во время второго Голодомора, в 47-м году, из области в область гоняли составы, груженные трупами»

— Сейчас много споров идет вокруг Голодомора, который разразился в Украине в 1932-1933 годах. Официальный Киев настаивает, что это была спланированная акция, геноцид украинского народа, Россия с этим категорически не согласна. Наверняка, отец рассказывал вам о времени, когда миллионы людей гибли в Украине от голода...

— В те времена Никита Сергеевич был студентом Промышленной академии в Москве, а потом секретарем столичного Бауманского райкома партии и к этому, слава Богу, отношения не имел, но зато рассказывал мне про второй Голодомор...

— ...47-го года?

— Да, когда все выгребли подчистую. Он понимал, что наступают жуткие времена, и попытался получить для крестьян карточки (хотя в стране действовала карточная система, на село она не распространялась). Никита Сергеевич договорился (там же тоже были подземные, так скажем, ходы!), что когда Сталин уедет отдыхать, он пошлет Маленкову письмо с этой просьбой, они примут решение без вождя, и Берия, у которого есть сталинское факсимиле, поставит его...

Иосиф Сталин и Никита Хрущев с пионерами на аэродроме

Украина таким образом получит несколько миллионов карточек и выживет, однако Хрущев не знал, что Сталин спланировал все по-другому. Вождь решил, что карточки пора отменять, а для этого в 46-м году нужно накопить резервы.

— Зерна?

— Всего, поэтому количество карточек Иосиф Виссарионович потребовал уменьшить, отобрав их у иждивенцев. Началась эта кампания, и тут хрущевское письмо — отец не знал, почему, но его переслали Сталину. Тот устроил ему страшную выволочку: такой, мол, сякой, мягкотелый, защитник крестьян! — в глазах вождя это была неприятная характеристика, и сопровождала она отца долго. Позднее, когда речь зашла об агрогородах, ему поставили в вину то, что он пытается свернуть активность крестьян, не побуждает их к производству продукции для улучшения собственной жизни. Кончилось это тем, что на укрепление в Украину прислали Лазаря Моисеевича Кагановича...

— ...и тот уже не подвел...

— Каганович занялся, в частности, поиском националистов, но накормить людей так и не смог. Отец мне рассказывал, как из области в область гоняли составы, груженные трупами, и Кириченко, тогда секретарь Одесского обкома, ему говорил: «Зашел я в одну хату, а там сидит женщина и режет свою дочку на части, приговаривая: «Васечку съели, теперь Манечку съедим». Жуткие были времена, и такая же трагедия случилась в 30-е годы.

Идея, что Голодомор был целенаправленной антиукраинской акцией, родилась извне — она идет из Украинского дома (это центр, созданный диаспорой в соседнем Бостоне). Заседают там очень хорошие, умные, но давно оторванные от Украины люди, которые постоянно какие-то вещи придумывают.

— Что же было на самом деле?

С Иосифом Виссарионовичем на трибуне Мавзолея, 30-е годы

— Суть в том, что Сталин в своей политике шаг за шагом следовал за идеями Троцкого, одной из которых была быстрая индустриализация отсталой страны, но за прогресс, как вы понимаете, надо платить. Либо индустриализация идет медленно, постепенно, за счет накопления, либо рывком — за счет ограбления (в этом преуспели в свое время немцы, которые после франко-прусской войны 1870-1871 годов обобрали французов), а поскольку Сталин считал, что крестьянин — зародыш мелкобуржуазной стихии, которая грозит новым Вандейским восстанием, контрреволюцией, этих людей, по его мнению, следовало превратить в пролетариев...

— ...и уничтожить как класс...

— Только как класс, но не физически (кстати, то же сейчас происходит в Америке — в сельском хозяйстве здесь в основном работают фирмы), поэтому после того, как умер Ленин, новую экономическую политику, которая возродила экономику, дала свободу, накормила и напоила — да все сделала, в СССР свернули. Если бы Владимир Ильич дольше пожил, Россия, наверное, была бы другой, а так с подачи властей образовались «ножницы»: низкие цены на продукцию сельского хозяйства и высокие — на все промышленные товары — от ситца до горючего (хотя горючее тогда было не так важно). Повторилась, таким образом, ситуация, пережитая при военном коммунизме: когда крестьянина начинают обирать, он перестает продавать выращенное городу — дескать, сам я как-нибудь проживу, а зачем же работать, не разгибая спины, если все равно отберут... Как следствие, в конце 20-х возник кризис...

— ...искусственный?

— Естественно. Его можно было разрешить как-то цивилизованно, но Сталин ничего не придумал лучше, чем восстановить крепостничество: вот, дескать, все у них сейчас отберем и всех загоним в колхозы.

VIII Чрезвычайный съезд Советов: Никита Хрущев, Климент Ворошилов, Иосиф Сталин, 1936 г.

Сделать причем это было легко, потому что воспоминаний о жизни крепостных не сохранилось, и начали изымать все — не только коров, лошадей, но и гусей, уток. Кроме того, набирала обороты кампания по физической ликвидации кулаков, а кто такой кулак?


— Успешный крестьянин...

— Прежде всего — наиболее производительный! Пошло разделение всех на угодных и неугодных, и потом, что такое уничтожение? Каждый мог написать или сказать: «Гордон — кулак. У него галстук есть и две пары ботинок»...

— Сослать его!

— Тут же, поскольку политику ограбления крестьянства никто не отменял, у всех начали отнимать нажитое добро, а вдобавок из деревни еще убиралась наиболее активная часть населения. В результате к руководству на производстве пришли люди наименее эффективные.

— Лентяи? Непрофессионалы?

— Ну, лентяй — это немножко другое. Всем, кто в деревне жил, крестьянский труд знаком хорошо, просто... Казалось бы, все могут произвести товар, продать...

— ...получить прибыль...

— ...но только один потом становится капиталистом, открывает свое дело, нанимает работников, а другой застревает на первоначальном уровне, и вот те, что наименее эффективные, на нем и остались. Плюс продолжалось давление — Сталин же помогать колхозам не собирался. Кстати, вся политика после него была нацелена на то, чтобы вернуть крестьянам желание трудиться, потому что в колхозах они работали из-под палки. Ну и еще: на северо-востоке России почвы подзолистые, с них никогда ничего не брали, поэтому откуда изъятие шло? Оттуда, где был урожай. С Украины, с Северного Кавказа, с Поволжья, а когда оттуда все подчистую выгребли, начался голод.

«Сталин был большой «демократ» — ему все равно было, кого убивать»

— Получается, по большому счету, это был геноцид крестьянства?

— Конечно. Сталин был в этом смысле большой «демократ»: ему все равно было, кого убивать, поэтому национальной подоплеки здесь нет. Понимаете, Ющенко в силу личных своих обстоятельств... Я, Дмитрий, прямо скажу: поскольку Катерина у него из диаспоры, она привнесла в политику мужа эмигрантский дух. Эмигрант ведь по-своему все события интерпретирует, гораздо более экстремистски. Вот у нас тут, в Соединенных Штатах, большая армянская диаспора, и когда независимая Армения образовалась, министром иностранных дел туда позвали жителя Калифорнии Раффи Ованесяна, но вскоре сняли. Он — друг моих приятелей, здешних армян, и я их спросил: «Чего же его выгнали?». Выяснилось, что в Ереване сказали: «Он экстремист. Сам потом в Калифорнию возвратится, а нам дальше тут жить».

С одним из ближайших сталинских соратников Вячеславом Молотовым. Наряду с Берией, Ежовым и другими членами партии Молотов являлся наиболее активным организатором массовых репрессий, а в 50-е годы выступил против критики культа личности Сталина

Ющенко, если по существу, начал проповедовать в Украине историю с эмигрантским привкусом, а в России это наткнулось на возрождение сталинизма. Сталин, дескать, был великим вождем, лапотную Россию в космически-индустриальную (даже космос ему приписывают!) империю превратил, и Гитлера победил, и вообще все сделал... Рисуют его, как говорит теперь уже премьер Путин, белым, пушистым, и вдруг им предъявляют Голодомор, а крыть-то нечем. Все отрицать: мол, ничего не было — нельзя...

— ...невозможно!..

— ...и появляются странные фотографии, размахивая которыми нам говорят: «Ющенко-де пытается доказать, что украинцы умирали от голода, а на самом-то деле нет — это же было на Волге». В общем, процесс пошел, начались разговоры, правда, сейчас россияне пытаются все списать на плохой урожай: была, дескать, засуха, трынды-рынды, коржи с маком... Все это — уж поверьте мне — отговорки, хотя есть тут и положительная сторона.

Никита со второй женой Ниной, 1924 г.

Проблема в том, что столкнулись две оторванных от жизни идеи: придуманный на Западе геноцид украинцев и вызревшее в России возрождение сталинизма, сторонники которого доказывают, что все было правильно, и в сталинском плане преобразования села (может, и несовершенном) тоже плохого ничего не было, и вождь миллионы не убивал. На самом-то деле, если по-нормальному, по-человечески, когда Ющенко провозгласил: «Я поставлю свечу памяти», России надо было сказать: «А мы напротив поставим свою, и давайте поплачем вместе». Ну, а поскольку две эти идеи столкнулись, как два барана из старой сказки, на мосту: каждый доказывает, что он самее, а в результате паны дерутся и дальше по тексту...

— Сергей Никитич, недавно один из украинских политиков предложил присвоить Никите Сергеевичу Хрущеву звание Героя Украины посмертно за то, что он отдал Украине Крым. Из чего, интересно, исходил ваш отец, делая этот поистине царский подарок?

— Если уж говорить о геройстве Хрущева, следует вспомнить о том, что украинцев он пытался спасать, где только мог. Думаю, если бы не отец, поэт Максим Рыльский разделил бы судьбу Мандельштама — они бы где-нибудь вместе сгинули в лагерях.

— Наверняка, и Микола Бажан тоже...

— С Бажаном было полегче, а вот Рыльский был от ареста в одном шаге. Министр внутренних дел Украины Успенский несколько раз к отцу «подъезжал»: дескать, это ярый, махровый националист, а Никита Сергеевич отмахивался: «Да с чего вы взяли?». Тот наседал: «Он пишет стихи на украинском». Отец хмыкнул: «А на каком же ему языке писать?», но министр не унимался: «А еще они собираются, выпьют и песни поют украинские». — «Какие? — спросил отец и, когда услышал перечень, только руками развел: — Знаете, мы, когда собираемся, их тоже поем».

Никита Сергеевич с супругой Ниной Петровной и дочерью Радой (6 месяцев), а также с детьми — Леней (12 лет) и Юлей (13 лет) — от первого брака с Ефросиньей Писаревой, умершей в 1920 году от тифа

— Кошмар!

— Раз это было, другой, третий, а выпроводив назойливого визитера в пятый раз, Хрущев испугался. «Завтра, — подумал, — не только Рыльского, но и меня посадят». Как человек хитрый, он немедленно позвонил Сталину. «Иосиф Виссарионович, — сказал, — хочу посоветоваться. Поэта Рыльского посадить собираются — есть показания, а он написал стихи, на которые песню сложили о Сталине, и вся Украина ее поет. Как быть?». Кремлевский горец постановил: «Вы в это дело не лезьте».

В результате Рыльский остался на свободе, а министра внутренних дел Успенского через две недели арестовали, так что...

Можно также коснуться воссоединения Восточной и Западной Украины — это же при Хрущеве земли в нынешних собирались границах. Правда, ему не удалось присоединить город, откуда родом моя мама, — Холм в Польше остался, но он всегда был ее частью (как, собственно, и Львов. Лидер ПОРП Болеслав Берут приезжал к Сталину и все просил: «Отдайте нам Львов обратно». — «Да мне не жалко, — отвечал Иосиф Виссарионович, — Хрущев вот не соглашается. С ним договаривайтесь».

— Нашел Берут у кого просить территорию...

— Нет, просто Хрущев действительно выступал против — это было, а Крым... В то время это была формальность — все равно как разделение Горьковской и Арзамасской областей: сначала их разграничили, позже объединили. Крым Украине Никита Сергеевич не отдавал, поэтому геройство тут ни при чем, и дразнить такими вещами Москву тоже не надо. Когда Крым освободили от немцев и вслед за всеми остальными опальными народами Сталин сослал татар, он просто поручил Хрущеву полуостровом заниматься — переселять туда русских и украинцев...

«Если исходить из еврейских правил, я украинец»

— Там же хотели одно время Еврейскую республику сделать...

— За эту идею, кстати, и пострадала Полина Семеновна Жемчужина — жена Молотова... Сталину Еврейская республика в Крыму была не нужна — он велел перевозить туда только славян и возрождать Севастополь, а ответственным за это сделал Хрущева. Помощник Никиты Сергеевича, который до этого восстанавливал в Киеве из руин Крещатик, улетел в Севастополь, но отец мне рассказывал: «Каждый чих приходилось ехать в Москву согласовывать с Госпланом РСФСР. У них там свои идеи, а отвечать-то мне — что, всякий раз Сталину жаловаться?». Поэтому в 54-м году, когда было решено прокладывать Северо-Крымский канал, украинцы заартачились: «Да как же мы будем его строить, когда это Россия?». Вот Хрущев и сказал: «А че? Сейчас Украине передадим, тем более на подходе славная дата» (300-летие воссоединения Украины с Россией).

Никита Сергеевич в кругу семьи: дочь Елена, сын Сергей с первой женой Галиной Шумовой, дочь Рада, супруга Нина Петровна, зять Алексей Аджубей (муж Рады), 1963 г.

— Как просто!

— Тут же под фанфары это оформили, а если бы не было даты, сделали бы то же самое без фанфар. Тогда же было единое государство Советский Союз, в котором я жил. Понимаю, что прошлого не вернуть, но предпочел бы, чтобы все это сохранилось, включая Восточный блок. Если бы мы были успешными, так бы и было, а теперь больно за Россию, больно за Украину. Ежели исходить из еврейских правил, я украинец, поскольку мама из Западной Украины, а если по русским канонам — русский, потому что отец с Курщины, но на самом-то деле я самая что ни на есть разделенная душа.

— Советский человек...

— И это тоже. Кстати, схожее решение было принято по Пыталовскому району, который Латвия требует нынче обратно. Он был латвийским, но поскольку входил этакой опупиной в Псковскую область, его срезали, и все с этим согласились — никто же не думал, что Союз распадется... Конечно, я понимаю: если из одного места убудет, в другом прибавится, и то, из-за чего россияне переживают, для украинцев плюс, но что есть, то есть. Единственное, что хорошего было в разводе, так это, как говорил Кравчук, то, что он произошел без крови.

— Цивилизованно...

— Ну, я бы так не сказал, но делить жилплощадь никто не стал. Ельцин, возможно, просто не подумал об этом, но так произошло, и назад хода нет. Понятно, Россия сейчас локти кусает — самосознание-то имперское у нее осталось. В британской истории оно, между прочим, тоже очень долго присутствовало, но вернуть Британскую империю мы не можем — точно так же, как и Австро-Венгерскую, Римскую. Со временем это проходит — римляне же не требуют назад Лондон, а англичане не предъявляют права на Калькутту. У меня был когда-то студент из Англии — капитан 1-го ранга королевского морского флота, и когда я сравнил российскую ностальгию по империи с британской, он улыбнулся: «У нас это уже прошло».

— Вы упомянули украинские песни... Народный артист Советского Союза Дмитрий Михайлович Гнатюк рассказывал мне, как Никита Сергеевич любил слушать в его исполнении «Пiсню про рушник», «Черемшину», «Марiчку». «Пiсню про рушник», по его словам, первый секретарь ЦК просил иногда исполнять по два-три раза подряд и часто при этом плакал. Кого еще из солистов Хрущев выделял?

— Да, Дима Гнатюк хороший был человек — как говорили, он даже за моей сестрой ухаживал, но не вышло. Отцу нравились разные певцы: Паторжинский, Литвиненко-Вольгемут... Вы, наверное, и не помните этих великих мэтров прошлого времени.

Никита Сергеевич с Ниной Петровной на даче в Ново-Огарево, 1959 г.

— Ну почему же...

— Еще был Борис Гмыря, которого отец обожал и, по сути, спас, потому что великий бас...

— ...пел перед немцами, да?

— Да, причем в оккупации. Когда его уже хотели сажать, Никита Сергеевич возразил: «А, собственно, почему вы считаете, что он остался, — это же мы оставили его вместе с Киевом. То, что Гмыря пел где-то... Ну, а что оперный певец еще мог делать — иначе бы умер с голоду». Как водится, шли по этому поводу какие-то хитрые разговоры со Сталиным, и тот изрек: «Пусть поет!». Потом неизменным участником всех правительственных мероприятий стал Дима Гнатюк, затем «контр-Гнатюк».

— В смысле, Николай Кондратюк? Никиту Сергеевича, я знаю, очень тянуло в Украину, где прошли, как он утверждал, лучшие годы его жизни. Выйдя на пенсию, ваш отец не желал посетить Киев?

— Понимаете, когда его отстранили от власти, — будем называть вещи своими именами! — он жил под...

— ...колпаком?..

— ...под постоянным давлением. Колпака как такового не было, это не был домашний арест — Никита Сергеевич мог ехать куда угодно, за исключением тех мест, где появляться было нежелательно.

— Киев, однако, Хрущев мог навестить?

— Мог, но не хотел, потому что одним из самых рьяных заговорщиков был Петро Шелест — торопил снять отца остальных и на печально известном пленуме с наиболее сильными нападками выступал. Не лучше повел себя и Подгорный...

— Предали они его, да?

— Слово «предали» тут не подходит. Отец собирался уходить, понимал, что пора, и много раз говорил: «Вот будет следующий, ХХIII съезд...

— ...там и решим»...

— Мы не знаем: ушел бы он в 65-м году — не ушел... Это как с третьим сроком Кучмы и Путина, но если Украину Никита Сергеевич любил, то с украинскими начальниками чувствовал себя неуютно, и поэтому в Киев, да и вообще никуда старался не выезжать. Не хотел слышать за спиной бесконечные разговоры про свой волюнтаризм и — это было второе обвинение — субъективизм... Мы же повторяем до сих пор формулы, придуманные в отделе «Д» КГБ...

— ...у бывшего куратора пятого, диссидентского управления КГБ, Филиппа Денисовича Бобкова?

— Нет, еще до него. Четвертое управление Хрущев расформировал, потом отдел дезинформации реорганизовали в отдел активных операций, из которого выросла «Альфа», а затем уже создали пятое управление, которое возглавил Бобков, так вот, в 66-м с благословения Шелепина и Брежнева Семичастный начал кампанию дискредитации Хрущева.

Давайте задумаемся: кто же такой волюнтарист? Если перевести на понятный язык — человек, который берет на себя ответственность за принимаемые решения, и если мы от этого не увиливаем, значит, волюнтаристы... Нам объяснять не надо, что такое коллективное руководство. Был вот у нас Генеральным секретарем Михаил Сергеевич Горбачев — милый человек. Он все говорил: «Я ничего решать не буду», — ну и доигрался, а что такое субъективизм? Это когда человек имеет и отстаивает...

— ...свою точку зрения...

— ...и ничего больше! Хотите спорить? Пожалуйста, другое дело, что в монархии, авторитарной и тоталитарной системах эта дискуссия мгновенно выливается в политическую борьбу и потрясения, поэтому там, особенно наверху, сплошной одобрямс: «Со всей смелостью можем заявить, ваше величество, что вы гений».

«Если я начинал что-то не то делать, мама повторяла: «Смотри, будешь, как Вася Сталин»

— У Никиты Сергеевича — человека мягкого и доброго — было пятеро детей... Скажите, он мог как отец вас обнять, погладить, сказать какое-то теплое, ласковое слово — вы таким его знали?

— Понимаете, как и моя мама, он вышел из крестьянской семьи, а в этой среде нежности не поощрялись. В нашем доме сюсюканья не было, но родители старались нас приучить к жизни. Отец действительно был очень добрым, но в том смысле, чтобы проверять уроки, он нами не занимался...

— Занимался он государством...

— ...а воспитание на маминых лежало плечах. Правда, если у меня много появлялось троек, она сетовала: «Ну как ты можешь? Вот узнает отец...».

Хлеб-соль в родной Калиновке Курской области

Не грозила, что он накажет (мы знали: мама это сделать могла, а отец — никогда), но мысль о том, что наши проделки станут ему известны, была очень для нас неприятна.

Каждая встреча с отцом была в радость, и я с нетерпением ждал вечера, когда он приедет. В Москве с этим дела обстояли похуже, а в Киеве на Осеевской — до революции там жил преуспевающий аптекарь — была огромная территория (правда, побывав там уже взрослым, я обнаружил, что на самом-то деле она куда меньше, чем мне представлялось), к ней примыкал овраг.

Кстати, отец очень любил животных: у нас жили две собаки (трофейные курцхаары), белки... Когда говорю об этом американцам, они удивляются: здесь белка — что крыса, а у нас они в доме хозяйничали и постоянно срывали шторы, чего мама терпеть не могла. Когда отец приходил с работы, шустрые зверьки тут же лезли к нему в карман за орехами, а потом пытались спрятать «добычу» в косах моих сестер.

Никите Сергеевичу приносили всякую живность — у нас и лисенок жил, и козел. Лисенок был в плохих отношениях с моей бабушкой — маминой мамой, которая приехала из Польши в 39-м году. Все дело в том, что у нас был еще пруд с гусями и утками, стояли клетки с кроликами — в общем, она завела такое крестьянское хозяйство, а лисенок, который подрос, имел на эту живность свои виды, за что ему доставалось, поэтому весь день где-то он пропадал. Когда вечером отец шел на прогулку, я отправлялся с ним, и к нам присоединялся лисенок. Втроем бродили мы по дорожкам, а потом отец уходил, и лис до следующего вечера исчезал.

— Правду ли говорили, что у детей Никиты Сергеевича Хрущева была единственная привилегия — не стать такими, как Вася Сталин?

— Да, в ту пору он был у всех на слуху, и, если я начинал что-то не то делать, мама пеняла: «Смотри, будешь, как Вася». Впрочем, это уже когда мы в Москву переехали, а так особенных привилегий не только у нас, но и у других детей крупных партийных руководителей не было. В школу ходил пешком, в институт на метро ездил до «Бауманской», а дальше висел на подножке 37-го трамвая.

— Охрана за спиной не маячила?

Хрущев очень любил украинские вышиванки и часто надевал их под костюм вместо рубашек

— Ее в то время вообще ни у кого в нашей семье не было, кроме отца. Его сопровождали три человека, за Микояном ходил уже один, а чтобы за мной — такого и представить никто не мог. Никакой охраны, хотя на улицах тогда было, в общем-то, абсолютно безопасно.



— Жен и мужей для детей Хрущева подбирали родители или они в эти вопросы не вмешивались?

— Нет, что вы, была полная демократия — они считали, что мы сами должны выбрать свою судьбу. Когда Рада, будучи студенткой МГУ, нашла себе Алексея Ивановича Аджубея, никто вообще не знал, кто он такой, — его привезли на смотрины, когда они уже собирались жениться. Жених, надо сказать, чувствовал себя не очень уверенно...

— ...представляю!..

— ...и я, еще достаточно маленький, над ним тогда подшутил... В шесть лет у меня развился туберкулез сумки бедра, а лечили болезнь капустным соком, потому что в нем витамин С (лимонов же не было!), свежим воздухом и лежанием на спине. Год я провел, прибинтованный к доске, в гипсе, но и потом врачи велели мне спать на жестком.

В Межигорье у меня была комната с двумя кроватями, но рядом — я же считался уже взрослым! — никто не спал. Моя койка была с фанеркой, накрытой байковым одеялом, поэтому я периодически перебирался на соседнюю — с нормальным матрацем. Никто о моей хитрости не догадывался, да это, хотя я еще в корсете ходил, было, наверное, не так страшно, и вот... Словом, когда Алексея Ивановича привезли, его отправили спать со мной, а я так прикинул: «Ну что же мне, снова на эту фанерку?» — и уложил на нее гостя. Не знаю (смеется), что он подумал, — может, решил, что в хрущевской семье так женихов проверяют.

«Вы без штанов нас оставите», — говорил отец своему другу маршалу Гречко»

— Вы успешный ракетчик, профессор, доктор наук, долго работали в ракетном КБ у Владимира Челомея, стали Героем Социалистического Труда — я вот увидел у вас на стене прилагающиеся к этому высочайшему в СССР званию «Золотую Звезду» и орден Ленина. После смещения Никиты Сергеевича многие недоброжелатели судачили, что все это вам досталось по блату, а сами-то как считаете?

— Понимаете, все награды дают люди, и, например, отец о том, что меня к Герою представили, не знал — потом даже выговорил за это Челомею в моем присутствии (мне было очень неудобно).

Никита Хрущев выпивает и закусывает в полях Херсонщины, 1940 г.

Отвечать на ваш вопрос трудно, но кто меня званиями укорял? Журналисты да бывшие партийные работники — вот Коля Егорычев, в прошлом секретарь Московского горкома, все изощрялся, однако никто из ракетчиков (не только челомеевских, но и других) такого не говорил. Напротив, когда стало можно, они принялись вручать мне всякие памятные медали: и пилюгинские, и гагаринские — вы их на той же стене видели...

— ...в довольно большом количестве...

— Да, их очень много. Кто-кто, а коллеги знали, чего я стою. Вот только что получил электронное письмо из ЦКБМ: новый, уже третий после Челомея, генеральный конструктор просит прислать биографию, потому что они издают книгу, в которой хотят поместить биографии всех работавших там Героев Социалистического Труда и лауреатов Ленинской премии. У меня же еще и Ленинская премия была... Даже при Брежневе мне дали премию Совета Министров СССР — к ней меня Академия наук представляла, и когда наверху предложили: «Давайте Хрущева вычеркнем», академик Котельников взбрыкнул: «Тогда мы вообще всех вычеркнем». На самом-то деле, трудился я не хуже других, хотя сверхгениальным, таким, скажем, как Челомей, конечно же, не был.

— Никита Сергеевич много работал?

— С девяти утра до шести вечера, но еще приносил с собой кипу бумаг, которые читал за столом в столовой. Изучал их и в выходные дни, вернее, в выходной — тогда он был один. Отец же, как всякий творческий человек, этим жил, но когда ему говорили: «Я с утра до ночи работаю», подобное рвение не одобрял. Отвечал так: «Если на службе вы пропадаете сутками...

Никита Сергеевич (второй слева) отдыхает в компании председателя президиума Верховного Совета УССР Михаила Гречухи, зампредседателя Совнаркома УССР Василия Старченко и их жен. Пруд рядом с Осиевской улицей в Киеве, 1944 г.

— ...значит, плохой работник...

— ...да: либо вы ничего там не делаете, либо врете, потому что трудиться без отдыха невозможно».

— Никита Сергеевич запустил, как принято говорить, на орбиту первого космонавта — космос, освоению которого он уделял огромное внимание, был его любовью?

— Его любовью были две вещи: сельское хозяйство и строительство жилья.

— Приоритетные направления?

— Не просто приоритетные. Он был уверен, что сперва нужно людей накормить, дать им крышу над головой, и в решение этих задач вкладывались ресурсы, которые изымались, где только можно: сокращалась армия (у него была собственная концепция необходимой достаточности), было запрещено стоить новые административные здания... Если Хрущев узнавал, что где-то отгрохали дом для начальника, тот сразу терял свое кресло, и поэтому надобность в элитном жилье для него отпадала. Поэтому руководители заселялись либо в освобождающиеся квартиры, либо в нормальных панельных домах.

«За освоением космоса стоял Хрущев, но для Никиты Сергеевича космос был хобби — отец не позволял безоглядно расходовать деньги». Никита Сергеевич встречает Юрия Гагарина после первого космического полета в аэропорту Внуково, 14 апреля 1961 г.

Что до Вооруженных сил, то отец стремился создать такую их структуру, которая бы обеспечивала ненападение на Советское государство. Тогда в Америке было много желающих с СССР разобраться: один предлагал разбомбить Москву, другой — 50 крупнейших городов. Командующий стратегической авиацией США генерал Кертисс Ли Мей посылал наверх записку за запиской. Последнюю из них я читал, смысл такой: «Сейчас, пока не поздно, нужно Советский Союз разбомбить, и ради торжества демократии мы должны пожертвовать на той стороне 100 миллионами жизней».

— Ужас какой!

— Он был очень хорошим генералом, но, слава Богу, что все президенты: и Трумэн, и Эйзенхауэр — этих посланий не читали, а потом Кеннеди просто отправил его в отставку. Хрущев считал, что мы не можем с Соединенными Штатами соревноваться, потому что их экономика в три раза мощнее, и если будем тянуться за американским военно-промышленным комплексом, прогорим. «Вы без штанов нас оставите», — говорил он своему другу маршалу Гречко.

Хрущев (кстати, таким же был Эйзенхауэр) мог сказать военным: «Вам это не надо». Советский Генеральный штаб подсчитал: если у нас будет 300-400 межконтинентальных ракет с ядерными зарядами, обычные Вооруженные силы будут практически нам не нужны, мы сможем их сократить, и задачей Никиты Сергеевича было создание ракетных сил...

С первым космонавтом на кремлевской трибуне

— ...щита...

— ...из этого и родился космос. Первая ракета Р-7 была задумана как межконтинентальная, но Сахаров тогда просчитался. Он полагал, что трехмегатонный термоядерный заряд будет весить около пяти тонн, а вся боеголовка — 6,5 тонны, и сделал Р-7 огромной, 270-тонной. Американцы же, проектируя свой «Атлас», не промахнулись, поэтому он у них получился маленьким. В результате военными стали янгелевские ракеты из «Южмаша» (тогда это было КБ-586), потом челомеевские, а Р-7 переориентировали на службу космосу.

— Королевская семерка!

— Да, хорошая, обладающая огромными резервами, ракета. Ее, кстати, делал не Королев, а Михаил Клавдиевич Тихонравов. Королев был гениальным менеджером, сумел создать ракетную промышленность, и за это ему честь и хвала.

— Как ученый Королев был слабее Янгеля, Челомея?

— Что, простите, вы понимаете под словом «ученый»?

— Светлая голова, креативные идеи...

— У Сергея Павловича была, безусловно, светлая голова, но менеджера. Чтобы появилась ракетная промышленность, когда в ракеты еще никто не верил, нужно было соединить в едином порыве множество людей — ему это удалось... Вот я здесь работаю в Институте международных исследований Томаса Уотсона, который был создателем корпорации IBM... В свое время его папа купил завод ходиков, а Том ничего не понимал в вычислительной технике, но был гениальным менеджером и создал крупнейшую фирму с нуля, с первых табуляторов (кстати, поставлял свою продукцию и в Москву)...

Впрочем, я не ответил на ваш вопрос. Для Никиты Сергеевича космос был хобби — ему это нравилось, но он не позволял безоглядно расходовать деньги. Когда Королев приходил к нему с очередным проектом (в частности, так было с Лунной программой), Хрущев спрашивал: «Сколько это будет стоить?» — и тот уходил. Посчитать было трудно, заниматься такими вещами никто не любил. При мне отец раз пять допытывался у него: «Сколько?». Да, имея хобби, вы можете по случаю купить неплохую картину, но если вам предложат полотно за 50 миллионов долларов, вы уже хорошенько подумаете и прикинете, сколько у вас в кармане.

«Узнав, что Гагарин спускается, Никита Сергеевич не выдержал, закричал в трубку: «Скажите одно — он жив?»

— Я видел немало фотографий и кинохроники, где Никита Сергеевич по-отечески обнимает Гагарина, и видно: он очень гордится и весь от радости светится...

— Ну естественно! Конечно, за освоением космоса стоял Хрущев, и из того, что я называю «хобби», не следует, что он этим не гордился. Аджубей мне рассказывал: они писали с отцом к очередному съезду доклад, и тут позвонил Королев — доложил, что Гагарин спускается. Никита Сергеевич не выдержал, закричал в трубку: «Скажите одно — он жив?! Жив?!». Тогда ведь еще не знали, что произойдет с человеком в космосе: не сойдет ли он там с ума, не сгорит ли, а может, у него вообще все внутри оборвется. В «Востоке-1» был пультик такой — надо было нажимать кнопки по коду, чтобы, если космонавт вдруг лишится разума, не дай Бог, не включил бы не в ту сторону двигатели.

— В последнее время нет-нет да и всплывет версия, что Гагарина просто убрали, подстроив авиакатастрофу. Стал, дескать, народным любимцем и при этом настолько самостоятельным и независимым, что от него поспешили избавиться. Как вы считаете, это могло быть?

— Понимаете, вокруг всякой знаковой фигуры и всякого значимого события ходит обычно масса сказок. Рассказывают, например, что Берия отравил Сталина, что Гагарин был не первым, а до него в космос летал старший сын авиаконструктора Ильюшина Володя, что американцы не высаживались на Луне — много таких примеров привести можно.

Официальный прием в Кремле в честь Юрия Гагарина, 14 апреля 1961 г. Никита Сергеевич, Валентина и Юрий Гагарины, супруга Хрущева Нина Петровна, Сергей Хрущев с первой женой Галиной Шумовой и сестрой Еленой Хрущевой

— Американцы, выходит, высаживались на Луне?

— В этом я убежден.

— Гагарин был первым?

— Конечно.

— И Берия Сталина не отравил?

— Нет, отравления не было.

...Гагарина не убили, потому что он был народным героем, символом, который все оберегали: и Хрущев, и Брежнев. Когда принято беспокоиться? Когда налицо конкурент.

— В данном случае о конкуренции речь не шла?

— Нет, абсолютно. Конкурентом Шелепин был — его и убрали. И Семичастного...

— Хорошо не физически — просто отправили из Москвы...

— Физически убирать было трудно — есть просто понятие прецедента. В российской истории конкурентов всегда устраняли, лишая их жизни.

Никита Сергеевич и Юрий Гагарин на космической свадьбе Валентины Терешковой и Андрияна Николаева. 3 ноября 1963 г.

— Традиция такая, да?

— Так было во всех монархиях, только мы задержались попозже. Если возьмете Францию времен д’Артаньяна, они поступали так же, вот и у нас по примеру Ивана Грозного всех убирали: Петр I — своего сына Алексея, Екатерина II — своего мужа Петра III, Александр — своего отца Павла I, Николая II расстреляли, потому что был конкурентом.

Сталин ликвидировал всех, Берию расстреляли — он был бандитом, но в то же время и соперником, его боялись, а потом в 57-м году сталинисты выступили против Хрущева и проиграли. Они, кстати, страшно испуганы были. Каганович отцу позвонил: «Никита, ты не поступишь с нами, как он?», на что Никита Сергеевич ответил: «Да кому вы нужны?!».

— Их, насколько я знаю, просто сослали...

— Отправили с глаз долой из Москвы — кого директором, кого послом.


Из книги Сергея Хрущева «Рождение сверхдержавы».

«Отец чрезвычайно гордился тем, что впервые за последние десятилетия за политическим поражением не последовали репрессии, а такие предложения раздавались. Он демонстрировал своим противникам реалии XX съезда, против которого они восстали. «Должен царствовать только закон», — повторял отец. К сожалению, осуществить обещание оказалось куда труднее, чем провозгласить, но тогда казалось, что главные препятствия позади.

Оставить своих противников в Москве отец не решился. Когда я поинтересовался судьбой членов «антипартийной группы», он сказал, что им подыскивают работу, но подальше от столицы: здесь они представляют не то чтобы опасность — скорее, неудобство. Вот так постепенно, по крохам выдавливал он из себя Сталина.

Нужно заметить, что подобное решение рассматривалось всеми в те годы как весьма прогрессивное и гуманное. Никого не расстреляли, не посадили, более того, каждого постарались определить с учетом его склонностей и, если позволительно сказать, специальности.



Каганович слыл энергичным руководителем широкого профиля, никакой конкретной профессией, кроме сапожной, он не владел. Его отправили на Урал директором Соликамского калийного комбината — должность немалая. Маленкова, как бывшего министра энергетики, назначили директором крупной Усть-Каменогорской ГЭС на Иртыше. «Примкнувшего к ним Шепилова» послали преподавать студентам марксистско-ленинское учение на юг, в Среднюю Азию.

Наибольшие трудности возникли с Молотовым — его решили назначить послом. До сих пор почему-то столь важная для укрепления взаимопонимания должность используется если не как ссылка, то как способ без помех избавиться от неугодного высокопоставленного чиновника. Выбрали подходящее, не из первого десятка государство, с которым особых дел у нас не предвиделось, запросили согласие на аккредитацию и... получили отказ. Пришлось искать новое место, однако опять ничего не получилось: не просто не дали согласия, а попеняли за неуважение — как можно назначить послом человека, который не пользуется доверием собственного правительства?

Министр иностранных дел Громыко пришел к отцу за инструкциями. Отец вначале даже рассмеялся: «Так-таки и отказываются?». Сложившаяся ситуация, казалось, его забавляла, но тут же он посерьезнел.

— Они правильно рассуждают, — выговорил он то ли себе, то ли Громыко, — следовало предвидеть реакцию. На самом деле, обидно получить послом человека, о котором заранее известно, что он не только не пользуется уважением, но и вообще вряд ли сможет с руководством связаться.

Отец сказал, что подумает — конечно, не о том, чтобы оставить Молотова в Москве. Он решил сам поговорить с кем-нибудь из руководителей социалистических стран, попытаться уговорить принять послом Молотова.

Первым делом он позвонил Новотному в Прагу — отцу казалось, что тот согласится. Недавнее сооружение на холме над Влтавой огромного монумента Сталину свидетельствовало об определенных симпатиях чехословацкого руководства, однако Новотный категорически отказал. Пришлось в иные двери стучать — все без результата. В конце концов отцу с трудом, в виде личного одолжения, удалось уговорить Цеденбала. Вскоре пришел агреман на аккредитацию нового советского посла — так Молотов отправился в Улан-Батор».


— Поломал ваш отец традицию...

— ...и возник прецедент, поэтому, когда Брежнев пришел к председателю КГБ Семичастному и предложил: «Давай Хрущеву авиакатастрофу устроим», тот ответил: «Нет» — это сам Семичастный рассказывал. Брежнев был человеком слабым, ему было страшно...

Никита Хрущев, председатель Совета Министров Венгерской Народной республики Янош Кадар и Леонид Брежнев на прогулке в подмосковном лесу. Июль, 1963 г.

— ...ввязываться, да?

— Вообще страшно. Ему казалось: вот не станет Хрущева — и все хорошо будет. С самолетом не вышло, он опять: «Может, его отравим?». Семичастный руками развел: «А как? У него все люди в охране верные». Потом, когда Никита Сергеевич возвращался из Скандинавии, у Брежнева новая идея возникла. «Давай, — предложил, — остановим поезд Хрущева, арестуем его и посадим в охотничье хозяйство Завидово». Семичастный, однако, был хитрым. «Леонид Ильич, на что вы меня толкаете?» — переспросил. Он же понимал: «Сейчас я уберу Хрущева, а потом уберут меня»...

— ...однозначно!..

— ...поэтому и сказал Брежневу: «Дайте мне письменное указание». На этом все и закончилось, поэтому уже нельзя было физически устранить Шелепина, и по той же причине Ельцин не мог Руцкого убрать. Прецедент — великое дело, и, что ни говорите, 57-й год резко российскую традицию изменил.

— Первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Машерова тоже, вы считаете, не устраняли?

— Нет, это ушло. У них был один рецидив, когда разрешили проводить такие операции за рубежом.

— Против предателей?

— Да. После Сталина на политические убийства наложили табу, а Четвертое управление, которое следило за интеллигенцией (да за всеми), ликвидировали. Было запрещено также заводить дела на руководителей всех уровней, начиная с райкома.

— Кого же за рубежом убрали?

Никита Сергеевич был очень искренним и непосредственным человеком и многим запомнился как самый живой генсек

— Во-первых, болгарского писателя-диссидента Маркова, которого укололи зонтиком, наверное, кого-то еще... В принципе, это снова после осуждения на 15 лет Судоплатова разрешили, а он с Эйтингоном, своим заместителем в Особой группе, занимался такими вещами очень активно. Это же они убили украинского националиста...

— Бандеру?

— Нет, до него, в 20-е годы.

— Может, Коновальца?

— Вы не помните, а я позабыл... Потом дотянулись до Троцкого, а Бандера, наверное, был последним, кого еще позволили ликвидировать, — потом какое-то время не убивали. Был период, когда вернулись к этой практике за рубежом, но внутри страны этого все же боялись.

Вы вот говорите — Гагарин, но у него с самолетом что-то случилось. Скорее всего, они в штопор попали, вследствие чего возникла нештатная ситуация, которой никто не мог предусмотреть. Гагарина опасались выпустить одного, поэтому он летел в «спарке» с Серегиным. Конструкция этого типа самолетов такова, что первым катапультируется инструктор (он ценнее), но тут инструктор боялся оставить Гагарина («Я катапультируюсь, а он нет — и что будет?»), поэтому старался во что бы то ни стало вывести самолет из штопора, а надо было прыгать.

«Я был у Рокфеллеров дома: большая квартира, но с замками на Рублевке или у вас в Конче-Заспе не сравнить»

— Глядя на «огоньковские» фотографии из архивов, просматривая документальные кинокадры, я обратил внимание, как скромно, даже аскетично одевались члены Политбюро тех лет: полувоенные френчи, ремни, сапоги — никакой роскоши, даже намека... Какую одежду предпочитал Никита Сергеевич?

— Роскошь и впрямь не предусматривалась — это неприличным считалось. Кстати, как сейчас в США: здесь это удел нуворишей, Абрамовичей... У вас тоже, наверняка, есть такие — показывают себя, кичатся своими деньгами...

Никита Сергеевич разговаривает по телефону с Валентиной Терешковой, которая в этот момент находится на орбите. Леонид Ильич с умилением слушает, 1963 г.

Однажды меня пригласили на семейную конференцию самых богатых людей США — ее вел Дэвид Рокфеллер. Я, между прочим, сказал вам, что выступаю здесь с лекциями, — это принятый бизнес — вот и им объяснил, что беру гонорар. Они наотрез: «Это исключено». — «Тогда, — я в ответ, — не поеду: чего мне там делать?». Организаторы со всех сторон заходили, а потом позвонили президенту моего университета, и он настоял: «Поезжай». Ему-то я отказать не мог, но Рокфеллера все же потом спросил: «А почему гонорар-то не платите? По сравнению с вашими доходами он копеечный, а для меня это дело принципа: раз я у вас, значит...». Тот улыбнулся: «Если бы мы гонорары платили, не были бы Рокфеллерами».

Прибыл туда и Билл Гейтс, еще кто-то — они обсуждали, что со своими миллиардами делать. Детям своим передать? «Нет, — говорят, — слишком большие деньги».

— Растратят?

— Страшно не то, что растратят, а то, что богатство их развратит. Надо самим работать и зарабатывать. Ну, можно им мелочь оставить, миллионов так 30...

— ...на карманные расходы...

— (Смеется). Гейтс предложил: «Будем Африке помогать», как в той песне, кто-то другие идеи выдвинул... Кстати, я был у Рокфеллеров дома: большая квартира, но с замками на Рублевке или у вас в Конче-Заспе не сравнить, поэтому у каждого свои представления о том, что нужно для жизни.

...У Никиты Сергеевича френча не было, он носил костюм с галстуком — как и я. Любил рубаху украинскую надевать, но только на отдыхе — это тоже сказки, будто он с ней не расставался.

У меня, к слову, тоже была вышиванка: красивая, голубая, а у отца их было много — часто дарили. Что же костюмов касается, то шили их, как умели, а потом сфотографировали как-то Хрущева, когда вылезал из машины, и увидели, что сидит на нем костюм мешковато (так, впрочем, и было). После этого постановили: «Шить надо у мира учиться». Был такой хороший закройщик по фамилии, если не ошибаюсь, Легнер, который это дело освоил, и когда в 58-м году в Советский Союз приехал президент Италии Джованни Гронки, жена гостя спросила: «Никита Сергеевич, вы свои костюмы в Италии заказываете?». Отец засмущался, но и пиджаки, и брюки уже и впрямь стали нормальными.

Дмитрий Гордон в гостях у Сергея Никитича в Провиденсе, США Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— Я где-то читал, что когда Никита Сергеевич приехал в США и ему показали Рокфеллера, он был так поражен, что решил его даже потрогать, после чего воскликнул: «Надо же, такой, как и мы!»...

— Это правда, но не совсем, потому что произошло их знакомство не в США, а в 55-м году на встрече глав четырех держав в Женеве. Нельсон Рокфеллер (тот, который впоследствии стал вице-президентом) был политиком и советником Эйзенхауэра, и к тому времени, когда Эйзенхауэр представил его Хрущеву, два лидера нашли — пусть и в первом приближении — общий язык. Президент США сказал: «А вот и Рокфеллер». Никита Сергеевич переспросил: «Тот самый?». — «Тот, тот». Отец мне рассказывал: «Я думаю: как же его пощупать? Взял за бока кулаками. Он сначала удивился, а потом обхватил меня, и мы стали смеяться».

— Долгое время Никита Сергеевич был первым лицом огромной страны. Какие подарки преподносили ему в ходе многочисленных визитов и были ли среди них очень ценные?

— Ему вообще много чего дарили, но это зависело от страны: китайцы, восточные, так скажем, владыки делали подороже презенты, на Западе — чисто символические. Сверхдорогих не было. Вот эти часы (показывает) мне подарил король Афганистана Мухаммед Захир Шах (там на обратной стороне выгравирована сура из Корана), а этот ковер он преподнес Никите Сергеевичу, так что кое-что осталось.

— Шкатулка, я смотрю, стоит замечательная, малахитовая...

— Ее отцу преподнес в 54-м году ЦК ВЛКСМ — тогда такие вещицы продавались во всех сувенирных магазинах Москвы, и я не думаю, что ее стоимость превысила бы потолок, который американцы установили для ценных подарков (все, что дороже, принимать запрещено). Большинство презентов мама отправляла в ЦК, где была специальная комната для их хранения. Потом, когда Никиту Сергеевича отставили, то, что получше, разворовали, а что не разошлось, отправили в музей, а там дали команду списать как не имеющее ценности. В основном все уничтожили, правда, большой палехский портрет Никиты Сергеевича музейщики пожалели и предложили: «Может, возьмете? Нам что его сжечь, что вам отдать».