— Миша, добрый вечер!

— Добрый вечер, Дима!

— Хочу для начала поздравить тебя с праздником. Я у тебя беру интервью и считаю, что для тебя это большой праздник.

— Для кого как. Для меня это не праздник, а для тебя — праздник. Наконец-то в студии нормальный человек.

— В юности ты работал фельдшером на скорой помощи.

— И санитаром.

— Сколько лет тебе было, когда ты начал?

— Когда я начал работать санитаром в детской больнице № 11 в Академгородке в Киеве, мне было 18 лет. На «скорую» не брали еще. А в 19 уже перешел на киевскую станцию скорой помощи. Сначала санитаром, а потом, когда окончил училище, стал фельдшером.

— Многого насмотрелся на «скорой»?

— Очень много, причем что смешного, что страшного.

— Начнем со страшного?

— Я работал на реанимационной и на неврологической бри­гаде. Спецбригады — это была элита скорой помощи. Мы в основном ездили только по «блатным» вызовам. Линейные бригады ездили на все подряд, а такие, как СТЭБ — специализированная тромбоэмболическая бригада — и неврологическая, ездили по серьезным вызовам либо по блату. Был Советский Союз, никуда от этого не денешься. Самый страшный случай, который я видел, — моя одноклассница выпала из окна. Как раз мы дежурили, этот вызов дали нашей реанимационной бригаде. Мы приехали, к сожалению, спасти ее не удалось. Для меня это был первый шок в жизни. Аня ее звали, с ней мы с первого класса...

— Почему выпала?

— Не знаю. Упала с восьмого этажа. Это было на Борщаговке. Мы приехали — она была еще жива. Вот я тебе сейчас рассказываю, а у меня перед глазами эта картинка, самая страшная из того, что я видел.

— Были моменты, когда ты лично спасал кому-то жизнь?

— Были. Когда я еще учился, я в Карпатах даже роды принимал.

— Да ты что?!

— Было и такое.

— Ребенка назвали Миша, надеюсь?

— Маша. Девочка была.

— А из смешного что было?

— Был интересный вызов. Пациент — совершенно здоровый человек, при этом Герой Советского Союза. К нему каждый вечер приезжала бригада, причем только реанимационная, померить давление. Вызов поступал через городское управление, потому что Герой Советского Союза в той стране — это уровень практически секретаря ЦК Компартии Украины. В его квартире сразу на входе бросалась в глаза подушечка со звездой Героя Советского Союза. Потом — остальные ордена. Человек долго прожил.

На моей памяти лет пять к нему ездили — у него не было никаких проблем. Вызывал он бригаду в самое тяжелое время, когда больше всего хочется спать, с часу до двух ночи. Естественно, пытались как-то себя взбодрить. Нам надо было снять кардиограмму, а в те времена кардиографы были не во всех бригадах, только в специализированных. Мы одну из груш-присосок, с помощью которых снимается кардиограмма (слушайте, сейчас вообще рассказываю о преступлении), ставили ему на лоб. Обязательно. Чтоб себя повеселить.

Той страны уже нет, можно рассказывать. В один из дней в это время мы получали вызов в город Вишневое, там какая-то перестрелка. Туда отправили семь машин, включая нашу. А к герою, соответственно, поехала бригада с другой подстанции, из Дарницы, по-моему. Они же не знали об этой истории! Приехали, сняли кардиограмму ему правильно. Он говорит: «Что вы делаете? Вы не умеете снимать кардиограмму?». Начинает жаловаться. Врачи начали защищаться. «Как на лоб? — говорят. — Туда никто не ставит присоску». Был дикий скандал. На весь СССР. Врача нашей бригады выгнали из партии. Да, исключили из Коммунистической партии Советского Союза.

— Герою Советского Союза — присоску на лоб? Конечно!

«МЫ ПРИГЛАСИЛИ ДОЛИНУ. БИЛЕТЫ РАЗОШЛИСЬ ЗА 20 МИНУТ. Я ПОЛУЧИЛ 14 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ. ОТЕЦ НЕ ПОВЕРИЛ И ПОШЕЛ ИСКАТЬ АДВОКАТА» 

— Какой интересный поворот был в твоей жизни. После подстанции скорой помощи ты вдруг попал в Киевконцерт, начал заниматься продюсированием звезд советской эстрады первой величины. Прокатом, администрированием. Как получилось?

— Все было банально. Когда я женился, мне было 19 лет, жене — 18. В 20 у меня родился сын. Зарплата фельдшера скорой помощи тогда была, по-моему, 110 рублей.

— И никаких дополнительных доходов?

— Это немаленькие деньги были для Советского Союза. Но мы зарабатывали дополнительно. Я массажи делал, где-то люди благодарность на вызове давали. Надо честным быть. Но родился сын, и нас стало трое, а жена, понятно, в декрете, не работала. Кстати, она работала в реанимации Института Амосова и стояла на операциях, когда оперировал сам Николай Михайлович. Медсестрой была. Илья Емец и Борис Тодуров тогда только начинали, величайшие умы Украины... Я шел по Крещатику, понимая, что надо что-то придумать. В медицине что-то придумать было очень сложно, поскольку была это еще настоящая советская медицина. Я увидел вывеску «Кооператив Союз». Зашел, говорю: «Возьмите меня на работу».

— Вот просто так?

— Просто с улицы, да.

— Потрясающе! Вот время было, да?

— Перестройка — золотое время.

— Кооперативное движение.

— Кстати, «Кооператив Союз» имел в городе Киеве регистрацию под № 1. Витя Самойленко. Это был первый кооператив, открывшийся в Киеве. Он говорит: «Смотри наш устав. Что тебе можно, что тебе нравится, занимайся». Я считаю, что одну из основных моих путевок в жизнь дал Виктор Самойленко.

Я почитал. Тогда в уставах, как и сегодня, писали все подряд: а вдруг когда-то потом этим будешь заниматься. И в конце было написано: «организация культурно-массовых мероприятий». Когда я учился в училище, был активным комсомольцем, дискотеки организовывал. Говорю: «Я бы этим занялся». Он говорит: «Хочешь — занимайся». Так я попал туда. Первое, что мы провели тогда в Украине, в ДК Мединститута и в ДК Института усовершенствования врачей, — творческий вечер сына Хрущева, сына Микояна, дочери Галича...

— ...я ходил на них, мединститут, да...

— Три рубля стоил билет. Мила (жена Радуцкого. — «ГОРДОН») сидела на кухне, выписывала эти билеты вручную.

— Творческий вечер Шелеста не ты делал?

— Шелеста — нет. После этого Витю Самойленко месяца четыре вызывали в КГБ. Вел эти вечера Медведев. Не Рой Медведев, а другой. Была такая передача «Зеленая лампа» на первом союзном канале. Не помню, как зовут.

— Феликс Медведев.

— Да. Тогда я заработал тысячу советских рублей.

— Фантастика!

— Это были бешеные деньги. 10 процентов от общей суммы. Если не считать вызовов в КГБ Вити Самойленко, то, в принципе, отделались легким испугом, все прошло хорошо. Потом мы поехали в Москву. Все артисты все равно руководились из России, из Москвы, из Госконцерта. Там мы совершенно случайно познакомились с композитором, который в этот день продал песню Ларисе Долиной. И мы ее пригласили. Если помните, тогда была передача «Музыкальный ринг».

— Да, конечно.

— И получилось, что наш концерт Долиной в Украине шел ровно через две недели после «Ринга». Мы проводили три концерта подряд. Билеты были проданы за 20 минут. Долина сама по себе плюс «Музыкальный ринг». Мы продали тогда три дворца «Украина». Песню помню, как сейчас: «Льдинка, льдинка, скоро май...».

— «...льдинка, льдинка, растай!».

С певицей Ольгой Поляковой

— Точно! После этого я познакомился с Колей Гребиныком, который, кстати, тоже по образованию медик. Он работал в киевском мюзик-холле, а потом стал замдиректора Киевконцерта. Во дворце «Украина» мы познакомились, он пригласил меня работать в Киевконцерт.

— После зарплаты в 110 рублей пошли серьезные деньги?

— С концертов Долиной я получил 14 тысяч рублей.

— 14 тысяч? Ты лично?

— Да. Мой покойный отец искал адвоката. Он не верил. Человек, всю жизнь проработавший в Министерстве мясомолочной промышленности, не верил, что пацан в 19 лет может принести домой 14 тысяч. Мало того. Пошел я их получать вместе с женой. А Витя Самойленко тогда искал, за что бы еще вычесть. Потому что сумма была намного больше. Он говорил, что не жалко, но как, пацану — такие деньги? Высчитал за стулья.

— Что ты сделал с деньгами?

— Они пропали, как у всех.

— Положил их на книжку?

— Ну естественно, как положено.

(Смеются).

— Это был 1989-й или 1990-й?

— Да.

— Значит, папа испугался?

— Очень испугался. Он не спал ночами, советовался с адвокатами, искал знакомых. Советскому человеку понять 14 тысяч рублей наличными в доме (мотает головой)?

— Ты понял, что все, карьере медика конец?

— Не то чтобы конец... Я понял, что сейчас есть смысл перейти вот сюда. Мечта создать что-то медицинское, полную альтернативу тому, что я видел на «скорой» и в 11-й детской больнице, всегда была. Но понятно, какие это деньги.

— Киевконцерт был тогда передовой организацией в концертном прокате, через него ездили выдающиеся звезды.

— Да. Директором Киевконцерта был тогда Сергей Юрьевич Тарасов. Был еще Укрконцерт.

— Ну, он уже угасал.

— Нет, тогда это были два конкурента. Мы вырывали друг у друга гастролеров, были постоянные войны. Потом, после Киев­концерта, я, кстати, работал в Укрконцер­те.

— Наш пострел везде поспел.

— Виолетта Мозговая была тогда директором Укрконцерта.

«Я С ТАКСИСТОМ В ГРОЗНОМ ВОШЕЛ В ПОЛЕМИКУ, МОЛ, ВЫ, ЧЕЧЕНЦЫ, НЕ ПРАВЫ. КАК МЫ ЖИВЫМИ ОТТУДА ВЫБРАЛИСЬ, ДО СИХ ПОР НЕ ПОНИМАЮ» 

— Виолетта, точно. Тогда многие артисты, которые были запрещены в советское время, прорвались.

— Да. Первый концерт Вилли Токарева — это мы привозили. Покойного уже, к сожалению.

— 20 концертов Токарева было, когда он приехал в Киев. Кого еще ты привозил?

— Nazareth, Deep Purple, Леонтьев, Алла Борисовна Пугачева, дуэт Baccara, сестры Maywood, Ottawan.

— Фантастика!

— Да!

— Дуэт Baccara ты даже по Советскому Союзу покатал?

— Мы объехали весь Советский Союз, включая Чечню и Тбилиси.

— Даже Чечню?

— Причем уже шла Первая чеченская война. Мы летели из Томска в Тбилиси. Маршрут был, конечно, уникальный. Из-за непогоды в Тбилиси нас посадили в Грозном. Я, пацан, не понимал, что мы в Чечне. Чтобы не ждать самолета и хорошей погоды, мы пошли искать автобус, чтобы переехать через перевал в Грузию. Я с таксис­том вошел в полемику, мол, вы, чеченцы, не правы. Как мы живыми оттуда выбрались, до сих пор не понимаю. Но доехали до Тбилиси, там были шикарные концерты.

— Baccara — это были серьезные девушки, помню. Брал у них интервью. Мария и Марисса.

— Мы дружим по сегодняшний день с Марией. Она даже на день рождения «Бориса» когда-то прилетала. Потрясающий человек. Единственная испанская певица, у которой есть платиновый диск.

— У тебя голова не закружилась тогда? Тебе сколько лет было? 20?

— 20 или 21.

— У тебя деньги, ты не просто стоишь рядом, а прокатываешь звезд первой величины, в том числе западных.

С Олегом Блохиным на дне рождения Дмитрия Гордона. «И всем нам такая команда нужна, чтоб снова ходили мы на Блохина!»

— Голова не закружилась. Сказалось детство. Оно было с ограничениями, родители многого не могли позволить. Я не накатался на машинках в детстве, на багги, которые в парках были, с проводом, как у троллейбуса. Мы в Лузановке, в Одессе, могли на 50 рублей заказать машинок. А билет стоил 50 копеек. Целый день катались.

— Первую машину ты какую купил?

— «Жигули», третья модель, переделанная в «шестерку». Я ее купил в Ашхабаде. Володя Шейко ее вез через Астрахань.

— Синяя?

— Нет, бежевая. Потом я ее перекрасил, и ты уже помнишь синенькую. Та машина.

— Ты мне продал какую-то машину из Ашхабада. Это она и была?

— Да, она. 20 тысяч рублей стоила. Тогда это были уже очень небольшие деньги.

— Я ее подарил Феликсу Розенштейну, фотокорреспонденту. Потрясающая история! Сколько денег у тебя тогда скопилось на книжке?

— Не копилось. Сегодняшние бы мозги туда — и скопилось бы очень много. Как приходило, так и уходило.

— Кутил, пьянствовал?

— Нет. Но вот, к примеру, не было билетов на самолет — мы чартер заказывали. 300 рублей тогда стоил Як-40 из Одессы в Киев. При том, что обычный билет стоил 7 рублей. Мозги такие, ну ребенок.

— Да уж, чартеры в советское время.

— Сегодня я себе такого позволить не могу.

— А потом все, что лежало на книжке, пропало?

— Все сгорело. Родители считали, что все надо класть на книжку. Так оно и сгорело. Я даже «юлину тысячу» не получил. Хотя на книжке деньги были очень большие.

— У тебя все хорошо было тогда. Сейчас тоже хорошо, но тогда все складывалось, все прекрасно. Мало кто тогда находил себя, по большому счету. Профессора торговали на рынках, мы это помним. Тебя, молодого человека, Бог поцеловал в лобик?

— Однозначно, в первую очередь — Бог. А во вторую очередь — мой романтизм. Мне говорят, что я чересчур романтичен. Но я всегда верил. Поверил Горбачеву и кооперативам. Поверил в независимую Украину. Возможностей улететь из Украины был миллион, ты отлично это знаешь. Я поверил в Ющенко. Поверил, к сожалению, в Петра Алексеевича.

«У МЕНЯ СИЛЬНО ЗАБОЛЕЛА МАМА. ОНКОЛОГИЯ. Я ДАЛ ЕЙ СЛОВО СОЗДАТЬ В УКРАИНЕ ЧТО-ТО ПОХОЖЕЕ НА ТО, ЧТО МЫ С НЕЙ УВИДЕЛИ В ИЗРАИЛЕ» 

— Давай не продолжать этот список.

— На этом я остановился. Мой романтизм, слава богу, до сих пор меня не покинул. Без романтизма ничего в жизни достичь нельзя, человек должен быть романтиком.

— Вот у тебя все хорошо было, концерты за концертами. Вдруг ты принимаешь решение создать частную медицинскую фирму.

— История такая... У меня сильно заболела мама. Онкология. Ее можно было бы спасти, если бы поставили правильный диагноз. Ей лечили инфаркт, а это был рак желудка. Не буду сейчас называть, в какой из киевских больниц это произошло. Тогда я мог себе позволить (благодаря друзьям в том числе, часть денег одолжил ты, не знаю, помнишь ли) повезти ее в Израиль. Когда я там увидел, что такое медицина...

— ...мы вместе с тобой зашли в клинику «Ассута»...

— ...да, в «Ассуте». И в «Герцлии» были.

— 1993 год.

— Я при маме дал слово, что создам в Украине хоть что-то, хоть как-то похожее на то, что мы увидели в Израиле. Переход от «все хорошо в эстраде» до возврата в медицину — это, к сожалению, болезнь матери.

— Злые языки пишут в интернете, что клиника «Борис» названа в честь Бориса Сослановича Савлохова.

— (Смеется).

— Я пытаюсь всех убедить, что Бориса Сослановича Савлохова ты видел один раз у меня на 30-летии.

— В гостинице «Русь».

— Правильно. Борис Сосланович жил со мной в одном доме.

— Не в одной комнате хоть?

— В соседнем подъезде. На Никольско-Ботанической. У нас были очень хорошие отношения. Я даже помню, что он тебе сказал, когда вы увиделись.

Андрей Богдан, Дмитрий Разумков, Владимир Зеленский, Михаил Радуцкий и другие «слуги народа». «Общаюсь с Зеленским даже чаще, чем мог бы ожидать. Президент живет каждой проблемой»

— И я помню хорошо. Это было страшно, я не спал ночь после этого разговора.

— Процитируешь?

— Он сказал (копирует кавказский акцент): «Мы с вами одно дело делаем здесь».

— Ты испугался?

— Ночь не спал, честно.

— Чтоб закрыть эту тему — клиника «Борис» названа в честь Бориса Савлохова?

— Клиника «Борис» названа в честь Бориса Радуцкого, моего отца. Ты это помнишь, потому что тогда ты был учредителем. Отец умер, когда мы открывали клинику.

— Помню, да.

— Тут все банально, все просто.

— Не страшно ли было начинать? Эта частная медицинская клиника была первой в Украине, правильно?

— Нет, не первая. Был «Медиком» уже тогда.

— Тогда вторая? «Медиком» первый?

— Да.

— Сейчас называют 90-е «лихими», хотя мне кажется, что они были прекрасными.

— Это потрясающее время, я считаю.

— Когда человек, который мог что-то, это реализовывал, правда?

— Да. Если ты хотел чего-то достичь, тебе никто не мешал.

— Ну, мешали...

— Все зависело от того, насколько у тебя сильная защитная функция. Если ты готов был к защите, тебе никто не мог помешать.

— Ты организовал эту фирму...

— ...вместе с тобой.

— Я был учредителем какое-то время.

— Год. Ты перестал смеяться и кричать, что следишь за экспериментом, лет пять назад. Может быть, семь.

«БЫЛА ЛИЧНАЯ КОМАНДА БОГАТЫРЕВОЙ — РАЗОРВАТЬ, УНИЧТОЖИТЬ «БОРИС» 

— Да, Миш, я не верил в это, честно признаюсь. Я пошел туда только потому, что я с тобой дружил. Считал своим долгом тебя поддержать. Но умом понимал, что невозможно в стране без правил создать по правилам медицинскую клинику.

— Оказывается, можно.

— Это всегда был бы риск, нервы. Давай так: сколько раз клиника была на грани закрытия?

— Один.

— Один?

— Но страшно.

— Когда отнимали лицензию?

С экс-министром здравоохранения Украины и Грузии Александром Квиташвили. «Это человек с сумасшедшим опытом, четко знающий материал. Я бы его видел министром. Но Петр Алексеевич настолько нивелировал идею иностранцев у власти, что вряд ли пока такое возможно в Украине»

— Не просто отнимали. Это был первый приход Раисы Богатыревой в министры здравоохранения. Тогда Минздрав купил «тойоты лэндкрузер» (прикладывает палец к виску), они были очень нужны Минздраву, конечно. Их тогда купили машин 50. По разным регионам, но основная масса была в Киеве. И вдруг в субботу на территорию, по-моему, Охматдета, влетает 10 джипов. Белые такие, красивые были «тойоты», первая модель «соток». К нам заваливает одновременно 25 человек, комиссия Минздрава. Была личная команда Богатыревой — разорвать, уничтожить. По просьбе того человека, с кем это было связано, не хочу сейчас называть причину. Причина, по которой Богатырева дала такую команду, была не в «Борисе». Нас трусили дня три. Нас никто не слышал.

— Как раз перед твоим днем рождения, помнишь?

— Да. Мы собрались на теннисных кортах в «Науке», с Людой Пятыгиной, ты был, «Медиком» пришел поддержать.

— Я даже помню, кто помог.

— Да, мы знаем, кто помог.

— Спасибо ему, правда?

— Однозначно! Благодаря этому человеку через три дня они уехали. Как будто ничего не было. И вообще, нам орден можно было давать как самой лучшей клинике в Украине.

— По нервам это било?

— Еще как!

— Бессонных ночей стоило?

— Дима, у меня сердце прооперировано. Считаю, что, в первую очередь, из-за этих всех историй с «Борисом».

— У тебя же не просто стенты. Можем сказать, что у тебя была за операция?

— Были и стенты. И было три операции.

— На открытом сердце? Шунтирование?

— Да.

— В твои... Сколько тебе?

— Сейчас 50. Я младше тебя. Я молодой, а ты старый.

«РЭКЕТ КО МНЕ НЕ ПРИХОДИЛ. ПО ИХ ПОНЯТИЯМ, ЛЕПИЛУ-ДОКТОРА ТРОГАТЬ НЕЛЬЗЯ» 

— Я не старый — я опытный. (Смеются). Ну, то есть, Миш, не просто так это с неба свалилось, огромный риск был, правильно?

— Это труд, бессонные ночи, хождение в порванных штанах, потому что денег на новые не было. Это продажа участка в Конча-Заспе за копейки, чтобы не закрылся «Борис». Мы же знаем, какие потом были цены на эти участки. Но тогда стоял вопрос: или «Борис» закрывать, или продавать этот участок за столько денег, сколько предложили, и вкладывать в «Борис». Все ведь у тебя на глазах было.

— Рэкет к тебе приходил?

— Нет. Самое интересное, никогда.

— (Улыбаясь). Потому что рэкет к рэкету не приходит?

— Насколько я понимаю, по их понятиям, лепилу-доктора трогать нельзя. Наверное, из-за этого.

— Никогда никто не приходил?

— Приходили, но за помощью. Никогда не приходили с требованиями.

— Лечиться?

— Первый пациент «Бориса» был Боря Помидор.

— Был такой персонаж, да.

(Смеются).

— Он и есть. Хороший парень, давным-давно его никто с этим не ассоциирует. Но тогда было такое. Боря был первым, он с женой пришел сдавать анализы.

— У тебя всегда была какая-то дьявольская вера в то, что ты прорвешься, пробьешься.

— Да.

— На чем она базировалась?

Мэр Киева Виталий Кличко, один из его заместителей Александр Спасибко, Михаил Радуцкий, который тоже одно время был замом Кличко, и другие. «У меня дружеские отношения с Виталием. И я никогда этого не скрываю»

— У меня выхода другого не было. На кону было все.

— Хороший ответ!

— У меня не было никакого запаса. Все, что было заработано, — все там. То, что не было заработано, — тоже там. Кредиты — там.

— Большие кредиты были?

— Были времена, когда пять тысяч долларов для нас был сумасшедший кредит, который непонятно, как отдавать. Уже в нормальные времена у нас был большущий кредит, пять миллионов долларов в «Укрэксимбанке». Мы еще и попали на двойное падение курса, когда обвал был при Ющенко. Доллар тогда вырос с 4,95 до 12, по-моему. А кредит у нас как раз был в валюте. Потом, слава богу, «Укрэксимбанк» пошел навстречу, перевел кредит в гривну.

— В фирме «Борис» ты стал мультимиллионером?

— К сожалению, нет. Или к счастью. Нельзя гневить Бога, я не бедный человек. Я благодарен Богу, что имею достойную жизнь. Но это не олигархический бизнес.

— Я всегда считал тебя порядочным человеком. Тем не менее — я вложил в фирму «Борис» тысячу долларов, как сейчас помню.

— Не отдам принципиально!

— Ты меня просто кинул!

— Нет. Я тебя учил.

— Ага, вот как?!

— Это штрафные санкции за твое неверие. Никогда не скрывал, что ты вкладывал деньги. Но считаю, что ты не заслуживаешь получить их назад.

— Официально давай скажем: ты един­ственный человек, которому удалось меня кинуть.

(Смеются).

— Это многого стоит. Больше скажу: если бы ты остался, все было бы, думаю, еще круче, чем есть. Ты такой же сумасшедший, как и я, идешь напролом, не думаешь, что, может быть, надо все не так. Это та черта, без которой в бизнесе нельзя. Если бы ты не ушел в свое время, мы уже в Америке открыли бы филиал. Это мое мнение.

«МОИ ПОКОЙНЫЕ РОДИТЕЛИ МОГЛИ СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ В ТОЙ СТРАНЕ, ЧТО В ИХ СЕМЬЕ БУДЕТ НАРОДНЫЙ ДЕПУТАТ, СОВЕТНИК ПРЕЗИДЕНТА, ВИЦЕ-МЭР ТРЕХМИЛЛИОННОГО ГОРОДА? ПРЕДСТАВЛЯЮ ИХ РЕАКЦИЮ!» 

— Надеюсь, в следующей жизни ты со мной рассчитаешься все-таки.

— Конечно!

— Когда и как ты познакомился с Вла­­димиром Зеленским?

— «Борис» всегда, и с целью пиара в том числе, что-то поддерживал. Футбол мы всегда поддерживали, хоккей. Поддерживали КВН, кстати, команду «Житомирские девчата». Марина Поплавская еще была жива. Становление этих ребят происходило на наши деньги. Мы их отправляли на все фестивали КВН, спонсировали. Потом разговорились с директором команды «Житомирские девчата» Юрой — не помню его фамилии, сейчас встретился с ним на выборах в Житомире, он работал в штабе «Слуги народа». Он сказал: «У нас там футбол намечается, будет «Запорожье — Кривой Рог — «Транзит», будем мы. Пусть «Борис» даст денег чуть-чуть на организацию». Я говорю: «Да, конечно». Вот так мы познакомились с Володей Зеленским, с командой «Запорожье — Кривой Рог — «Транзит». Там Степа Казанин был и другие.

— Так это еще 100 лет назад было?

— Еще когда Масляков спокойно приезжал в Украину, КВН проходил в Октябрь­ском дворце. Очень давно это было. Молодые ребята совсем, но классные. «Транзит» для меня всегда были очень крутой командой, даже на уровне союзном. Всегда были смешные, веселые. Тогда познакомились с Володей, потом он стал Владимир Александрович. Появился «Квартал 95» с потрясающими фильмами, концертами, фестивалями.

— Сейчас он для тебя Владимир Алек­сандрович?

— Однозначно. Человек, являющийся президентом 40-миллионной... ок, 30-миллионной страны (будет перепись — узнаем), — только Владимир Александрович. И только на вы. Я понимаю, что в общении один на один он бы на меня не обиделся, если бы мы общались на ты. Может, я воспитан неправильно, но он сегодня президент Украины.

— Ты для него Михаил Борисович? Тоже на вы?

— Да, он никогда в жизни себе не позволяет... Пока был «95-й квартал», были Володя Зеленский и Миша Радуцкий. Сегодня он президент страны, я, объективно, его подчиненный. Как я должен с ним общаться? И я ему благодарен за то, что он общается так же уважительно.

— Чем-то он тебя поразил при первой встрече? Помнишь первое впечатление?

— Вот тогда?

— Да.

— Глаза с огнем. У него из глаз шли искры от желания что-то делать. Прошло уже более 15 лет с той встречи, интересно, что сегодня у президента точно такие же глаза. Давайте опять назовите меня романтиком, но это то, из-за чего я верю, что у него получится. Эти искры, этот огонь, блеск глаз, желание что-то сделать — он не меняется, хотя повзрослел на 15 лет с того времени.

— Почему имен­но тебе Владимир Зеленский решил доверить разработку стратегии ре­формирования здраво­охранения?

— Для меня, как бы это ни прозвучало сейчас банально, это очень лестно. Считаю, то, что я делал 26 лет, «Борис» и все остальное, не прошло зря. Люди, и в частности президент Украины, это оценили. Президент знал, каким было становление «Бориса», знал врачей «Бо­риса», понимал, как организована клиника. Он обращался за помощью в свое время, однажды надо было кого-то забирать на вертолете после страшного ДТП.

Как я понимаю, он мне доверил прос­то потому, что видел, что я на уров­не «Бориса» могу что-то сделать. Даже если он не это увидел, а что-то другое (это надо у него спросить), для меня все равно очень лестно. Буквально вчера мы с женой разговаривали. Я сказал: понимаешь, мы как-то буднично к этому относимся. А мои покойные родители могли себе представить в той стране, что в их семье будет народный депутат, советник президента, вице-мэр трехмиллионного города? Им бы сейчас это все увидеть, представляю их реакцию!

«САМЫЙ ПРАВИЛЬНЫЙ МИНИСТР ЗДРАВООХРАНЕНИЯ БЫЛ БЫ КВИТАШВИЛИ» 

— Желание стать минист­ром здравоохранения не возникало?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу. Президент считал, что я должен быть. Мы вели дискуссии по этому поводу. Я ему сказал, что как стратег я больше пользы принесу в Комитете по здраво­охранению.

— Как руководитель комитета?

— Как руководитель — это еще должно состояться, но как участник комитета — точно. Считаю, я уже имею тот опыт, когда могу заниматься стратегией. Министр в первую очередь должен быть менеджером, который будет четко работать, выполняя законодательство Украины. У нас парламентская республика, у нас все равно на первом месте парламент. Потом президент, да?

— Кто, на твой взгляд, был бы хорошим министром здравоохранения? Несколько фамилий можем назвать? Или одну?

— Квиташвили.

— Вот так?! Снова?

— Ребята, давайте будем объективны. Его пригласил Петр Алексеевич, и он же его потом уничтожал, не давая ему работать.

— Да.

— Этот человек имеет опыт реформ в одной стране...

— В Грузии.

— Сегодня, насколько я знаю, он еще в одной стране ведет реформу как консультант.

— Где?

С Дмитрием Гордоном. «Я у тебя беру интервью и считаю, что для тебя это большой праздник». — «Для меня это не праздник, а для тебя — праздник. Наконец-то в студии нормальный человек»

Фото Ростислава ГОРДОНА

— Азиатская страна. Он консультант в секторе Газа. Это человек с сумасшедшим опытом, четко знающий материал. При этом не медик. Квиташвили — историк по образованию. Был ректором университета. О нем можно говорить все, что угодно, но есть система здравоохранения Грузии, куда Украина за бюджет отправляет лечиться украинцев. Мы — в Грузию отправляем!

— Поговорим об этом, да.

— Для меня самый правильный министр был бы Квиташвили. Я бы его видел. Но есть одна проблема. Петр Алексеевич настолько... скомпрометировал — это неправильное слово, он настолько нивелировал идею иностранцев у власти, что, к сожалению, вряд ли это пока возможно в Украине.

— Еще кто есть?

— Трудно сказать. В Украине очень много удачных, очень хороших врачей, глав­врачей, даже менеджеров.

— Борис Тодуров, например.

— Тодуров все же величайший врач. Считаю, будет преступлением для Украины, если забрать Бориса Тодурова от операционного стола и сделать чиновником. Он гениальный врач-хирург, он должен опе­рировать, потому что таких, как Тодуров, в Украине мало.

Илья Николаевич Емец, Петр Дмитриевич Фомин... Что бы ни говорили про украинскую медицину — ребята, у нас есть мировые имена. Ольга Голубовская, инфекционист, профессор. К сожалению, это уже не совсем молодые люди.

Для меня трагедия, что я практически не вижу сегодня преемников. Очень мало тех, кто мог бы их заменить. Это самое страшное из того, что сегодня происходит. Одно поколение уйдет, и я не понимаю, кто их сменит. Мы про врачей сейчас говорим. Поэтому я считаю кощунством таких гениальных врачей отправлять на чиновничью службу. Это все-таки работа для менеджеров.

— Тебе поручено стратегическое реформирование украинской медицины?

— Можно заменить слово «реформирование»? Слово «реформа» за последние пять лет у граждан Украины, в том числе у меня, кроме жуткой аллергии и неприятия, ничего не вызывает.

— Давай более точное слово.

— Трансформация. Я бы сказал это слово. Первым его Ульяна Супрун, кстати, произнесла.

— Медицина нуждается в трансформации или в реформировании?

— Медицина нуждается в системных изменениях, то есть в трансформации.

— Хорошо, возглавить системные изменения президент поручил тебе лично?

— Да.

— Как часто ты общаешься с президентом?

— Как по мне, очень часто. Мы с тобой знакомы практически со всеми президентами Украины, с некоторыми из них — в дружеских отношениях, я про Леонида Даниловича и Леонида Макаровича, да и с Виктором Андреевичем не раз общались, с Петром Алексеевичем. Скажу, что общаюсь даже чаще с Зеленским, чем мог ожидать. Президент живет каждой проблемой.

— Его это интересует?

— Не просто интересует. Он болеет за это, спрашивает за это. Были поручения как советнику по каким-то точечным вещам, по Кривому Рогу, еще где-то. У президента есть мечта построить в Украине одну из лучших в мире систем онкологической помощи. Видя, как работает президент, я верю, что у него это получится. Я на своей шкуре это все сейчас ощущаю. Я каждый день куда-то лечу по его поручениям. В Украине в отличие от цивилизованных стран онкология во многих случаях — это приговор. К сожалению. В других странах — да, болезнь, тяжелая болезнь, но далеко не приговор. Президент это пропускает через свое сердце, он хочет это изменить. И я понимаю путь, по которому он хочет идти, чтобы изменить. Зная, как он умеет добиваться своего, — вся страна это видит, я верю. Есть еще одна причина, по которой я ему верю. Он первый президент, который сказал, что не собирается идти на второй срок. Человеку, который не идет на второй срок, не нужен популизм. Точка. Он не будет в угоду избирателю делать популистские вещи. Будет делать, может, непопулярные, но системные, нужные вещи.

— Ты был замом Виталия Кличко, вице-мэром. У Виталия Кличко и Владимира Зеленского, мягко говоря, плохие отношения.

— Есть одна просьба, Дим. Я бы очень не хотел комментировать именно этот вопрос. Ты знаешь, у меня дружеские отношения с Виталием. И я никогда этого не скрываю. Это первое, что я сказал президенту. К чести президента, он это оценил. По его словам, если бы я это не сказал, было бы ко мне другое отношение.

— Предателей никто не любит.

— Конечно. От друзей отказываться нельзя.

— Но каково это — быть между молотом и наковальней?

— Очень тяжело. Но комментировать не хочу.

— Хорошо. Не было ли у тебя желания помирить Владимира Зеленского и Виталия Кличко?

— Дима, ты очень опытный журналист, я понимаю, что ты сейчас делаешь. Давай перешагнем этот вопрос.

(Продолжение в следующем номере)