Пока наши горе-политики пугают доверчивый народ митингами и кровавой междоусобицей, 33-летний Андрей Данилко его смешит. Артист хорошо понимает: тот, кто смеется, не способен на злые поступки, и вообще, смех продлевает жизнь и убирает морщины...
В его эпатажную, неунывающую, бесшабашную Верку Серючку — в отличие от намозоливших глаза гламурных поп-звезд — продюсеры миллионы «зеленых» не вкладывали: певицу-проводницу раскрутили не масс-медиа, а дикие, стихийные рынки, в которые на заре независимости превратилась вся наша страна. Ее просто вытолкнула на сцену из своих душных недр толпа: «А ну, давай!» — и Сердючка вжарила так, что всем стало мало. Это за ней подхватили: «Ще не вмерла Україна, если мы гуляем так!».
Когда-нибудь, жонглируя словами «дуркование», «карнавализация» и «стеб», надменные высоколобые критики, может, и объяснят этот поразительный феномен, но пока в их головах не укладывается, как застенчивый, говорящий на суржике провинциал, который три раза безуспешно пытался поступить в музыкальное училище, а из эстрадно-циркового был и вовсе отчислен, cмог самотужки, без волосатой руки, превратиться в явление всеэсэнговского масштаба. Видимо, просто почва у нас особая — украинский чернозем называется. Только на нем, как на Поле чудес, скромные инженеры и завлабы оказываются вдруг владельцами заводов, газет, пароходов, баба Параска превращается в национальную героиню и, забыв про необработанный огород, раскатывает по Европейской площади Киева на «бабомобиле», а участник пэтэушной самодеятельности становится мега-звездой...
Хиты Сердючки охотно поют в застольях, под них танцуют на свадьбах, ее перлы цитируют. Это уже фольклор: «Без бокала нет вокала!», «Я по колено в шоке» или «У кого есть рот, тот поет»... Естественно, когда всеобщая любимица решила поучаствовать в конкурсе «Евровидение», народ дружно ее поддержал: во время голосования в прямом эфире Первого национального к тысячам зрительских sms-ок в ее пользу присоединились и члены высокоуважаемого жюри.
Что интересно, не только мы веселиться любим: экстремальный номер на ура приняла Европа — от Ла-Манша до Средиземного моря. Как сообщают информагентства, согласно опросам, турки будут голосовать за Сердючку, отбросив английскую чопорность, «The Daily Telegraph» называет ее несомненной фавориткой «Евровидения», а финны уже выпустили значок — Верка в очках-стрекозах, с приколотым цветком...
Лично я не сомневаюсь, что выступление нашей прославленной конкурсантки доставит удовольствие всем — даже тем, кто, объявив Сердючку «продуктом хохлацкого маскульта», клеймил народную певицу на митингах и сжигал ее чучела на площадях. Добрая Верка не прячет за своей поролоновой пазухой камня, а Андрей Данилко даже жалеет тех странных соотечественников, которые старательно воссоздавали для него скандальную атмосферу коммунальной кухни (видимо, по-своему истолковав тот факт, что «Евровидение» считают конкурсом домохозяек)...
Артист не согласен с журналистами, которые называют его поп-стар: он чувствует себя не звездой, а петардой. Жаль только, что в отличие от холодного светила, сияющего в недосягаемой выси, эта непременная принадлежность всякого настоящего праздника и карнавала быстро сгорает. Зрители, правда, об этом не думают: они просто радуются фейерверку и по-детски надеются, что он не закончится никогда...
«Те, кто устраивал митинги и сжигал сердючкины чучела, забывали, что за сценическим образом — живой человек»
— На мой взгляд, Андрюша, ты не просто блестящий актер, но и целое явление в нашей культуре, хотя сегодня об тебя точит зубы множество критиков. Нравится, когда критикуют?
— Для артиста, по-моему, очень важно, что есть люди, которые его любят или, наоборот, ненавидят. Неприятно, конечно, слышать в свой адрес несправедливые вещи, зато равнодушных нет... Часто журналисты спрашивают: «Почему вас не видно на таком-то музыкальном канале? Почему не крутят на такой-то радиостанции?». Я отвечаю: «Ребята, Верка Сердючка — это не фоновый персонаж, она не может торчать в телевизоре день и ночь, ее появление должно быть строго дозировано».
Счастье мое (и несчастье, наверное, тоже) заключается в том, что все спорят, но договориться не могут: Сердючка — это хорошо или плохо? Думаю, самый точный барометр — дети: Верку они обожают. Когда вышла программа Андрея Малахова «Пусть говорят», где все на меня дружно накинулись, потому что кто-то чего-то там не расслышал, мне столько звонили... Отовсюду — из Америки, из Израиля, из Германии... 
— Об этом мы еще непременно поговорим, а пока... Знаешь, я очень рад, что именно ты будешь представлять Украину на «Евровидении», хотя, как по мне, этот конкурс — не ахти какое событие, а вдобавок он еще и заполитизирован...
— Я, Дима, так не считаю, и отношусь к нему очень тепло. У «Евровидения» есть горячие поклонники: взять того же Филиппа Киркорова, который прямо с ума по нему сходит, — вот нравится ему! Что же до политической подоплеки, так она даже у Нобелевской премии есть.
Для меня «Евровидение» — это единственный фестиваль, который объединяет Европу. Ну сам посуди: у экранов собирается масса людей, все они искренне переживают... Мне, правда, хочется, чтобы наши артисты — имею в виду представителей России, Белоруссии и Украины — относились к этому чуть спокойнее, с улыбкой, как на Западе принято. Никто не сидит там с корвалолом и не подсчитывает лихорадочно баллы: сколько их в сумме и как какая страна проголосовала. Они просто радуются: «О! Пятое место! Классно!». — «Четвертое — хорошо!». — «Первое место — прикольно!». Это всего лишь ярмарка дружбы, куда приезжают подурачиться, поводить перед елочкой хороводы...
— Относительно нерасслышанных кем-то слов... В прессе писали, что Андрей Данилко спел «Раша, гудбай!», но ты утверждаешь, что это не так...
— Ну какое там «Раша, гудбай!» — зачем на конфликт нарываться? Верка Сердючка — это голубь мира, она по определению не может обидеть россиян, задев их патриотические чувства. Я родился в Советском Союзе, и мозгами, как и ты, еще там. Ну здорово ведь — приезжаешь в Казахстан, в Узбекистан, и нет границ, разделения. Я ненавижу, когда в четыре утра в купе вваливаются пограничники с собаками, мне противны эти таможни...
— Тем не менее в Штатах ты их проходишь — и все нормально...
— У меня просто было всегда ощущение, что Америка какая-то очень далекая... Для меня это однозначно Луна, и когда мы поехали туда на гастроли, прийти в себя долго не мог: как это вообще может быть?
— Сердючка на Луне...
— Точно, а здесь она на Земле, и поэтому я хочу, чтобы мой персонаж объединял людей, а не разъединял. Когда первый раз мне сказали, что кому-то послышалось в моей песне «Раша, гудбай!», я не то что переживал, а подумал: «Тю, они что — глухие?». Там же хорошо слышно «Лаша тунбай», что переводится с монгольского как «взбивай масло». «Бай» — это «масло» и на корейском, и на казахском, то есть тут некая игра слов. Во вступлении к песне «Dancing» Верка Сердючка говорит: «Я и английский — это небо и земля, поэтому давайте разговаривать языком танца». Из этой считалочки: «Зибен-зибен, ай-лю-лю» недалекие люди устроили политическую акцию. Конечно, для меня это неожиданно...
— Без меня меня женили...
— Первой эту версию запустила газета «Блик», и пошло-поехало. Те, кто устраивал митинги и сжигал Сердючкины чучела, забывали, что за сценическим образом — живой человек, который все это принимает не то чтобы близко к сердцу...
— ...но у которого есть нервы...
— ...и есть семья. Я даже плохо отборочный тур отработал, потому что после этой Голгофы у меня все валилось из рук. Я был просто размазан: всю ночь лежал с закрытыми глазами.
«Если бы я пропел «Раша, гудбай!», извинился бы: «Занесло, сожалею»
— Неужели ты такой впечатлительный?
— Ну, знаешь, когда по телевизору видишь ритуальное сжигание чучела...
— Но это же популярность!
— А я считаю — идиотизм. Когда ребята из Би-би-си приезжали ко мне в Киев, они спрашивали: «Почему у ваших людей такая реакция на комедийного персонажа?». — «Не знаю, — сказал им, — спросите у них». Для англичан это было удивительно: с таким же успехом в России можно устроить митинг против Куклачева — обвинить его в издевательстве над кошками... Настолько это все непонятно... Дим, а может, они из зависти?
«Когда я в детстве зимой просыпался, на обоях лежал иней. Условия были плохие, но никто особо не жаловался...» |
...Мне тяжело было. Сейчас в связи с последними политическими событиями немножко все успокоилось, утряслось, а то — караул! Мало того, что в малаховской программе «Пусть говорят» реально мочили, так еще и Наталья Витренко против Сердючки выступила, масла в огонь подлила...
— Что же она сказала?— Да что-то типа: «Данилко не без способностей, но как эту кикимору можно на «Евровидение» выставлять? Это для Украины позор, он пропел России «гудбай», это гимн атлантистов, которые толкают нас в НАТО». Я не дословно цитирую, но смысл такой... Сидел и думал: «Господи, я же не учу Наталью Витренко, как вести агитацию, зажигать массы, бороться с политическими конкурентами. Я не суюсь туда, где ничего не смыслю, — чего же вы лезете?».
Возвращаясь к программе «Пусть говорят»... Мои обвинители услышали злополучное «Раша, гудбай!» в интернете, где звук — ну реально! — никакой, там что угодно может почудиться. «Я для того и приехал, — сказал им, — чтобы все объяснить», и когда запись песни «Dancing» прокрутили в студии на мониторах, где звук прекрасный, все услышали «Лаша тунбай», но не могли уже остановиться. Видимо, не с руки было, понимаешь, — и они набросились на меня с удвоенной силой: «Ты хочешь сделать нас идиотами, дураками»...
— Кто-то хоть заступился?— Филипп Киркоров, Иосиф Давыдович... Потом, правда, при монтаже там все подрезали, сделали мягче. Я-то ведь на прямой эфир ехал... «Если, — пообещал телевизионщикам, — будет прямой эфир, я появлюсь»... Они: «Да, да», — но буквально за час все переиграли.
— Они, Андрюша, не тебя первого обманули — такой грешок за ними давно водится...— Тем не менее мне не в чем оправдываться. Если бы я пропел «Раша, гудбай!» и увидел, что это кого-то обидело, извинился бы: «Занесло, сожалею», а так я себя в этой студии чувствовал Кристиной Орбакайте из фильма «Чучело»... Вдобавок меня покоробил подбор украинцев, чье мнение там привели. Вот будто операторы зашли в какой-то барак: все какие-то скрюченные, убогие и кричат в один голос: «Ганьба! Ганьба!»...
— Мне кто-то сказал, будто ты совершенно не слушаешь и не читаешь, что о тебе говорят и пишут...— В последнее время так и есть. От прессы я себя напрочь отгородил, а если случайно наткнусь на какой-то телесюжет, где высказывают свое мнение артисты или политики, тут же переключаюсь на другой канал.
— Михал Михалыч Жванецкий, увидев на одном из сборных концертов под дверью твоей гримерки двух дюжих секьюрити (больше ни у кого из коллег их не было), недовольно заметил: «Охрана следит не только за тем, чтобы туда никто не вошел, но и за тем, чтобы оттуда никто не вышел»...— Это абсолютно нормальная реакция — люди просто не понимают, для чего мне нужна охрана. Объясняю. События нарастали как снежный ком. Еще до отборочного тура на «Евровидение» ударили (не знаю, специально или случайно) мою машину, затем начались акции протеста — психологически все это выдержать тяжело. Плюс пошли какие-то странные телефонные звонки на мобильный...
— С угрозами? 
«Такие девушки — как звезды, что светят в небе до утра...» |
— Нет, но на той стороне какую-то ересь несли или просто молчали в трубку. Охранники на концертах и возле гримерки нужны не потому, что за кулисами на меня могут наброситься, — необходима своя, личная территория, где можно нормально переодеться и принять душ, зная, что в это время никто из знакомых или незнакомых к тебе не заскочит, чтобы сфотографировать с дочкой или еще с кем-то на мобильный телефон.
— Иногда, щелкая телевизионным пультом, я попадаю на телепрограммы «Аншлаг» и «Кривое зеркало», и у меня моментально портится настроение. Камера показывает, как люди в зале ухохатываются до колик, а я иногда не понимаю, где, в каком месте нужно смеяться. Недавно мы с Виктором Шендеровичем пришли к выводу: если исходить из количества показов по телевидению, можно подумать, что президент России — не Путин, а Петросян. Могу только представить, как людям, которые участвуют в этих ущербных программах, не нравится твое творчество, как они, очевидно, завидуют и исходят слюной, понимая, что никогда такой популярности не обретут. Что-то подобное ты ощущаешь?— Как правило, мы с ними нигде не пересекаемся, поэтому особо я их недовольства не ощущаю, хотя понимаю: все это есть. Я ведь умышленно новые номера — а никто ведь из разговорного жанра не ушел, мы их по-прежнему делаем! — не показываю. Только попадись телевидению, оно будет крутить их до упора, до тошноты, до рвоты. Ну, скажем, в программе «Шутка за шуткой» до сих пор показывают старинный номер «Милиционер», записанный еще в 99-м году.
— Хороший, между прочим, номер...— ...но это уже не актуально, потому что юмор — продукт скоропортящийся. Вот, например, я старые записи Сердючки смотреть не могу. Стесняться тут нечего: было какое-то начало, но вчера это выглядело смешно, а теперь — пошло и даже вульгарно. Поэтому я не снимаюсь в юмористических программах со специальными номерами — разыгрываем лишь небольшие скетчи на темы «Танцев со звездами» или «Новогоднего огонька». Милые шутки Сердючки и ее мамы...
«Я устал, плохо сплю...»— Возможно ли, что в кадре со временем появится и Веркин папа?— Нет
(улыбается) — это будет уже перебор.
— Хотя интересно и на него посмотреть...— Так мы же в поиске. Мама, правда, скрывает, кто папа, — у нас даже шутка была по поводу того, хто мiй батько. Помнишь, в финале клипа «Хорошо красавицам»? («Мамо, хто мiй тато?». — «Та я откуда ж знаю?!». — «Нащо ж було вигадувати в дитинствi, що мiй тато Юрiй Гагарiн?!»).
— От российского юмора плавно переходим к более близкому — украинскому. Когда и я, и ты были маленькими, в Киеве, во дворце «Украина», с помпой проводили юмористические фестивали «Вишневi усмiшки» — помнишь?— Конечно.
— Гениальный Остап Вишня — несчастный человек, который много лет отсидел в сталинских лагерях по ложному доносу, — писал потрясающе тонкие фельетоны, памфлеты, но то, что выносили на сцену участники тех фестивалей, выглядело просто ужасно, это был уровень ниже плинтуса. В Украине ярких представителей твоего жанра практически не было, то есть таланты, естественно, появлялись, но их тут же забирала Москва. Дома они не задерживались — здесь было слишком душно. Лично ты не ощущаешь неприязни со стороны людей, которые в свое время поганили «Вишневi усмiшки», а сегодня клянут тебя на каждом шагу?— Понимаешь, Сердючка — она и певица, и актриса: это такой винегрет, которому никто еще не подобрал названия, все только спорят, что же это такое. Поэтому, очевидно, я никому не составляю конкуренции: ни на эстраде певческой, ни в разговорном жанре — ну абсолютно! Даже представить такого себе не могу, хотя, разумеется, реально чувствую, что люди Сердючку любят и чисто по-человечески поддерживают меня письмами, телефонными звонками, даже на улицах. Я ведь тоже хожу в супермаркет, и там ко мне часто подходят, говорят: «Не обращайте внимания». Все, очевидно, думают, что я страшно из-за последних скандалов переживаю. Нет, просто сильно измотан...
— Накопилась усталость?— Конечно, устал, плохо сплю... Времени в обрез — разрываешься, да и денег больших все это стоит. Я, если честно, не думал, что это несчастное «Лаша тунбай» поднимет такой шум на всю Европу.
«Мама, вы когда молчите, вас приятно слушать...» |
— Так это же хорошо!—
(Грустно). Не знаю только, кому.
— Я вообще считаю, что во всем плохом надо искать хорошее. Все-таки если сжигают чучела, а не живых людей — это уже плюс...— Тем не менее это несправедливо. Сейчас радиостанция, организовавшая акцию «Нет Евросердючке!», уже извиняется, хочет неделю крутить Сердючкины песни. Зачем? Что за бред? Ну где ваши принципы? Не нравится — не слушайте, не смотрите!
— Ты, по-моему, очень верно заметил, что юмор — продукт скоропортящийся. Находить новые темы — большая проблема, а где ты их берешь? По-прежнему в метро да на рынках?— Люди всегда хотят слышать про себя. К примеру, если я расскажу историю о том, как в поезде человек, прошу прощения, идет в туалет, — описывать буду то, что происходило со мной, но это было и у тебя, и у читателей. Когда Сердючка жаловалась: вот, мол, пришла выпившая, хотела искупаться в ванне и упала, — я о себе говорил, но получалось, что обо всех. Или когда Ира Билык пишет о себе песню «Отчего так жесток снег?», ты ей сочувствуешь, потому что такое и у тебя было. Думаю, в этом весь фокус...
Я вот терпеть не могу слово «проект», который, как говорят продюсеры, надо высчитать... Может, поэтому по математике у меня в школе было велике гарне два. Все эти расчеты, поверь мне, — до лампочки, и вообще, сейчас время артистов со своим лицом. Впрочем, так было всегда. Антонов, смотри, не в ротации, а все равно на него идут, или объяви сейчас концерт Магомаева — полный зал гарантирован. Это и есть звезды, а то все — поющие трусы, как я их называю. Нет, я не против — пусть и такие будут, но никогда не собрать им переполненные дворцы и стадионы...
Господи, у нас так загажен эфир... Я ненавижу тупое слово «формат» — что это такое? Для меня — это фон: когда, к примеру, стригут в салоне и включат какой-то музыкальный канал...
— ...где до бесконечности одно и то же...— ...и это одно и то же никто даже не смотрит. Идет себе сутками напролет какой-то видеоряд...
— Ты вот сказал о том, что показываешь на сцене реальных людей, и я видел, как на монологи Сердючки реагируют женщины — они себя узнают. Как тебе, артисту Андрею Данилко, удалось так вникнуть в женскую психологию и суть?— Все очень просто. Мне непонятны эти псевдохудожественные разговоры: «Вот надо часа три, чтобы войти в образ» — на самом деле все у всех одинаково. Мы одинаково смеемся, кричим, плачем, расстраиваемся и ходим по магазинам, мы отличаемся только в бане, и то визуально — вот и все различие между мужчиной и женщиной.
— Иногда, когда ты на сцене импровизируешь, приходится от имени Верки Сердючки думать?— Знаешь, вот этого стало меньше. Какие-то свои мысли по поводу чего-либо я, конечно, ее словами высказываю — подаю через ее непосредственность, простоту, какие-то, может, воспоминания. Взять песню «Dancing» — она вроде тупая, но это только для тех, кто видит на уровне сиськи и не углубляется в смысл. Люди, вдумайтесь в текст: «Я хочу видеть тебя взбивающим масло. Ты толстый, ленивый, неповоротливый... Взбивай масло, живи не для того, чтобы танцевать, а танцуй, чтобы жить». Иными словами, двигайся — и у тебя все получится.
Почему так орут: «Все будет хорошо!» и с ума сходят (чему я несказанно рад)? Потому что эта песня полна оптимизма, она поднимает. Почему «Dancing» пошла сразу, без всякой раскрутки? Недавно мы выступали в Одессе: столько людей не видел и в лучшие времена. Даже страшно было — машина не могла проехать. Отработали свою программу, и тут я понимаю: люди ждут «Dancing», а она еще даже не сведена... Только заиграли: дрень-дрень-дрень, — все уже на ушах: «А-а-а!».
«Люди, которые называют Верку жлобихой, — сами жлобы, а жлоб для меня — просто дурак»— Я, честно говоря, не раз замечал: когда на экране Верка Сердючка, она максимально раскрепощена, а вот когда Андрей Данилко — чувствуются скованность и зажим. Видно, ты очень скромный, застенчивый, интеллигентный и тысячу раз подумаешь, прежде чем скажешь то, что Верка выпалит с ходу...— Поверь, это ошибочное мнение — все от обстоятельств зависит. Ну, скажем, вчера глубоко за полночь прилетели, сегодня снова предстоит улетать... Я совершенно не отдохнул, поэтому плохо соображаю, не могу правильно сформулировать мысль... Нужно учиться так составлять график, чтобы и для создания нового было время, и для работы, и для восстановления — без этого тяжело, а я не умею. Меня как-то спросили: «За что вы не любите Верку Сердючку?», и я ответил: «Наверное, за то, что слишком она популярна». Все, что чересчур, плохо. С одной стороны, прикольно, что зал, когда видит Верку, взрывается, а с другой — ор стоит такой, что я (а работаем мы вживую!) не могу даже попасть в тональность.
— Подольше бы так не попадать!— Никто и не говорит, что Сердючка — певица, и всем, кто относится к ней серьезно, я объясняю: она — грустный клоун. Верка — философ, мудрец и давно уже никакая не проводница.
— Тем не менее поезд Верки еще не ушел, правда?— И не уйдет — пусть не радуются!
— Я, Андрюша, просто влюблен в Сердючкину маму: потрясающий образ, но мне интересно, где сейчас настоящие мама и папа Андрея Данилко? Кто они по профессии, чем занимаются?— Папа умер, когда мне было 10 лет, а через четыре года мама купила в селе домик и до сих пор там живет. Она любит коров, природу... Раньше мы обитали в Полтаве в однокомнатной квартире, точнее — в какой-то пристройке. Когда я зимой просыпался, на обоях — они отклеивались, потому что строили как умели, — лежал иней. Условия были плохие, но никто особо не жаловался, не напрягался — не было такого, чтобы родители плакали: ах, какие же мы несчастные! Я, кстати, не скажу, что мы за гранью нищеты находились, — нет: в то время, в принципе, в массе своей жили все одинаково...
— ...только иней был разный...— Ну да, у кого-то чуть лучше, у кого-то — похуже. Жили мы, так скажем, не бедно, но очень скромно, хотя было весело, не унывали. Сейчас у меня вроде полный порядок, комфорт, но что-то пропало... Нет тех людей, которые...
— ...относились к тебе бескорыстно?— Да, хотя я еще сам, бывает, придумываю что-то, накручиваю себя — есть тут такой момент. Ты ведь тоже человек публичный, и когда кто-то незнакомый подходит к тебе, сразу начинаешь прикидывать, что ему надо. Обязательно какой-то анализ присутствует, и очень тяжело впускать в свою жизнь новых людей.
— А может быть, и не надо? 
Верка Сердючка: «Праздник «Бульвара» еще не начался, а мама уже хорошая...». Андрей Данилко, Люба Успенская, Инна Белоконь |
— Тем не менее они все равно появляются, и это нормально.
— Как зовут твою настоящую маму?—
(Опустив глаза). Света...
— Ты ее устрицами хоть кормил?— Нет
(смеется) — ты что?
— Но она иногда гостит у тебя в Киеве?— Все родня приезжает — на пару дней. Я, разумеется, могу послать за ними машину, но они ее никогда не берут: «Не надо, мы на метро». Им так удобнее...
— Как реагировала мама Света, когда поняла, что ее мальчик, ее Андрюша, стал так популярен? Верка Сердючка не вызвала у нее отторжения?— Нет. Отторжение может быть лишь тогда, когда сын лежит под забором со шприцем в руках или продает сервизы, которые накануне у кого-то украл.
Тут, очевидно, уместна какая-то история, но я же, если по большому счету, поднимался по ступенечкам, а не сел в лифт и взлетел: раз — и в звезды. Недавно ко мне приезжали журналисты из «The Daily Telegraph». «Если кратко, — спрашивают, — в двух словах: кто такая Сердючка?».
— Когда очень известный российский общественный деятель задал мне точно такой же вопрос, я сказал ему: «Сердючка — это украинская мечта, история Золушки»...— Конечно, она Золушка, праздник...
— А мой собеседник скривился: «Нет, это просто жлобиха, и показывать таких на экранах нельзя». Тебе приходилось подобные отзывы слышать?— Много раз, но люди, которые Верку так называют, наверное, сами жлобы.
— Что это значит, по-твоему?— Жлоб для меня — просто дурак. Ряд моментов я терпеливо интересующимся объясняю, и все, кроме них, понимают... Вот и англичанам, которые сюда приезжали, сказал: «Сердючка — это украинская мечта. Жила в бараке, работала проводницей в поезде, потом пошла в самодеятельность, начала выступать со сцены, сделала свое шоу и вдруг решила стать певицей, звездой. Какой следующий шаг? Покорить Москву? Она и это смогла. Что дальше? Для меня, наблюдающего за развитием Сердючки как бы со стороны, абсолютно ясно: «Евровидение». Это естественный путь, и поэтому совершенно не важно, какое она место займет: главное — Верка там.
«Андрюша, — сказал я себе, — это пока ты молодой, а что дальше?»— Потом, видимо, она пойдет в политику, в депутаты — а почему нет? Если Чиччолина может быть членом итальянского парламента, то Верка Сердючка — наше все — чем хуже...— Такое сравнение
(улыбается)... Впрочем, я думаю, что мы с мамой тоже могли бы трибуну блокировать.
— Мама, на мой взгляд, вообще могла бы стать спикером...— Ой, комментарии по поводу политических событий давай все же опустим. Все-таки Сердючка — клоун, и надо к этому правильно относиться...
— В нашей Верховной Раде тоже много шутов, но не таких смешных...— Те, кого мы дураками назвали, причитают: «Вiн позорить українську жiнку, в Москвi з української жiнки смiються...». Аргумент беззубый... Приезжает София Ротару — украинская женщина: кто там над ней смеется? Никто! Приезжает «ВИА Гра» — кто-то их поднял на смех? Нет! Потешаются над комедийным персонажем Веркой Сердючкой, поэтому я считаю, что мои критики или неправильно что-то понимают, или зомбированы кем-то, или их протесты просто проплачены... Я вот смотрю на все эти митинги: там платят 80 гривен, тут — 150. Такой театр! Грустно...
— Пошлый, банальный вопрос: какой у Сердючки размер бюста?— Я никогда об этом не говорю, потому что действительно считаю вопрос банальным и пошлым. Очень давно, когда начался настолько стремительный взлет в России, что мы сами чувствовали себя не в своей тарелке...
(Пауза). Ты не поверишь: выходим — и все: «А-а-а!». Просим: «Подождите, дайте хоть слово сказать»...
— ...дайте самим понять, что происходит...— ...а они так кричат... Меня подобный ажиотаж удивлял, тем более что мы были просто разговорниками, еще даже не пели. Так вот, вместе с Радмилой, которая играла Гелю, мы заходили на пресс-конференции, а там куча журналистов: жу-жу-жу... Мы им сразу: «Вопросы, почему Геля без колготок и какого размера бюст у Верки, не задавать». Наступала звенящая тишина, потому что это основные вопросы — других не было. Мы вставали, кланялись и... уходили.
— Андрюша, мне всегда тебя, честно говоря, жаль, потому что я вижу, как каторжно ты работаешь в свете софитов в огромной тяжелой шубе. Жарко, скажи?— В шубе я не появляюсь уже три с половиной года, но из-за нашего телевидения, которое контролировать невозможно, люди (и ты в их числе) этого не заметили. Я, например, с ужасом думаю про новогодние праздники: все мюзиклы по 100 раз повторяются, всплывают какие-то старинные «золотые граммофоны», какие-то неудачные мои ведения концертов, и у зрителей складывается впечатление, что я стою на одном месте. Обычно мы снимаемся в двух «Огоньках»: на «Интере» и, к примеру, на РТР. Ну, может, еще на Первом показываем какие-то новые песни — все! Но такое впечатление, что мелькаем везде. Переключаю каналы и чуть ли не на каждом вижу себя.
...Когда я выходил в шубах... Летом завидовал группе «ВИА Гра», но во время зимних предвыборных концертов в нетопленых клубах завидовали уже они мне.
— Мне приходилось слышать, что после выступлений в этой непростой амуниции у тебя даже проступали на теле синюшные пятна — особенно в области груди. Это правда?— Ты знаешь, уже года четыре большие сольные концерты — полноценные, с номерами — я не работаю, только «заказняки», которые длятся минут 45, либо участвую в каких-то солянках. К чему это я веду?
— Что тяжело, наверное, — здоровья уже нет...— Да, был даже случай такой, когда в разгар летнего тура в Сочи я стою, — а зал забит до отказа, жара! — читаю монолог и понимаю, что теряю сознание. Одна мысль трепыхается: «Сейчас скажу: «Антракт!» — и уйду», и так хочется кока-колы холодной — ну просто нет сил. Как-то я сократил монолог, еле его закончил, а потом буквально за три минуты привел себя в чувство.
...После концерта я около часа сидел в душе. «Андрюша, — сказал себе, — это пока ты молодой, а что дальше?». Может произойти что угодно, потому что давление поднимается нереально. У меня были ну очень большие проблемы со здоровьем, да и сейчас они не исчезли.
Я еще вот что хочу сказать... Недавно я видел программу «Шанс», где девочку заставляли исполнить песню Сердючки, а она отбивалась. Если бы кто знал, как я не люблю, когда эти вещи перепевают другие! Акценты неправильные! Верка Сердючка может быть только одна — мне не нравится, когда ее пародируют, потому что получается это вульгарно и глупо! Ни одной нормальной пародии я не видел, разве что братья Пономаренки более-менее образ схватили, где-то на грани прошли, но в основном то, что показывают, — сплошная пошлятина. Я уже не говорю о двойниках, которые ведут себя отвратительно.
«На сарае тоже написано: одна баба полезла, а там дрова»— Чем, кстати, закончилась история с двойниками?— Недавно я купил документальный фильм о Высоцком, где он комментирует свои записи. Оказывается, многие пленки были сделаны «под Высоцкого» — какие-то люди пели в его манере, с характерной хрипотцой.
— Никита Джигурда — пожалуйста...— Может, он прекрасный человек и у него правда такой голос, но я не могу это слышать. Помнишь, в Москве был юбилейный вечер памяти Высоцкого, где популярные исполнители перепевали его вещи? Когда они начинали косить под него, меня это просто бесило. Единственный, кто понравился, — это Григорий Лепс.
— Точно! «А у дельфина взрезано брюхо винтом...».— Он один прочувствовал это по-своему... Вот и тут та же история — Сердючку перепевают «под Сердючку», начинают кривляться, поэтому я не люблю, когда в нее наряжаются на свадьбах. Понимаю, что она любимая народная героиня, но меня это тяготит... Все-таки Верку надо видеть в концертах, это арт-персонаж, грустный клоун, и я все больше ухожу туда... Послушайте, пожалуйста, о чем она говорит, поймите ее философию...
«Геля — как старый телевизор. Надо по ней бахнуть, чтобы контакты восстановились». «Радмила Щеголева из коллектива ушла — ей показалось, что она может работать самостоятельно. Мы не общаемся, потому что она поступила некрасиво...» |
— Один очень хороший артист сказал мне: «На месте Андрея Данилко, не будь дураком, взял бы я пять-шесть наиболее удачных клонов Сердючки, лично бы их обучил и отправил работать под ее именем, а сам сидел бы дома и стриг купоны». В принципе такое возможно?
— Нет — люди сразу видят подделку, это очень заметно. Двойники могут спрятаться за фонограммой, могут синхронно открывать под нее рот, но как только начинают разговаривать, всем сразу становится ясно — это самозванцы. Никогда Сердючка не позволит себе неправильной интонации, даже матом не заругается, хотя, в принципе, это умеет. Когда мы поехали в Италию снимать «Улетный отпуск», нас как-то перло, и была, помню, такая история. В Неаполе, где действительно много воров, у нас выхватили сумку, после чего полился отборный мат в два голоса: Верки и мамы. Конечно, на экране вместо слов звучало: пи-пи-пи, но это было к месту, было смешно и в той ситуации логично.
Кстати, итальянцы относились к нам очень здорово. Мы же ходили по улицам, фотографировались, спели даже с Тото Кутуньо. В Милане зашли в магазин «Дольче&Габбана», и когда там увидели мою сумку-арбуз, все под прилавок упали. «Где продаются такие?» — спросили, а я Инку на Владимирском рынке толкаю однажды в бок: «Боже, посмотри на эту красоту — кто-то же придумал!». Вообще же, не знаю, кто, кроме Сердючки, это купил бы (еще и стоила, зараза, 180 гривен).
— Уверен, ты не можешь не задумываться о том, как быть с Сердючкой дальше, какое у нее будущее. Ты же не собираешься, надеюсь, до смерти выступать в ее образе...— Ты просто судишь по тому, что на экране видишь, а там 95 процентов — Сердючка. Конечно, есть масса задумок, тем, есть инструментальные композиции, но где их показывают — это же неформат! На радио инструментальная музыка не нужна, остаются сольные концерты. Я уже про себя решил, что мы, скорее всего, уйдем с экрана. Какие-то клипы могут, разумеется, появляться, будем участвовать в «Огоньках», но упор сделаем на сольники. Хочу, чтобы люди правильно понимали, чем на самом деле я занимаюсь.
— Нестандартно и неформатно все-таки поступил Задорнов. Пообещал мне, что однажды все бросит и уедет на полгода жить на Алтай, и таки слово сдержал. Сейчас он там: отключил все телефоны и общается с космосом напрямую, через открытый канал. Интересно, правда?— Да, но пойми: он один, а тут большая команда, которую надо кормить. Слава Богу, есть заказные концерты, позволяющие не чувствовать себя униженным...
— ...и оскорбленным...— Вряд ли мы будем делать туры — из-за проблем с голосом. Мы же исполняем песни вживую, а на концертах, где выкладывается такой коллектив, люди понимают: это действительно работа — и абсолютно по-другому к шоу относятся.
— Ты заговорил о команде, а куда все-таки делась Геля? Почему ее больше не видно?— Радмила Щеголева ушла — ей показалось, что она может работать самостоятельно. Особенно я за ней не слежу, но иногда вижу ее на экране — вроде у нее все в порядке, каким-то бизнесом занимается. Мы не общаемся, потому что поступила Радмила некрасиво (хотя она так не считает). Просто убежала с гастролей, а для меня это... Впрочем, как-то уже прошло... Недавно показали «Танцы со звездами», где она с Русей Писанкой в зале сидела, — мне было приятно ее увидеть. Все-таки больше было хорошего, она действительно человек комфортный, достойный партнер, у нас одно понимание юмора. Скучаю по ней как по персонажу — может, придумаем какую-то штуку с возвращением...
— ...блудной дочери...— ...на какое-то время — пусть даже на один клип. Это будет интересно и нам, и людям, потому что ее помнят.
— По слухам, раньше у тебя был роман с Радмилой Щеголевой, а сейчас в самом разгаре с «мамой» — Инной Белоконь...— Как послушаешь, у меня всегда роман с тем, с кем я работаю. Раньше приписывали любовь с Радмилой, потом — с Инной, а когда в инструментальном клипе Юра Авраменко снялся — с ним. Почитать газеты, я такой любвеобильный и так личная жизнь бьет фонтаном! На этот случай у меня хорошая фраза припасена. Когда говорят: «А вот было написано...», я отвечаю: «На сарае тоже написано — одна баба полезла, а там дрова».
Практически в прессе о себе я ничего не читаю — эти мнения, они уже, если честно, достали. Одно и то же: «Позор!»... Какой позор? Да это жанр такой! Я на одной пресс-конференции — не знаю, показывали это или нет, — прямо сказал: «Я не президент Ющенко и не представляю на «Евровидении» страну. Я всего лишь артист из Украины и показываю, что есть здесь...
— ...и такой жанр...— ...что у нас не только с этими... с барабанами, но и со звездой на голове могут выйти и подурачиться.
«С алкоголем я уже завязал — постарался взять себя в руки»— Вышла же в прошлом году в составе молдавского «Здоб ши здуб» бабушка...— И прекрасно! Они по-другому к этому конкурсу относятся, но в основном люди, конечно же, за меня. Некоторые, правда, до сих пор возмущаются: «Це ганьба! Як можно? У нас така спiвуча Україна».
Все это и так знают, так почему же не показать, кто еще есть, тем более что в предыдущие годы артисты от Украины представляли примерно один жанр. Да, у Русланы, например, больше этники, но Саша Пономарев и Тина Кароль — ближе к Европе... Я вижу Сердючку на «Евровидении», и меня абсолютно ничего не смущает.
— Если уж «Гринджолы» Европу не напугали...— Когда шел отборочный тур, мы много шутили, и я говорил: «Закрийте дверi: головне — не впустiть «Гринджол»... Впрочем, ребята не виноваты — они просто под раздачу попали...
— Стали заложниками политики...— Неприятная ситуация, поэтому, когда Наталья Витренко (которая, кстати, могла бы выразить свое мнение более толерантно) навешивает ярлыки: «кикимора» или там «гимн атлантистов», «в НАТО»...
— ...обозвать каждый сможет — попробуй сама спеть...— ...я отвечаю: «Не надо лезть не в свое дело». Это ведь уже было — с «Гринджолами». Да, их песня «Разом нас багато» символизирует «помаранчевую революцию», и политикам показалось, что на «Евровидении» это будет так же хорошо, как на Майдане, но они просчитались — там это неинтересно.
— Андрюша, а это правда, что по образованию ты продавец-кассир?— Да, причем продовольственных товаров. Надо же было куда-то пристроиться после того, как не поступил в музучилище... Меня, кстати, туда не приняли, потому что я плохо смотрелся на сцене: худой, в ужасных кроссовках с липучками... Они были не очень новые, кооперативные — помнишь, в то время их вовсю продавали на рынках?
— И на них было неровно написано «Адидас»? 
«И покрепче меня до себя притули — ведь мы все рождены для любви». С Иосифом Кобзоном |
—
(Смеется). Ну что-то вроде того. Мне казалось, они еще довольно красивые, только чересчур стоптанные, и я попытался немножко их обновить. Взял белую краску...
— ...и покрасил?— Да, но пока шел в музучилище, она потрескалась. (Как мы тогда жили — ужас! Смотрю на старые школьные фотографии — Боже, во что одевались! Так время летит!)...
Я не прошел по конкурсу, хотя набрал целых семь баллов — это много. Помню, зашел, чтобы никто не видел, за угол и горько расплакался. Так хотелось на пианино играть! У меня же не было музыкального образования, поэтому мне сказали: «Иди на вокал — там и таких берут», а я никогда не пел, стеснялся. Нашел педагога — здоровую тетку по фамилии Матушкина, в зубах у которой постоянно торчал «Беломор». Она меня послушала: что-то там дрынь-дрынь-дрынь, я как-то спел. «Сколько у нас времени? — переспросила. — 10 дней? Ну ничего, подготовим». Она оказалась профи, и когда на экзамене я стал петь, у комиссии, которая слушала меня накануне, реально открылись глаза. Еще две недели назад я не мог правильно интонировать, а тут мне дали аж семь баллов. Для меня это было что-то...
— Многим артистам (не проходным, а очень хорошим), чтобы держать себя в тонусе, необходимы алкоголь или наркотики. Тебе тоже приходится как-то себя взбадривать или пока обходишься?— С алкоголем я уже завязал, хотя раньше — да, выпивал.
— И что значит «выпивал»? Сколько?— Ну это же не перед работой... Понимаешь, после всех этих стадионов, где энергетика, куча людей, нервное возбуждение такое, что не можешь заснуть. Ты перед выбором: или снотворное, или бокал пива, поэтому мы садились, естественно, и пили пиво.
— А где пиво, там и водка...— Нет, где один бокал пива, там второй, третий... «Ну давай, по последнему»... Глядишь — и уже рассвет...
— ...все заметнее...— Сон был глубокий, но внешний вид потом ужасный, и сейчас я постарался взять себя в руки: хочу как-то от этого отгородиться. В Москве, Дима, вообще все что-то пьют или нюхают. У нас как-то с Филиппом об этом зашла речь, и он подтвердил: «Сплошь и рядом». Кошмар!
«Филипп Киркоров умеет дружить: он за меня рвал и метал, как пантера, на всех бросился»— С Аллой Борисовной у тебя по-прежнему теплые отношения или появился уже холодок?— Нет, ну какой холодок? Откуда? Часто не видимся, но дружим, а вот с Филиппом созваниваемся постоянно.
— Киркоров, безусловно, прекрасный певец, но вокруг его имени слишком много скандалов. По-твоему, он человек хороший?— Я его просто больше знаю и поэтому люблю, хотя мы абсолютно разные люди. Расскажу такую историю. Когда шли очередные новогодние утренники, мы жили в московской гостинице «Тифлис». Люкс там выходил на улицу — невозможно спать, поэтому я взял себе одноместный номер. Как-то Филипп приехал в гости и зовет: «Айда в ресторан «Пушкин», но там цены — эти цифры я даже боюсь называть. Нет, я, конечно, могу позволить себе ресторан «Пушкин», но думаю: «Ну зачем?». «Филипп, — говорю, — останься в номере!». Мы, значит, накрыли стол, послали девчонок в супермаркет, я быстренько колбаску нарезал, икру кабачковую выложил...
— ...и были и Пушкин, и Лермонтов...— Было просто: прямо на газете картошечка, майонез, черный хлеб, какую-то консерву открыли. Филипп сидит... «Масик», — говорит (он так ласково меня называет)...
— ...по сравнению с ним — конечно...— ...как все вкусно». Я его спрашиваю: «Филипп, а ты когда-нибудь в пионерском лагере был?». — «Нет», — отвечает. «А в общаге ты жил?». — «Нет». Понимаешь, он был лишен чего-то такого простого...
— Жизнь, можно сказать, прошла мимо!— Но при этом Филипп умеет дружить. Вот если не дай Бог что... Когда произошла эта история с программой «Пусть говорят», когда все на меня скопом накинулись, он так орал... Как пантера, на них бросился: «Да как вы можете? Что здесь устроили? Какое сжигание? Я сейчас встану, развернусь и уйду».
— Какой молодец!— Реально мне не нужно было ни в чем оправдываться, я приехал лишь объяснить: «Вы неправильно услышали текст». «Ребята, — сказал им, — у вас есть прекрасная сеть аптек «36,6»: купите для ушей палочки и послушайте еще раз», — но отступить назад они уже не могли. Филипп за меня рвал и метал, и я очень ему благодарен, потому что... Это же Первый канал, и я понимаю, что...
— ...он мог испортить отношения с большими людьми...— Ну да. На его месте многие коллеги бы так не рискнули, но он отстаивал справедливость...
— Тем не менее у Филиппа большие проблемы с масс-медиа. До сих пор нет-нет да и вспомнят историю с розовой кофточкой...— Давай попробуем его тоже понять. У него был ужасный тур, и произошел обычный нервный срыв. Да, он тысячу раз не прав, но журналисты это раздули, сделали показательное выступление. Филипп реально был вымотан. В таком туре люди почти не спят: монтируют декорации, свет...
— Нервы на взводе... Творческая личность... Понятно!— И главное — это же вырвали из контекста. Грубые слова прозвучали не сразу: «кофточка» его постоянно подначивала, все время что-то подбрасывала. Ну, не мне тебе, в общем, рассказывать, что журналисты могут подать все так, как им захочется...
— ...и довести до белого каления любого...— Да, есть такие вещи, которые... Ну нельзя переступать грань, нельзя забывать: артист — тоже человек...
Мне вот понравились слова Яна Петровича Табачника, который — спасибо ему! — тоже меня поддержал. Он журналистам сказал: «Вы — блохи, и ваше дело — кусать. Вы спрашиваете меня, почему Сердючка едет на «Евровидение»? И сам не знаю — воспринимайте это как каприз звезды».
— Раз уж мы заговорили о скандалах, не могу не спросить... Я где-то читал, что ты якобы проучил какого-то лживого журналиста с помощью фаллоимитатора. Приехал в редакцию и устроил ему экзекуцию... Вранье или нет?— Бред — да как это можно? Никогда и ни с кем из журналистов я особо не ссорился. Бывало, конечно, что приходили такие, которые хотели себя показать, — фу ты ну ты! — но... В основном у меня к публикациям обо мне сложное отношение. В интернете очень много выдумывают и выдают это за откровения: и мои золотые якобы унитазы, и несуществующие любовные похождения, и многочисленные квартиры, и скупил пол-Крещатика, и прямо чуть ли не спонсор «помаранчевой революции»... Дима, ну какие любовные похождения?
— И какие золотые унитазы?— Эх, написать бы книжку о том, как это все происходит реально...
— Андрюша, и все-таки... У тебя нет желания рано или поздно пойти в политику? Ты себя там не видишь?— Я вижу себя в творчестве. Вон бизнес сколько раз предлагали, но мне это не интересно. Что я хочу, так это сделать нормальную программу и показывать зрителям, создавать какие-то вещи. Хочется просто людей веселить, в этом — призвание Сердючки.
«Сердючка цокнулась с Путиным, с Кучмой, мы выпили...»— Тебе приходилось когда-нибудь петь перед президентами?— Ой, а можно такое рассказывать?
— Ну конечно...— Это было в Форосе — туда прилетел Путин. Я, честно говоря, всегда ему симпатизировал (и сейчас симпатизирую), мне нравится, как этот человек выглядит, как себя держит.
Никогда не интересовался политикой и не берусь судить, кто там хороший, а кто плохой, но знаю, что народ оценивает своих лидеров на каком-то интуитивном уровне, подсознательно. Вот почему пришли все в восторг от Горбачева? Он был улыбчивый, обаятельный, я его люблю до сих пор.
— Я тоже...— Когда смотрел по телевизору твое интервью с ним, просто его обожал. А как Михаил Сергеевич говорит! Пусть иногда и неправильно... У меня самого говорок полтавский, и его не вышибить — это уже в крови (хотя хвалиться тут нечем).
Короче, сидят Леонид Данилович Кучма и Путин — стол буквой П, — и выступают перед ними какие-то артисты. Ну как обычно: один классику поет, другой еще что-то... Все это хорошо, но не хватает какого-то праздника, расслабиться хочется. Тут как раз мы выходим в шубах — а жара 30 градусов! Пошли к столу...
«Я, как Украина, — самостiйна, вiльна i незалежна» |
— ...в народ...— Просто поближе, потому что сцена далеко находилась... Вдруг Путин и Кучма синхронно вдвоем встают и идут к нам с бокалом вина, а я делаю вид, что розу поправляю, — типа, не замечаю. Когда-нибудь, может, в книжке, я опишу наш разговор — это было очень душевно... Сердючка цокнулась с Путиным, с Кучмой, мы выпили... Понимаешь, я увидел нормальных людей, которые абсолютно не соответствуют газетным клише, умеют отдыхать, веселиться и при этом очень достойно выглядеть. Владимир Владимирович сказал мне: «Андрей, вы очень популярны в России». Я засмущался...
— Ночью, небось, не мог заснуть...— Не до такой, конечно же, степени, но... И знаешь, отношение шестерок, которые там бегали, сразу же изменилось... Они меня чуть ли не на руках носили, прямо танцевали передо мной, и мы этим воспользовались: «А давайте-ка пива закажем».
— Мама тоже?— Естественно. Леонид Данилович ее узнал и подарил за выступление бутылку вина.
Потом мы сидели спокойненько с пивом, и никто нас не торопил: «Быстрее, быстрее, пора на самолет — вас все ждут!». Вокруг все только и говорили, какие мы замечательные ребята, как хорошо выступали, а я думал: «Боже мой, вот она — школа лицемерия». Нет, на самом деле, слушаю интервью многих артистов, политиков и удивляюсь. Когда в частной обстановке встречаемся, они говорят: «Андрей, ты такой молодец, де-де-де, бэ-бэ-бэ», а с телеэкранов доносятся почему-то совершенно другие слова.
— Может, экраны неправильные...— Не знаю, но, глядя на это, я чувствую просто колоссальную усталость.
Знаешь, мы когда в «Огоньке» перепели «Rammstein» (а там низкое такое «Du hast!»), многие не поверили, что это пою я. Я сделал «Схiд i Захiд разом», хотел провести какие-то акции для объединения Украины — пусть через шутку, через песню... Ты бы слышал, как, когда мы в Одессе работали, люди кричали: «Схiд i Захiд разом!». Сердючка все-таки — голубь мира, и с таким вот посылом я еду на «Евровидение»...
— Раз уж мы о политиках заговорили... Мне, например, очень интересен как личность Роман Абрамович: мальчик из детского дома, повзрослев, достиг таких высот в бизнесе... Ты ведь хорошо с ним знаком...— Наше знакомство было на редкость трогательным — я выступал в Москве на какой-то тусовке, где он присутствовал: сидел прямо у сцены. По всей видимости, Абрамович впервые увидел нас вживую. Ну, отработали, и я пошел в гримерку переодеваться. Мокрый стою — потому что жара, лето, и вдруг стучат в дверь: «Андрей, открой, с тобой хочет сфотографироваться Роман». А мне и невдомек, кто это... «Пусть подождет, — говорю, — я переодеваюсь».
— Роман не Роман — а звезда занята...— Ну да, однако они не унимаются. Слышу, Игорь, директор наш, через дверь трагически шепчет: «Это Роман Абрамович». — «Ну объясни ему, — отвечаю, — что я же не выйду голый». Шум вокруг невероятный поднялся, но Роман Аркадьевич отнесся к вынужденной паузе абсолютно нормально: «Конечно, конечно, пусть человек отдохнет». Я натянул на себя все, как солдат по тревоге, — никогда еще так быстро не переодевался, мы сфотографировались (мне потом даже фото прислали), Роман какие-то приятные вещи сказал...
Один из богатейших людей мира, он произвел на меня очень приятное впечатление. Понравилась его скромность, в какие-то моменты даже стеснительность, пришлось по душе то, как тепло, с пониманием он отнесся к Сердючке. (Иногда, ты знаешь, попадаются дурачки: «А-а-а! О-о-о! Переодетый мужик, сиськи...». Такой человек для меня сразу не существует — я даже не хочу ему ничего объяснять).
После этого мы много работали у него на различных мероприятиях, даже в Лондон по его приглашению ездили. Там, помню, собралось много артистов — хороших, с именами. Все пели по две-три песни, потому что концерт большой, и было очень неудобно перед коллегами, когда после того, как мы выступили, нас попросили выйти еще. Может, коллеги и нормально к этому отнеслись, но мне почувствовалась в этот момент какая-то с их стороны ревность... Конечно, мы вышли. Нам сказали, сколько это будет еще стоить, но мы от дополнительного гонорара отказались — надо и совесть иметь...
— Щедро вообще Абрамович платит?— Те цены, которые приводят газеты, взяты откуда-то с потолка, хотя был, конечно, период, когда платили прилично...
— Не был бы я журналистом, если бы не уточнил... Пишут, что Верка Сердючка получает за концерт 50 тысяч долларов...— Это неправда!
— Иногда 100...— Лично я с удовольствием бы, но... У нас очень большой технический райдер и коллектив с фиксированным гонораром — вот и считай. Плюс мы не живем в Москве. Перелеты, гостиницы — набегает немалая сумма... Да, безусловно, мы получаем нормальные деньги, но это не те цифры, о которых пишут в газетах.
«В чем Киркоров ходит по улице, я в том выступаю»— Сегодня Андрей Данилко — состоятельный человек? Концертный бизнес позволяет себя ощущать достойно?— Сердючка — это не проект...
— ...а образ жизни?— Нет, персонаж и, как оказалось, уже брэнд. На сольные и заказные концерты у нас стоит очередь, но не везде мы можем выступать. Где-то площадки не позволяют, и все-таки в основном это Москва — очень далеко я не летаю, потому что уже тяжело. Состоятельный или несостоятельный? По сравнению с Абрамовичем — нет, по сравнению с мамой Светой — да. Знаешь, кому-то не хватает 20 гривен на телевизор...
— ...а кому-то 200 тысяч — на покупку яхты...— ...или два миллиона — на замок. Я очень скромно живу. Как-то с Филиппом мы участвовали в одном концерте в Питере, и организаторы, очень хорошие люди, пригласили нас в дорогой ресторан. Я сидел в кепочке, по которой меня уже узнают...
— ...в свитерочке наверняка, в джинсиках рваных...— ...да, я люблю, честно говоря, быть такой серой мышкой. Ну и пришел Филипп... Весь разодетый — кофта от Кавалли, меха, красивые цепи...
— Звезда!— Он умеет себя подать, а мне удобнее всегда в одном и том же, и видно, когда я вышел мыть руки, в компании об этом зашел разговор. Потом мы пошли прогуляться по набережной — уже было поздно, хорошо покушали. Я в кепочке, а рядом Филипп — на нем лисица, еще соболь... Он спрашивает: «Почему ты такой скромный? Ты же хорошо зарабатываешь, можешь купить себе что-нибудь, нормально одеться». — «Филипп, — отвечаю, — смотрю сейчас на тебя... В том, в чем ты ходишь по улице, я выступаю». Ой, мы просто разоржались... Ну реально, у Верки Сердючки была лисица, и не то что мне жалко денег — просто, может, какая-то внутренняя скромность: я никогда не любил выделяться.
— Слышал, к тебе часто обращаются знакомые и друзья с просьбой одолжить деньги, и, как человек добрый, ты не отказываешь. Это правда, что долги тебе, как правило, не возвращают?— Не все, но в основном да, и такие люди, в принципе, пропадают после этого с глаз. У меня и другие неприятные моменты были — к примеру, могли вытащить из кармана пальто, которое висело на вешалке, 100 гривен, и я понимал, что это кто-то из знакомых. Есть просто вещи, которых я не приемлю. Для меня важен человеческий фактор. Пусть кто-то недоиграет на сцене, пусть менее умен и талантлив...
— Это в отличие от 100 гривен, вытащенных из кармана, еще как-то можно простить!— Человек должен быть человеком — для меня это первое при подборе коллектива условие...
— Я знаю, ты очень любишь старые советские фильмы, те же «Семнадцать мгновений весны»...— Не просто люблю — обожаю, правда, сейчас у меня новая фишка. Знаешь, открыл для себя Лени Рифеншталь — собрал ее документальные ленты про Гитлера...
— ...«Триумф воли», да?— В том числе. Посмотрел, насколько это было по тем временам сделано, — супер! Во ВГИКе в советские времена эти картины в тайне от всех изучали, показывали как пример режиссерской работы. Я сейчас много чего смотрю и мечтаю тихонько поступить куда-нибудь во ВГИК на режиссуру. Меня очень интересует кино — хотел бы снимать комедии так, как их вижу, но... нет необходимых знаний.
«Не знаю, кто от кого произошел: обизяна от человека или человек от обизяны...» |
— У нас и комедий-то после Гайдая нет...— Многие пытаются рассмешить, однако... Может, «Особенности национальной охоты» и «...рыбалки» прикольные, но это не мой юмор.
Вот тут уже я себя как Андрея вижу. Хочу учиться, но как это все совместить, пока что не понимаю. Смущает еще одно — узнаваемость: из-за нее не могу расслабиться. Это еще в училище цирковом началось...
— Не ошибусь, наверное, если предположу: картины Рифеншталь и советские ленты ты смотришь не как зритель, а как профессионал и потом что-то используешь в своих наработках...— Дима, я удивляюсь: почему те режиссеры умели сделать так, что фильм хочется смотреть много раз, а большинству нынешних — не всем! — этого не дано. Вот при всей моей большой любви к картине «Девятая рота» и уважении к ее коммерческому успеху второй раз смотреть это я не хочу. Меня совершенно не интересуют ни «Ночной дозор», ни «Дневной» — я понимаю: это надо, чтобы загнать людей в кинотеатры, а потом повышать планку.
Все правильно... Мне очень нравится Никита Михалков, но все равно я предпочитаю старые гайдаевские ленты... Они вне моды, вне времени, их можно смотреть бесконечно, с любой точки. Как этого добиться в юморе? Я вот пересматриваю свои записи. Многое там уже давно не годится, но есть некоторые вещи тоже вне времени... Тот же концерт в Америке — действительно очень смешной.
Не все в разговорном жанре устаревает, есть мастера вневременные. Вот Райкин — единственный, наверное, в своем роде, но я смотрю некоторые старые записи (не хочу говорить, чьи)...
— Вот насколько хороши были Миронова и Менакер, а сейчас слушаешь — и не смешно...— Не в том даже дело. Это было на злобу дня и уже неинтересно, а помнишь знаменитого куплетиста — на гармошке играл?
Не буду его называть, но... В эстрадно-цирковом училище у нас был предмет — куплеты, так вот, когда я пытался исполнять их при студентах, для меня это была мука — не знал, куда глаза от стыда спрятать, а он, взрослый человек, выступал с ними в то время как ни в чем не бывало... Понимаю, что дело прошлое, но за артиста все равно неудобно... Он поет, зал разогревает, а я сижу от стыда красный.
— Хоть какой-нибудь из куплетов помнишь?— Что-то типа: «Захожу я в магазин — он весь хорошо покрашен, а на прилавках ничего нет». И мораль: «Меньше было б краски, больше было бы колбаски». Гармошка: трынь, трынь, трынь... «Боже, — я думал, — и почему мне дали куплеты про эту колбаску? Вот как специально...». Еще и сказали, что они просто рвали зал. Ну, может, в то время и рвали, когда на прилавках ничего не было, а сейчас...
— ...и краска, и колбаска...— ...были бы деньги. Или еще была тема: мне дали инсценировку гватемальской народной песни — это ж я не брешу, правду рассказываю! — «Маленький плотник». Когда я ее текст читал, у меня слезы текли: сразу же представлял, что концертмейстер играет на рояле, а я стою...
— ...в Гватемале...— ...нет, перед цирковым училищем и пою. Мелодии я уже не помню, а текст повторю
(читает):
Наточу я свой рубанок
и пойду бревно строгать.
И туда, и сюда —
мой рубанок хоть куда.
Постругать сумею доску
и кроватку, хоть с трудом.
И туда, и сюда —
мой рубанок хоть куда.Не знаю, то ли я по-другому это вижу, но был такой стыд! Как-то у меня не срослось в училище с репертуаром. Кстати, бытует мнение, что оттуда меня выгнали. На самом деле, я просто забрал документы...
— Да уж, такие куплеты петь — тут или повеситься, или документы забрать...— В эстрадно-цирковом тем не менее все прекрасные люди, педагогов чудесных масса... Мне было как-то обидно одно время, а потом попустило. Ну действительно, ты ездишь на гастроли, получаешь деньги, а преподаватель сидит на своей зарплате несчастной. Тогда еще время купонов было — жилось тяжело, и мне приходилось выслушивать: «Это тебе не выступать где-то в Одессе — почитай-ка ты лучше Зощенко»... Ну зачем, если с эстрады это уже миллионы человек слышали?
«Я Шатунова люблю и никогда его не предам»— Когда-то ты мне признался, что твоя любимая песня — «Белые розы» в исполнении Юры Шатунова. Ты ее до сих пор любишь?— Знаешь, недавно мы провели юбилейный концерт «20 лет «Ласковому маю». Мы — это Андрей Разин, Юра Шатунов и специальный гость Верка Сердючка...
— ...влюбленная в «Ласковый май»...— У меня же когда-то детская мечта была не то чтобы в концерте Юрика поучаствовать — фотку его подписать... Именно благодаря «Ласковому маю» я научился играть на пианино, а вообще-то, «Белые розы» — это символ детства. Конечно, их аранжировки уже где-то в прошлом, но все равно «Май» — эпоха, легенда наравне с Пугачевой, Ротару, это первый настоящий шоу-бизнес.
— Детская мечта сбылась?— Вот слушай. Встречает меня в аэропорту Разин и говорит: «Я в шоке, на 25-тысячном стадионе — полный биток». Ностальгия — понятно! Они спели свои хиты, я сделал попурри по песням «Ласкового мая». До сих пор в ушах этот ор — все прошло потрясающе!
Потом мы сидели с Юрой Шатуновым в гримерной, общались. Я Юрку люблю, уважаю и никогда его не предам, потому что он был, по сути, ребенком. Обязательно вступаюсь, когда рассказывают, что он тупой, играет в компьютерные игры и в носу ковыряется...
— А он уже в носу не ковыряется?— Бред — Шатунов абсолютно нормальный парень! Недавно в Германии у него родился сын. Короче, сидели мы... Ведь почему юбилей «Ласкового мая» отметили в Питере? Потому что там был их первый концерт. Юра вспоминал: «Как с нами в то время носились! Хотим покататься на танке — он к нашим услугам. Нужна гостиница? Снимаем ее всю».
— Это немудрено — тогда с таким количеством денег все было к их ногам...— А теперь Шатунов сказал: «Андрей, я ж понимаю: они все на тебя пришли». — «Юра, — парировал я, — люди пришли на свидание с детством, а эталоном пошлости «Ласковый май» называют жлобы».
«Знаешь, Дима, я очень большой патриот Украины и никоим образом не считаю себя ее позором». С Дмитрием Гордоном |
— Я слышал, во время застолий ты любишь произносить тосты. Какой у тебя самый любимый?— Любимых сейчас нет, потому что давно не пью. Недавно вот был у Иры Билык на дне рождения — всем весело, а я так устал, что кепочку натянул и тихонько сидел в сторонке.
Знаешь, Дима, я, как ни пафосно это звучит, очень большой патриот Украины и никоим образом не считаю себя ее позором. Есть поговорка: «Две собаки гавкают — спать мешают всему селу». То, что кое-кто тявкает, конечно же, неприятно, но Бог с ними. Мне так хотелось бы, чтобы дети, которые растут, хорошо жили, смотрели добрые советские мультфильтики. Тем, кто их сейчас дублирует, я бы знаешь, что сделал?
— Язык бы отрезал?— Ну нет — собрал бы их, куда-то бы вывез и побил... Ну как можно классику, где ты помнишь интонацию каждого слова, поганить идиотскими голосами? Ладно, если уж так невтерпеж, пишите титры, но не надо портить продукт, который был до вас создан. Делайте новый — на украинском языке — я только за, но когда слышу: «Гей ти, золота антилопо», хочется плакать. «Что же вы делаете?!» — думаю. Не трогайте «Золотую антилопу», Штирлица или «Бриллиантовую руку» — все смеются, и у людей вырабатывается негатив к украинскому языку.
Почему я (и Инка тоже) в жизни говорю на суржике? Это уже в крови. Не существует тумблера, чтобы — чик! — переключиться только на русский или украинский, к тому же, когда я учился в школе, толком у нас не было ни того, ни другого. Все так разговаривали, и это остается — не вышибить...
Очень прошу: не дублируйте мультики, а еще мне хотелось бы пожелать, чтобы все были добрее. Я, конечно, не кот Леопольд, но каждое выступление Сердючки завершаю словами: «Ребята, давайте жить дружно!». Дай Бог, чтобы артисты дружили, чтобы друг друга мы понимали и какие-то вещи прощали. Может, это только ко мне такое отношение? То палят чучело, то ни за что ни про что набрасываются, а ты сидишь и думаешь: «Это же несправедливо».
— Сегодня наряду с салом, борщом, горилкой и «Кобзарем» тебя считают символом Украины. Думаю, это совершенно закономерно: Сердючка — добрая...— А ты помнишь историю с Тарасом Шевченко, из которой скандал раздули? Идиоты! Видел номер по песне Фредди Меркьюри «Одиночество»? Я сделал там сердце и потрет Шевченко в стразах. Представляешь, Сердючка в шубе на фоне Тараса Григорьевича, мы поем: ди-до-ле-ле, ди-до-ле-ле, и какие-то сумасшедшие жлобы заявили, что это издевательство над святыней. Я сказал: «Пойдите на улицу, спросите у молодежи: «Кто такой Шевченко?», — и вам скажут: «Футболист». Еще и добавил: «Если бы я выступал спиной, и Лесю Украинку бы нацепил». Ну так, в шутку все перевел.
— Лучше бы ты этого не говорил!— Тут, наоборот, пытаешься через этот образ, через буффонаду, гротеск — как угодно назовите — популяризировать, осовременивать классиков, а они...
В заключение хочется повторить людям, которые что-то там недослышали (может, медведь на ухо наступил): «Лаша тунбай» означает «взбивай масло». Столько уже вариантов — всем слышится разное, но я не пою ни «Раша, гудбай!», ни «Маша тунбай»...
— ...ни «Маша — в Дубай»!..— Вот-вот, могут еще обвинить в том, что это песня сутенерши: мол, Сердючка поет про Машу на продажу. Но философия этой песни-считалочки проста: «Живите не для того, чтобы танцевать, а танцуйте для того, чтобы жить. Двигайтесь — и всего добьетесь!».
