Весь этот год для Сергея Гармаша зна­ковым, торжественным, юбилейным был, а потому совершенно неудивительно, что на российском телевидении одна за другой различные программы об актере, его карьере и жизни выходили. Разумеется, вопросы об Украине и происходящем в ней там тоже звучали: как-никак, это родина, да и сам Сергей не раз признавался, что любовь к родине — словно любовь к матери. Что-то не­отъем­лемое, базовое, изначальное, то, что у любого нормального человека ап­ри­ори в душе быть должно и о чем кричать на всех перекрестках, рубашку на себе разрывая, не просто не нужно, а глупо...

Гармаш ведь в Украине не только родился — рос — учился, но и в театре служил, и в кино снимался, и на украинском языке роли отлично исполнял, и совершенно искренне «татом» без преувеличения выдающегося украинского актера Богдана Сильвестровича Ступку называл, и радовался, когда в ответ «сынку» слышал. А как замечательно оба они у Месхиева в «Своих» поработали, какой фильм получился!..

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

Сергей, вообще-то, человек скромный и адекватный, без нарочитой звездности, самолюбования и лишнего пафоса — вот и во время нашей беседы о себе и своих талантах говорить не хотел, вместо этого искренне другими восхищался: тем же Ступкой, Янковским, Тодоровским, Балабановым, Михалковым, чей фильм «12» небывалый, мегазвездный актерский состав собрал...

Все это между тем «до» было — до Майдана, аннексии Крыма, российской агрессии против нашей с Гармашом родины. До гибели тысяч людей — как военных, так и гражданских — в жуткой мясорубке, которая никак в Донбассе не прекратится, а после было после, которое смотреть и слушать местами горько, досадно.

Взять, например, хотя бы недавнее высказывание актера о том, что если советских деятелей искусств на русских и украинских делить начать, то от культуры одной страны ничего не останется, хотя, может, совсем не Украину Сергей в виду имел? Загадочно так сказал, обтекаемо...

«На майдані коло бані революція іде!» — громко и вдохновенно продекламировал Гармаш в одной из недавних программ, ему посвященных, — якобы Тычину цитировал, только вот у того революция все-таки «коло церкви» шла, а потому не Павло Григорьевич и его хрестоматийные стихи первым делом на ум приходят, а покойный Олег Палыч Табаков и его Элиза Ожешко — в качестве украинской писательницы. Табаков, правда, хотя бы из Саратова был — не из Херсона.

Ну, что ж, родина, наверное, это не только место, но еще и время, период, из которого каждый из нас произрастает и откуда многое впитывает, чем потом живет, иначе как объяснить, что некоторые выходцы из Украины — умные, талантливые, уважаемые, признанные, которые на этой земле родились и выросли, — Украину не понимают и упорно не слышат? Ведь если родина — это действительно твоя мать, то почему, когда мать от боли рыдает, ты молчишь?..

В свои 61 — день рождения у моего со­бе­седника 1 сентября, прямо в День знаний, — Сергей по-прежнему сил, творческой энергии полон и в театре и кино все так же востребован, сам, у кого сняться, а кому отказать, решает и не без гордости говорит, что простоев у него никогда не было — только когда сам себе их устраивал. Потом быстро спохватывался — и в работу с головой погружался, потому что предложений хоть отбавляй было, а кто еще так, как Гармаш, хоть милиционера, хоть военного, хоть урку — кого угодно — сыграть способен? Тонко, умно, с пониманием всей глубины судьбы, которую ему показать и прожить нужно...

Фильмография у Сергея не просто внушительная — потрясающая (диву даешься, ведь и по девять картин в год было — как успевал?), престижных наград большое количество, а еще прекрасная жена Инна, замечательные дочь, сын и маленький внук, небольшое милое имение в Подмосковье, которое так и называется — Гармаши...

Всего этого — любви многомиллионной публики, высоких гонораров и достойной столь талантливого человека жизни — он абсолютно заслуживает, в этом, пожалуй, никто, кто хотя бы раз Сергея на сцене или экране видел, не сомневается, поэтому чего Гармашу еще пожелать можно? Мира, мне кажется, потому что в мирное время все как-то проще, легче — и жить, и творить, и мечтать, и играть, и читать, и строить. Да и родину любить — тоже...

«В ДОМЕ, ГДЕ РОДИЛСЯ И ВЫРОС, ДАЖЕ СПЛЮ ПО-ДРУГОМУ» 

— Cережа, вы из Херсона, мама ваша — из Западной Украины родом, значит, и Киев, где мы сегодня встречаемся, и Украина для вас явно не пустой звук. Сегодня что-то, какая-то генетическая память, с Украиной вас связывает?

— Ну (улыбается), даже больше, чем генетическая память: мама и папа в Херсоне живут — там, где и жили. Это моя родина, здесь и мой брат, и другие родственники, друзья, да и просто Украина — это мое детство, моя юность, и даже как-то... Нет, без всякого «как-то»: начало в профессии — тоже Украина. Постигать-то ее в Днепропетровском театральном училище начал, и первый мой театр — Херсонский театр кукол.

— Сегодня, будучи уже знаменитым, в Херсон часто вы ездите?

Сергей Гармаш родился в Херсоне 1 сентября 1958 года

— Во-первых, как это связано: на родину ездить или не ездить и знаменитым быть, не знаю (улыбается), а во-вторых, та­ковым, спасибо вам большое, себя не считаю... Херсон посещать как можно чаще стараюсь, но, к сожалению, обычно это раза два в год получается — чаще я теперь маму с папой к себе вызываю.

— Херсон вашего детства и нынешний — два разных города или что-то все-таки их объединяет?

— Конечно, два разных, но когда этот момент в жизни, «когда деревья были большими», наступает, кажется, что деревья и теперь маленькими не стали. Запахи остаются, звуки, Днепр, который не меняется, — какая-то энергетика города и, разумеется, люди.

— Днепр уже за это время не стал?

— Нет (улыбается).

— Когда в Херсон приезжаете, сердце у вас сжимается или к возвращению в места, где ребенком были, вы спокойно относитесь?

С родителями — Людмилой Ипполитовной (с молодости до пенсии проработала диспетчером на автобусной станции) и Леонидом Трофимовичем (работал водителем, окончил институт, занимал руководящие должности), 1959 год

— Вы знаете, мне это всегда радостно, в доме, где родился и вырос, я даже сплю по-другому, и жизнь у меня там иначе течет, причем ничего мудреного или романтического придумывать не хотелось бы — просто по-другому. Разумеется, на какие-то предметы, на дом свой, улицу свою я натыкаюсь, и это во мне детские воспоминания вызывает, которые приятны, — ты по­нимаешь, что это давно было, но все равно душу греет.

— Кто в детстве не дрался, но вы, я знаю, в этом особенно отличались, и вас даже дважды из школы исключали...

— Нет, меня не за драку исключали, и какой-то особенной романтическо-хулиганской биографии я вам не расскажу. Ребенком обычным рос, и хотя с поведением проблемы имел (экспансивным, что ли, таким, резким был, за что и от папы, и от учите­лей доставалось), бандитом не был, прав­да, и примерным учеником тоже.

«ПОРОЙ ТО, ЧТО ЗА КАДРОМ, ЦЕННЕЕ ТОГО, ЧТО В КАДРЕ» 

— В детстве вы то Хрущевым, то космонавтом стать собирались, то в мореходку податься думали, а в результате в Днепропетровске на артиста кукольного теат­ра выучились. Я, кстати, пом­ню, как Зиновий Гердт много лет прекрасным актером-кукольником в театре у Образцова был, а что это за специальность — актер кукольного театра и как с профессией актера театра и кино она соотносится?

— Дело в том, что в театральное училище абсолютно случайно, благодаря какой-то материнской интуиции, я поступил. Я туда, вообще-то, идти не планировал и, ког­да в Днепропетровск ехал, как-то так внутри улыбался: «Хорошо, с папой в другой город съезжу». Я в мореходку хотел, и в училище, наверное, потому попал, что никакой боязни, никакой ответственности во что бы то ни стало поступить внутри не было — мне весело и смешно было, я это абсолютно бессознательно делал. Все благодаря юношеской наглости и отношению к этому как к игре какой-то получилось, но факультет театром кукол оказался.

Примерно на втором курсе приблизительно понимать, чем занимаюсь, я стал, а на четвертом все-таки в театр кукол влюбился, и, безусловно, это очень отдельное искусство. Когда я в театре кукол в Херсоне работал, мне казалось, что никогда ему не изменю, потому что в куклу, которая у тебя на руке находится, жизнь вложить и ее жить заставить, гораздо труднее, чем какую-то энергетику со сцены передать. В какой-то степени я и сейчас так считаю: это более сложное искусство...

— ...и неблагодарное в чем-то, правда? Лиц актеров зрители же не видят...

С режиссером и худруком театра «Современник» Галиной Волчек. «Галина Борисовна — мой учитель: она меня до сего дня воспитывает»

— (Улыбается). Вы знаете, ничего страш­ного в конце, на поклонах, даже в театре кукол...

— ...все компенсируется...

— ...и лица актеров видны. Вообще, в этой жизни так много за кадром остается, и мы же знаем: порой то, что за кадром...

— ...главное...

— ...ценнее того, что в кадре, оказывается.

— Детям своим импровизированные кукольные спектакли вы показывали? У вас вообще навыки управ­ления куклами остались?

— Навыки, конечно, остались, но кукольных спектаклей детям — нет, не показывал.

«В ШКОЛЕ-СТУДИИ МХАТ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ЛИЧНОСТЕЙ, ЛЮДЕЙ В НАС ВОСПИТЫВАЛИ» 

— Четыре заветные буквы МХАТ в советское время — это свидетельство чего-то очень большого и значимого было, вершина, хотя, на самом деле, первым театром СССР МХАТ, наверное, уже с 60-х годов и не был. Вы Школу-студию МХАТ окончили — это мощная театральная школа, как сами оцениваете?

— В то время, когда ее оканчивал, — сразу же оговорюсь, потому что выглядеть таким...

— ...брюзгой...

— ...да, что мы лучшие были, не хочу... Поскольку на протяжении последних 25 лет новое государство мы строим и все в нем перестраиваем, проблемы во всех отраслях, в том числе в образовании, существуют, и это, конечно же, и театрального образования касается. Безусловно, смена поколений идет, которая в какие-нибудь пять, шесть, семь лет не укладывается, но мне со Школой-студией МХАТ до такой степени повезло! Я туда пришел, когда зав­кафедрой Олег Николаевич Ефремов был, когда там Тарханов, Марков, Пилявская, Ангелина Степанова преподавали — у меня на курсе, понимаете? Евстигнеев, Мягков, Покровская — и это еще далеко не весь список!

— Дальше уже не перечислять можно...

В роли Ермолая Лопахина с Мариной Нееловой (Любовь Раневская) в спектакле театра «Современник» по одноименной пьесе Антона Чехова «Вишневый сад», 2006 год

— Я и сейчас Школу-студию МХАТ одной из самых серьезных театральных школ мира считаю — несмотря на то что в Америке замечательная школа Ли Страсбега существует, когда-то Михаилом Чеховым созданная, американцы с удовольствием приезжают и у нас в Школе-студии МХАТ учатся. При­знаюсь: учеба там с точки зрения профессии — это центральное событие в моей жизни, и не с точки зрения профессии тоже одно из самых важных, и если бы что-то в своей жизни я повторить мог, если бы Господь сказал: «Я тебе год на это даю» — первый курс Школы-студии МХАТ повторил бы. Только чтобы лучше, профессиональнее быть, и потом, это счаст­ливое время юности, влюбленности, дружбы, в чем-то безответственности было, а в том, что учебы и первых шагов касается, просто незаменимый год, фантастический!

— Вы Ангелину Иосифовну Степанову упомянули — одну из осколков того еще МХАТа, среди корифеев ко­торого Анд­ровская, Ливанов, Тарасова, Станицын, Яншин, Ма­ссальс­кий, Кторов, Грибов, Георгиевская, Зуева, Топорков, Прудкин были... Ангелина Степанова, которая в свое время женой писателя Алек­сандра Фаде­ева была, выдающихся ак­теров и не только знала, с ними общалась, вам какие-то свои знания, мудрость, свой жиз­ненный опыт передавала? Вы к ней домой приходили, по ду­шам с ней беседовали или это сугубо занятия по профессии были?

— Вы знаете, мы своих учителей, в том числе Ангелину Иосифовну, домой провожали... Кстати, из того же поколения еще Анна Михайловна Комолова была — любимая актриса Немировича (в спектакле «Русские люди» блиставшая), а также Кира Ни­колаевна Головко, София Станиславовна Пилявская... Домой к ним ходить не нужно было, вернее, мы в гости к любому из педагогов прийти могли, они нас звали, однако дело в другом было...

К примеру, ректор Школы-студии в своей невероятной речи 1 сентября мог соединить слова о том высоком искусстве, которому мы служить собираемся, со словами о том, что студент Школы-студии МХАТ утром грязные носки надеть и на занятия так пойти не может, и это так органично было... Наши педагоги в первую очередь личностей, людей в нас воспитывали — это пансионная, что ли, элитная метода была.

Вот чего я не застал, так это манеры — этот предмет исчез, потому что преподавательница умерла, но те, кто эти манеры знали, остались, и преподаватели актерского мастерства нам, например, рассказывали, с какой стороны женщина должна идти, а с какой — сабля висеть.

«ЕВСТИГНЕЕВ, СМОКТУНОВСКИЙ, ЕФРЕМОВ И БОРИСОВ ДЛЯ МЕНЯ НАВСЕГДА ВЕЛИКИМИ ОСТАНУТСЯ» 

— Вы настоящих глыб видели — таких, как Ефремов, Евстигнеев: сегодня такие актеры в русском театре еще не перевелись или все-таки и театр обмелел — как все ос­тальное?

— Нет, так я сказать не могу. Дело в том, что в театре тоже ведь кризис...

— Театр — неотъемлемая часть жизни: куда деваться?..

В роли Могола в криминальной драме Игоря Гостева «Беспредел», 1989 год

— Ну конечно, и поверить в то, что во всей стране кризис: экономический, политический, социальный — а театра это не кос­нулось, трудно: да нет, так не бывает. Кризис в какой-то степени и в литературе, и в драматургии — я вот с трудом какие-то фамилии типа Вампилова наблюдаю, пьеса которого сразу в нескольких театрах Москвы, Петербурга, Киева вышла бы, или Розова, или Рощина, или Володина. Наверное, то же самое, в общем-то, и с прозой происходит, но это естественно, потому что но­вое государство и новое общество мы быстро построить пытаемся, а быстро оно не строится — так же и театр.

Для меня Евстигнеев, Смоктуновский, Ефремов навсегда большими, великими останутся...

— ...Борисов — вы же его застали?

— И Олег Борисов — да, но в то, что это как-то повторится, не верить невозможно, другое дело, думать, что это повторяется часто, не нужно. Вот смотрите: со дня смерти Высоцкого 30 лет прошло...

— ...вакуум...

— ...ничего подобного — в смысле, личности такой, поэзией, актерским мастерст­вом наполненной...

— ...харизмой...

— ...да — увы, не возникло. Ну и Гоголь второй еще, знаете ли, не появлялся.

— После Школы-студии МХАТ вас в один из лучших советских театров — «Современник» приняли — Галина Борисовна Волчек, которая очень трепетно к актерам относится и из них то, что ей нужно, лепит, сразу вас полюбила или долго лепила и полюбила потом?

— Ну, насколько она меня полюбила — это, наверное, к ней вопрос: надеюсь, что любит, и скажу, что очень многое мне прощала: не всегда я опять-таки в своем поведении в театре идеальным был. Галина Борисовна — мой следующий учитель...

— ...а что такое, простите, «не всегда в поведении» идеален?

— Спектакли срывал.

— По причине?

— Иногда опаздывал, иногда непростые отношения с алкоголем имел.

— И что, спектакль в этот вечер отменяли?

— И такой случай был, и конечно же, художественному руководителю это...

— ...большой радости не доставляло...

В фильме Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок», 1999 год. «Станиславу Сергеевичу за доверие благодарен»

— Ну да. Вещи творческого порядка были, когда несколько раз из спектакля я уходил, — достаточный срок в театре уже поработав, но это не дисциплинарный момент, а когда начинал, не так серьезно к этому, как сейчас, относился, и какие-то ошибки допускал, которые Волчек мне не просто прощала — она меня воспитывала. И наказывала, разумеется, но в то же время и воспитывала, и, как я уже сказал, после Школы-студии МХАТ это мой до сего дня учитель, которому очень благодарен.

Конечно же, рядом с театром с самого первого дня у меня кинематограф существовал, так вот, в нем у меня тоже свои учителя есть, абсолютно конкретные люди, но и в том, что мне сделать за эти годы в кино удалось, если удалось...

— ...ну, не скромничайте...

— ...немалая заслуга Галины Борисовны.

«ПУТИН СКАЗАЛ: «В СМЫСЛЕ КИНЕМАТОГРАФА Я НА ТАКИХ ЛЮДЯХ, КАК ПЛЯТТ, ДАЛЬ, БРОНЕВОЙ, ВОСПИТАН» 

— Мы знаем, что Сталин театр, особенно Большой и МХАТ, любил, не­которые пьесы лично правил, за творчест­вом того же Булгакова пристально следил... Евгений Александрович Евтушенко много мне о встречах Хрущева с твор­ческой интеллигенцией рассказывал: Никита Сер­геевич в поэзию, прозу вникал... К вам в «Современник» Путин приходил, и потом небольшое чаепитие после спектакля было...

— Да, после «Горя от ума».

— О чем с президентом России речь шла и каким за чаем он вам показался?

— Незадолго до этого у президента в Но­во-Огарево я был: мы с Никитой Серге­евичем ему картину «12» показывали, и после просмотра всех нас, естественно, поблагодарив, Владимир Владимирович одну вещь сказал — такую, очень не дежурную. Общие слова благодарности произнеся, Путин признался: «Вы знаете, в смысле кинематографа я на таких людях, как Плятт, Даль, Броневой, воспитан, и в какой-то момент мне казаться стало, что все это у нас закончилось». Он паузу сделал и добавил: «Нет, не закончилось — спасибо вам!».

Спектакль «Горе от ума» Путину в целом по­нравился, но каких-то мелких нюансов он не понял и, абсолютно не стесняясь...

— ...разъяснить попросил...

— Да, и Римас Туминас, режиссер, это сделал. Это приятное чаепитие было, в ходе которого не только о спектакле мы говорили. (Закуривает). Он достаточно коммуникабельный собеседник!

— Вы абсолютно состоявшийся киноактер, тем не менее в театре играть про­должаете, но извините, одну вашу работу в кино миллионы посмотреть могут, а на сцену перед тысячей вы выходите, каждый раз нервную энергию тратите, на полную катушку выкладываясь... Скажите, успешному киноактеру театр нужен или нет?

— Понимаете, Дима, театр и кино — два очень разных вида искусства. Общие моменты какие-то, безусловно, есть: грим, костюм, заучивание текста, но и на этом...

— ...список заканчивается...

— Далее основная твоя история — что с этим персонажем ты делаешь, как с ним дружить начинаешь и как он твоим становится или же не становится, а потом — производство, и так далее, и так далее. Я одинаково и то, и другое люблю, и то, чего мне в кино не хватает (может, какого-то едино­временного проживания), в театре получаю. Все-таки когда ты, к примеру, вот этот пиджак надеваешь и на сцену выходишь, ты на себя...

— ...чужую жизнь надеваешь...

— ...и за три часа как-то непрерывно ее прожить пытаешься...

— ...без дублей к тому же...

— Да. В кино этого не бывает, но там, что написано пером, не вырубишь топором: когда команда «Снято!» прозвучала — все, пленка из камеры вынута и в лабораторию отправлена, изменить ничего нельзя, а в театре ты каждый раз попробовать что-то по-другому сыграть можешь, поэтому, на самом деле, для меня это очень разные вещи, и я их люблю — не как двоеборье, а как-то так... Ну как же вам лучше объяс­нить-то? Это даже не масло и карандаш, нет...

— ...масло и глина?

— Это что-то индивидуальное, кино и театру присущее, — два разных и замечательных искусства.

«БЛАГОДАРЯ «БЕСПРЕДЕЛУ» КАК КРИМИНАЛЬНАЯ ЧАСТЬ НАШЕГО ОБЩЕСТВА, ТАК И МИЛИЦИОНЕРЫ МОИМ ЭЛЕКТОРАТОМ СТАЛИ» 

— У вас колоритная внешность: настоящий такой мужик, и персонажи ваши — люди прямолинейные, жесткие, иногда даже жестокие. Вы роли и урок, и мен­тов, и киллеров, и военных, и трак­тористов, и врачей исполняли, а Па­вел Лунгин почему-то сказал: «Гармаш очень умный, правда, редко умных людей играет». Что в виду он имел?

— Ну, об этом Лунгина спросить нужно.

— А как вам кажется?

— Вы знаете, вот мы о том, что я умный, заговорим, и следующий шаг — то, что талантливый и успешный я, обсудить, а потом только из профессии уйти останется, сесть и книгу о том, как умным, талантливым и успешным стать, писать начать. Нет, не моя это история, но Лунгину за такую оценку спасибо.

— Для меня в кино вы с фильма «Беспредел», с роли Могола, начались — блестяще сыгранный образ, очень натуральный и натуралистичный, и мне кажется, вам не очень сложно было — как песню пели. Ошибаюсь я или нет?

— Тюремная романтика в какой-то степени молодых людей привлекает — она же почему-то существует...

— Россия — страна тюремная...

В роли присяжного заседателя № 3 с Юрием Стояновым в картине Никиты Михалкова «12», 2007 год. «Этапная для меня работа, знаковая...»

— Да, босяк в 50-е годы — это же чуть ли не объект для подражания был, да и у Маяковского фильм «Барышня и хулиган» вспомните, в котором он снялся...

— ...и Есенин — хулиган еще тот был...

— ...поэтому да, играть очень интересно мне было, и не скажу, чтобы так уж трудно.

— Хорошая, между прочим, лента...

— Я так не считаю — она своему времени соответствует, это неплохая картина, но, например, следующий фильм Игоря Гостева «Серые волки»...

— ...прекрасный!..

— ...где Хрущева Ролан Антоныч Быков играет, — гораздо более крепкое и успешное кино, намного сильнее. «Беспредел» — не без изъянов картина, тем не менее ей огромное спасибо сказать должен, потому что благодаря «Беспределу» как криминальная часть нашего общества, так и милиционеры (вот этого понять по сей день не могу) моим электоратом стали (улыбается).

Вместе с тем к каким-то выдающимся работам «Беспредел» не отношу. Когда мне вопрос (может, он и у вас там впереди?) о моих ролях в кино задают, а у меня их много, больше сотни, я говорю, что в целом они, конечно, все мои родственники, но близкие есть, дальние, а есть практически на уровне знакомых. Близких родст­венников много не бывает, и персонаж из этого фильма в их список не входит.

«БРИГАДА» — ХО­РОШИЙ ФИЛЬМ, НО АМОРАЛЬНЫЙ» 

— Мы со Станиславом Говорухиным о вашей работе в картине «Ворошиловский стрелок» — о капитане Кашаеве — недавно беседовали, о том, что настолько органично это сыграно, что ког­да он во всей этой истории разбираться начинает, в зрителе все поднимается и кричать хочется: «Правильно, молодец, до конца иди!». Думаю, вас за эту роль особенно полюбили, а вы эту любовь именно за капитана Кашаева, справедливого мента, ощущали?

— Да, отзывы о «Ворошиловском стрелке» слышал и реакцию на эту роль видел часто, поэтому Станиславу Сергеичу за доверие благодарен...

— Он сказал: «Именно такой реакции зрителей я хотел!»...

— Если честно, у меня к правоохранительным органам непростое отношение, всяких фактов немало знаю я (как и вы, наверное), но даже не потому, что Кашаева сыграл и много лет в «Каменской» снимался, считаю: какими бы проблемы право­охранительной системы ни были, глупого и подлого мента показывать права мы не имеем. Если только в картине он за это наказан не будет, а не так, как у нас сейчас: как только милиция в кино в облике каких-то животных показана, это моментально фестивальный отклик на Западе получает. Ничего в этом хорошего нет, и если нас вдруг кирпичом ударят, первое слово, которое мы прокричим: «Милиция!». Мне бы хотелось, чтобы наши милиционеры лучше были, и поэтому тупого мента играть я никогда бы не согласился.

— Говорухин сетовал на то, какое плохое зачастую современное кино, как нравы молодежи оно развращает и так далее, и о фильме «Бригада» мы вспомнили. Он воскликнул: «Ты знаешь, я «Бригаду» на диске взял и в первый же день нового года от начала до конца все 15 серий посмотрел, оторваться не мог!». В этом сериале вы тоже хорошего мента — генерала СОБРа Сан Саныча — сыграли, а «Бригада» — хорошая, на ваш взгляд, картина?

— С точки зрения кинематографа — без­условно, а с точки зрения морали — нет.

— Аморальный фильм?

— Да.

— Почему?

С Олегом Янковским в психологической драме Валерия Тодоровского «Любовник», 2002 год. «Любовник» в каком-то смысле и профессионально, и человечески меня повернул»

— Потому что историю про бандита делать нельзя.

— Но она же была...

— Ну, не так скажу: делать ее можно, но так, как у Копполы, понимаете? Его «Крестный отец»...

— ...классика...

— ...и главные герои, Брандо и Аль Пачино их исполняют, — представители мафиозной семьи, но внутри что? Настоящая любовь к женщине, к детям, и в итоге крепкая семья в ничто превращается — там мораль есть. В «Бригаде» человек есть, история, образы...

— ...потрясающе сыгранные...

— ...но моральная точка должна быть, а ее там нет, а если о том, как это все сыграно и снято, говорить, то да, «Бригада» — хо­роший фильм, но аморальный.

— Мне кажется, что актерская ваша вершина, — это фильм «Любовник», где вы Ивана сыграли...

— Спасибо, но я таких оценок своим ролям не даю — может, кто-то право на это и имеет, но я себе такого не даю, поэтому... «Любовник» для меня — крайне важная, любимая картина, я невероятно Тодоровскому благодарен, Олегу Иванычу Янковскому, конечно, которого, к сожалению, уже нет, и судьбе, разумеется, за то, что так повезло мне в этой работе оказаться.

«Любовник» для меня не просто много значит — он очень много для меня сделал: в каком-то смысле и человечески, и профессионально меня повернул.

«НАД ФИЛЬМОМ «ЛЮБОВНИК» РАБОТАЯ, МЫ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР ВТРОЕМ УЖИНАЛИ: ТОДОРОВСКИЙ, ЯНКОВСКИЙ И Я» 

— В этой картине играя, вы наверняка все навыки, в Школе-студии МХАТ полученные, а также заветы Станиславского и Немировича-Данченко сполна использовали — или нет?

— Да я каждый день их использую, и ничего другого, в общем-то, не знаю. Какие-то экспериментаторы, наверное, бывают — я с ними не встречался, но вот вчера на съемочной площадке был — и опять же этим основным постулатом «я в предлагаемых обстоятельствах» пользовался: честно говоря, никто ничего лучше пока не придумал.

— Ну а на место Ивана себя ставили? Как бы себя вели?

— Не то слово «ставили»! — каждый вечер мы втроем ужинали.

— Вы, Тодоровский и Янковский?

— Каждый вечер!

— Вот это работа!

— Пока ели, это такая разминка и притирка была, а после этого закуривали...

— ...«А ты как бы?..», да?

— Во-о-от! Сначала подробнейшим об­ра­зом сцену, которую нам снимать нужно, проговаривали: как это с нами было бы? Это раз. Второе: из памяти нечто подобное вытащить мы пытались, что, может, с нами самими или с кем-то из друзей произошло, мы об этих людях очень много проговорили и, наверное, не зря, потому что потом с Олегом Иванычем совершенно потрясающий момент в Алма-Ате испытали.

Там картину представили, и договоренность была, что после этого мы выйдем и с залом о ней побеседуем. Нам вопросы задавали, комплиментами одаривали — и вдруг 22-летняя барышня встала и сказала: «Вы знаете, это фильм об очень сильной женщине». Такая мысль в голову нам не приходила, но она абсолютно правомочна, и уже то, что у этой девчонки она появилась...

— ...в 22 года...

— ...свидетельствует о том, что мы это время не зря потратили.

— Моменты актерского счастья, когда сцены, вами и Янковским проговоренные, в кинодиалогах воплощались, вы испытывали?

— Если честно, невероятное счастье с того момента, как узнал, что в этой картине сниматься буду, до самого окончания работы я испытывал, да, в общем-то, и сейчас это продолжается.

— Классный Янковский партнер?

— (После долгой паузы). Такой... Даст Бог, еще с кем-нибудь сильным поработать мне доведется, но такого, как Янковский, уже не будет: такие мастера, как он, с такой же периодичностью, как большие классики, появляются — в этом абсолютно ответственно я признаюсь, и объясню почему — это не просто слова. Олег Иваныч фантастическим актером и совершенно оправданной величиной не просто в нашем кинематографе был — он и на Западе снимался, это мирового уровня актер. Нужно Янковским быть, чтобы на съемочной площадке такую атмосферу создать, что у меня ощущение возникало, будто с однокурсником я снимаюсь, причем никакого панибратства не было, для меня Олег Иваныч Олегом Иванычем навсегда останется, но атмосфера им создана была. Он говорил: «Я тебе что-то подскажу — как правильно» или «Скажу, что мне не нравится, только если ты это же самое мне скажешь». «Любовник», как и некоторые другие ленты мои, — не просто съемки, а часть жизни!

— Картина «12», которую Никита Михалков с блестящим, неповторимым ак­терским ансамблем снял, — это тоже минуты счастья?

— Да, безусловно, и это тоже, если хотите, этапная для меня работа, знаковая, хотя я не очень такие слова люблю. «12» — это для меня курсы повышения квалификации, за которые мне еще и деньги платили, и потом, фильм этот еще и тем уникален, что 80 процентов, все то, что за столом присяжных происходит, последовательно снято...

— ...интересно!..

— ...а такого в кино практически не бывает, крайне редко так происходит!

— И сложно же так, правда?

— Невероятно сложно и очень дорого. Не секрет, что мы все там, как сейчас говорят, немножко по гонорарам попустились, потому что Михалков объявил, что снимать именно так будет, и, допустим, если в ка­кой-то из вечеров у Маковецкого спектакль, мы останавливались. Еще полсцены, где без него, пройти могли, но Михалков этого не делал...

— Ждали...

— Что можно было, репетировали, но ни одного кадра не снимали. Никита Сергеич принципу, который он избрал, верен оказался, и конечно же, там люди были, с которыми я еще не работал: Арцибашев, Витя Вержбицкий, Юра Стоянов... Остальные-то в основном близкие друзья: Сергей Газаров, Миша Ефремов, Валя Гафт, Леша Горбунов — ближайший мой друг, с юности, да еще и земляк (улыбается).

«МИХАЛКОВ НА СЪЕМОЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ — КТО УГОДНО, ТОЛЬКО НЕ РЕЖИССЕР-ПОСТАНОВЩИК» 

— Каким же образом блестящий актер Михалков заставлял своих коллег то делать, что ему как режиссеру нужно было, что он видел?

— Не знаю — пусть этот секрет когда-нибудь Никита Сергеич откроет, но могу сказать, что Михалков на съемочной площадке — кто угодно, только не режиссер-постановщик.

— Товарищ, коллега?

— Товарищ, коллега, юморист, балагур, человек, который упорным трудом своего добивается, но ни в коем случае не высоко сидящий в кресле режиссер с мегафоном в руках, который этим процессом управляет. В какую-то минуту он замечательный актер и партнер, в какую-то — потрясающий реквизитор или художник, в какую-то — оператор... Когда мы репетировали, он сказал: «Я все ваши предложения выслушиваю и что-то принимаю, а что-то нет», и в фильме «12» множество моментов было, когда Михалков с наших слов что-то...

— ...менял...

— ...дописывал или вычеркивал — в том числе в тексте своей роли.

— Его «Утомленных солнцем 2», опять-таки с вашим участием, я посмотрел, и к сожалению, мне не понравилось. Образы хорошо сыграны — многие, ваш отец Александр, как всег­да, на высочайшем уровне, но все вмес­те — опять-таки на мой взгляд — потрясением не стало, а от кино все-таки всегда потрясения ждешь. Вы с этим согласны или мнение у вас другое?

— Вы знаете, не согласен. Во-первых, я тут пристрастен, во-вторых, все-таки момента дождался бы, когда картину целиком посмотреть можно будет, — это ведь еще не вся история. Кроме того, в наше время, когда такое большое количество средств массовой информации, когда огромную роль в нашей жизни интернет играет (в моей, слава богу, нет), фильм этот в очень непростой ситуации оказался. Уверяю вас: если бы режиссером не Никита Сергеевич Михалков, а Иван Иваныч Иванов был, картину до небес подняли бы!

— Политическая составляющая?

С Дмитрием Гордоном. «С Украиной меня связывает больше, чем генетическая память. Это мое детство, юность, начало профессии»

— И это тоже.

— Вы священника сыграли, весьма убедительно — как всегда, а сами вы религиозны или в образ входили?

— (Смеется). Вот, Дима, и вы этот вопрос задали. Люди так говорят, будто какая-то дверь — в этот образ — есть, но нет ее, и кстати, недавно я в который раз ба­тюшку играть отказался...

— ...плакатного?

— Не в том дело — еще раз костюм священника надевать не хочу, потому что край­не серьезно к этому отношусь, но я совсем не религиозен — в церковь лишь тогда, когда хочется, захожу.

— Однако заходите?

— Безусловно — чтобы близких и друзей, которых рядом со мной нет, вспомнить, чтобы прощения у Господа за то, что неправильно делал, попросить и, конечно же, здоровья и спокойствия своим родным и близким. В Бога я верю, но я не религиозен, для меня этот солдат — он как бы и не совсем священник, потому что солдат — в первую очередь, поэтому каким-то компромиссом для меня это не было.

Ну а вообще, все же в жизни произойти может. Вдруг завтра такую роль я увижу, что на колени встану и попрошу: «Мне эту рясу надеть дайте!» — есть ведь «Отец Сергий» Толстого, потрясающее произведение...

— ...и картина у Таланкина хорошая была — Сергей Бондарчук играл...

— Я, правда, священника играть не хотел бы — здесь и момент суеверия есть, и осознание того, что не за все своими лапами хвататься нужно — что-то святое оставаться должно.

— Я сразу на руки ваши посмотрел...

— (Тоже на руки смотрит и улыбается).

(Окончание в следующем номере)