— Китайцы не зря говорят: «Не дай Бог жить в эпоху перемен!»... Конечно, тому, кто представляет себе жизнь, как мягкий диван и расслабляющий вечерний сериал по телевизору, стремительно меняющаяся среда кажется агрессивной, но для человека, привычного к динамике буквально во всем, нынешнее время замечательное и неповторимое. Мне, например, в такой обстановке легко и комфортно, тем более, что наше предназначение на земле — найти себя. Да, за этим большой труд, огромный расход энергии, но прилагаемые усилия, по-моему, всегда (!) оправдываются.

Так или иначе, приспосабливаться к переменам придется каждому. Теперь за каких-то лет десять человечество полностью обновляет знания, то есть создает их примерно столько же, сколько за всю предыдущую историю.

Раньше это происходило за сто лет, за пятьдесят... В рамках одного поколения люди не чувствовали изменений — до третьего, четвертого или пятого колена семья жила в одном доме, практически в одних условиях, и отличалось поколение от поколения только тем, в какой войне участвовало. Сейчас время сжалось: десять лет, восемь, пять... Посмотрите на мобильную связь — кажется, только вчера мобильный телефон представлял из себя полтора килограмма железа, а сегодня он меньше записной книжки, и так абсолютно во всем.

Навязывать свою точку зрения другим не хочу: кому-то это нравится, кому-то нет, но мне происходящее по душе, потому что я не люблю просто при чем-то присутствовать. Для меня креативная деятельность составляет смысл жизни, и если поиски нового отсутствуют, если динамики и творчества нет, я теряю к такой работе всяческий интерес.

Когда в 1985-м я пришел в комсомол (то время перемен называлось, если помните, перестройкой), мы не знали, чем все это закончится, но жили с ощущением обновления. Я начал заниматься бизнесом, когда инфляция достигала десяти тысяч процентов и многое менялось стремительно: от социалистического распределения всего и вся мы переходили — не перешли еще! — к либерально-рыночной экономике. Тогда, в общем-то, просто отказаться от двух выплат в месяц: аванса и зарплаты — уже было поступком. Что-то придумал, сделал? На то и живешь! При этом, замечу, я никогда не занимался газом и нефтью, типа: из пункта А вышло, в пункт Б вошло, по пути что-то потерялось — это и есть твоя доля...

Не собираюсь упрекать тех, кто в этом участвовал, просто предпочитаю информационные технологии, все то, что связано с созиданием, приращением продукта. Мне интересно, когда интеллектуальная составляющая куда больше, чем сырьевая...

Пожалуй, именно предвкушение колоссальных изменений и привело меня в ноябре 2004-го на Майдан. Подавляющее большинство наших граждан жили в ту пору с роптаниями на кухне: дескать, от нас ничего не зависит. Мы могли осуждать, ругать, клясть сложившуюся систему всеми мыслимыми и немыслимыми словами, но в активную фазу это не переходило, поэтому если среда и менялась, то очень медленно. Нужен был стремительный рывок общественного сознания, и необходимость в нем я остро чувствовал, но кто, например, в девять часов утра 22 ноября думал, что начинается «оранжевая революция»? Да никто! Сначала мы назвали это сбором, потом все переросло в митинг... Слово «революция» прозвучало лишь на шестой-седьмой день, когда на Майдане собралась уже огромная масса людей, но произносили его очень осторожно...

Вспоминаю один из тогдашних телеэфиров, где речь шла о том, что сейчас происходит: эволюция или революция? Сторонников того, что это революционные изменения, было очень мало, но я-то как раз считаю, что оценить такие вещи можно лишь на дистанции, большое видится на расстоянии.

Революция — это не заявка, а осуществление глубоких реальных перемен. В одной сфере мы их действительно реализовали — имею в виду изменение представлений о роли и месте прежде всего человека в системе общественных отношений, о демократии, свободе и ее самоценности. Человек ведь был у нас связан по рукам и ногам. Он, честно говоря, до сих пор еще несвободен, но сегодня свободы у него куда больше, чем прежде. Да, не везде — судов, например, перемены пока не коснулись. Слово «справедливость» только стучится в дверь, но в жизнь еще не вошло.

...Когда журналистский материал не заканчивается в одном номере, пишут: продолжение следует. Вот так же и с революцией. В периоде, который мы переживаем, нужно, на мой взгляд, ставить не точку, а многоточие, потому что основные задачи поставлены, но явно не решены. Вместе с тем люди почувствовали вкус к такой жизни, когда от тебя что-то зависит, и в стойло они уже не пойдут. С ними нужно по-другому вести диалог, иначе строить политику. Они уже не признают форм давления, которые раньше применялись сплошь и рядом, поэтому я ощутил огромную моральную поддержку после пресс-конференции, на которой поставил вопрос о коррупции в ближайшем окружении Президента и заявил о своей отставке с поста Госсекретаря...

Я благодарен судьбе за полученный опыт, за то, что мне удалось это пережить, но у меня нет иллюзий по поводу того, что я всегда был таким, как сейчас. Скорее всего, это результат каких-то больших изменений, которые достигаются упорной внутренней работой. Поверьте, я предпринял много попыток разобраться в самом себе, пробовал разные способы и знаю: если уж не приемлю чего-то, то категорически... Сейчас я не позволяю себе мириться с тем, с чем уживался лет десять-пятнадцать назад, не хочу допускать даже мысли об этом, ведь неправда, как и разруха, рождается сперва в головах... Поэтому и не считаю тот свой поступок каким-то особо мужественным, но думаю, что как личность продолжаю расти.

Заблуждаются те, кто твердят, будто в двадцать лет человек заканчивает свой рост. Духовность требует такой же гимнастики, как и тело, но если к мысли, что тело надо физически тренировать, мы привыкли (это очевидно, потому что лежит на поверхности), то духовность скрыта как раз в глубине. Можно заучить пару-тройку умных фраз и пользоваться ими напропалую, можно припудрить псевдонаучными формулировками собственное незнание и несовершенство, но я, кажется, понял, что имел в виду Сократ, когда говорил: «Я знаю, что ничего не знаю»... Чем больше развиваешься, тем отчетливее понимаешь, сколько еще непаханой целины вокруг...

Судя по реакции совершенно случайных, не обязанных мне ничем людей, которых встречаю на рынке, на автобусной остановке, в метро, они хорошо понимают, почему я так поступил в сентябре 2005-го. Безусловно, меня это радует — тяготит только то, что власть предержащие не разобрались, почему же это произошло. (Кстати, восточная медицина отличается от нашей именно тем, что занимается причинами, а мы — только следствиями. Вот и в политике пытаемся лечить последствия, внешние проявления вместо того, чтобы вникнуть в причины).

Уверен: если не изменить мотивации отдельных политиков, групп, чиновников, государства в целом, ничего хорошего ждать не придется. Поверхность мы причесали, подлакировали, все как бы встало на свои места, но глубинных-то изменений не произошло.

Не стану сейчас анализировать достижения и просчеты «помаранчевой» коалиции... Прошлым нужно заниматься только тогда, когда можешь на него повлиять, а скулить по поводу того, что нравится или не нравится — не мое хобби. Можно уважать Наполеона, можно его не жаловать, но то, что было при нем, уже состоялось, и ты ничего не изменишь. В лучшем случае прочитаешь три или четыре биографии Бонапарта, где события оцениваются по-разному, и сформируешь на основе анализа свою точку зрения.

Что произошло, то уже произошло — после драки кулаками не машут. Суть в том, что будет дальше: это действительно интересно, и я постоянно задаю себе массу вопросов... Безусловно, огромной ценностью является свобода (это слово не эквивалентно слову «демократия», которое подразумевает процесс, форму). Люди должны быть носителями свобод: политических, экономических, социальных, а мы за свободу часто принимаем демократизацию — опять-таки путаем результат с процессом. Вне всяких сомнений, в демократизации мы продвинулись основательно, но вот в свободе пока нет, поэтому необходимо сделать три действительно последовательных шага. Первый — решительно изменить экономический уклад на такой, который выведет вперед средний класс. Озвучивают эту мысль многие, но у меня несколько другое ее прочтение...

Редактор известного еженедельника «Newsweek international», очень известный политолог (мусульманин по религиозным убеждениям, индус по происхождению и одновременно американский гражданин) Фарид Закария привел в своей книге любопытный пример. Оказывается, все страны, где валовой доход на душу населения превысил девять тысяч долларов, в обязательном порядке стали демократическими, причем не имело значения, латиноамериканские они, азиатские или африканские... Все государства, где валовой доход составил от трех до девяти тысяч, шли в демократию с разной степенью вероятности: те, что ближе к трем тысячам, — тяжелее, те, что ближе в девяти — легче, но в целом соотношение где-то пятьдесят на пятьдесят.

Тревожно в этой книге только одно. Закария утверждает, что независимо от географического расположения страны, которые имеют валовой доход меньше трех тысяч на душу населения, неминуемо скатывались к диктатуре. У нас эта цифра меньше двух тысяч, и я спрашиваю себя: мы что же, идем к диктатуре?

Есть только один способ доказать, что у нас будет не так — увеличить валовой доход. Разумеется, это влечет за собой очень важные перемены в жизни каждого человека, ведь, когда доход у тебя увеличивается, ты становишься менее зависимым от государства и более стабильным, тебя уже меньше интересуют политические баталии и дебаты. В таких условиях государство должно искать гораздо более тонкие способы работы с соотечественниками, нежели пиар на улице или по телевизору: вести с ними диалог нужно иначе.

Когда общество свободно, диктатор не может общаться с народом языком диктата — он должен получить голоса, а это голоса свободных людей. Как говорится, почувствуйте разницу.

Итак, первый шаг — обязательная крупномасштабная экономическая реформа, которая сделает людей более зажиточными, значительно изменит их мотивацию, поощрит инициативу и талант. Второй — закрепление созидательных экономических изменений в правовой сфере, что неминуемо скажется на всей судебной системе. Лишь тогда человек сможет сказать: «Я живу в справедливом обществе. Законы действуют, они равны для всех, независимо от того, депутат ты или рядовой гражданин».

Ну и, наконец, после этого третий шаг — серьезный демократический процесс увенчивается свободой. В результате создается гражданское общество, а это уже совершенно другой тип общественных отношений. Замечу: двигаться нужно только в такой последовательности, и никак иначе...

Книгу Дмитрия Гордона, которую вы держите сейчас в руках, прочтут далеко не все сорок семь миллионов наших граждан, но она — прекрасный повод задуматься о своей роли и месте в обществе украинской элите.

Если верить известному фильму «Титаник», когда судно шло ко дну, пассажиры первого класса расталкивали остальных, пытаясь сесть в шлюпки, но это искажение исторической правды. На самом деле все было совершенно не так... Фактически плывущие на «Титанике» представляли, говоря сегодняшним языком, список «Форбс» — четыреста наиболее состоятельных людей мира. В их числе был и самый богатый человек, так вот: он усадил жену в шлюпку и попросил передать всем, что выполнил свой долг. Из пассажиров первого класса почти все мужчины погибли, потому что жили они с нравственной установкой: женщин и детей спасать в первую очередь.

К чему я клоню? Независимо от того, назовем мы эту прослойку аристократией или элитой, она должна служить в обществе системообразующим началом и показывать окружающим, по каким правилам следует жить. Элита должна делать общество более совершенным, развитым, но сегодня, увы, даже она часто опускает планку, исходя из потребы дня. Дошло до парадоксального: когда режиссера Камерона спросили, почему он не показал в «Титанике», как все было на самом деле, он лаконично ответил: «Этому сейчас не поверят». Понимаете? Настолько за сто лет изменились понятия, что благородство пассажиров первого класса, готовых уступить свое место женщинам и пойти ко дну, кажется нереальным.

Смысл журналистской деятельности Дмитрия Гордона — апеллирование к элите, попытка ее изменить. Слава Богу, мы видим в его интервью умный текст, точную мысль, глубокий анализ... Помните, как говорил Шарапову Глеб Жеглов: «В нашем деле вопрос дорогого стоит»? Заметьте, не ответ, а вопрос!

Иногда Дмитрий задает очень неудобные вопросы, в том числе и такие, на которые другим журналистам люди отвечать бы не стали. Вспоминая, например, наши беседы, могу точно сказать: с ним я делился тем, о чем никому не рассказывал. Почему это происходит? Ответ прост: ток-шоу в мире тысячи, но только Ларри Кингу говорят определенные вещи, потому что это Ларри Кинг. Только Дмитрию Гордону доверяют самое сокровенное, потому что это Дмитрий Гордон, и, видимо, поэтому у него, я уже сбился со счета, сколько книг.

Быть гостем Гордона увлекательно, потому что он совершенно искренен. Собеседник к тому же интересует его независимо от политических взглядов, регалий и рангов, и он всегда найдет неординарный ход для того, чтобы интервьюируемый раскрылся. Дмитрий создает ауру, атмосферу, в которой человек чувствует себя так естественно и раскрепощенно, что становится обезоруживающе откровенным. В этом, я считаю, главная особенность и главный секрет журналистского успеха Гордона.

Я не могу сказать, что зачитал его книги до дыр, но мне было интересно пройти следом за ним, представить, что чувствовали, отвечая на его вопросы, другие. Некоторые беседы откровенно меня потрясли. Ну, скажем, диалоги с Котэ Махарадзе. Кто-то общался с этим великим грузином как с актером, кто-то — как с футбольным комментатором, кто-то — как просто с замечательным человеком, а вот Диме удалось его так поднять, что люди увидели глыбу. Читая интервью с ним, физически ощущаешь, как буквально на глазах меняется масштаб личности. Я, например, вообще не знал батоно Котэ таким, каким он передо мной предстал, во всяком случае представлял схематично, в каких-то общих чертах.

У львиной доли наших журналистов примитивное, плоскостное видение человека. Даже не зеркальное, поскольку оно подразумевает адекватность, и, очевидно, по этой причине в их интерпретации ты можешь иногда совсем не узнать объект. К сожалению, они ленятся даже сбоку на него посмотреть, не считают нужным порыться в исторических материалах, углубиться. У Гордона стереоскопический взгляд, его отличает умение слушать и слышать, он живет в трехмерном пространстве журналистики, что удается в его профессии единицам.

Дмитрия я знаю много лет, и все время он удивляет... Удивлял, когда был молодым журналистом и, работая еще в «Вечернем Киеве», искал новые темы, здорово удивил, когда открыл газету «Бульвар», которой предрекали очень короткую жизнь. (Как, впрочем, и телеканалу «Интер», у истоков которого я стоял). Дима — человек глубокий, думающий и, что особенно важно, нестандартный. Слишком долго пытались нас уравнять, обезличить, причесать под одну гребенку, поэтому сегодня отечественная элита особенно нуждается в адреналине нестандартности.

...Успеха достигают люди, которые могут полностью сломать стереотипы, в том числе и в журналистике. Гордону это всегда удавалось. Общаться с ним и вместе думать о будущем — удовольствие, и я рад, что считаю его своим другом.

Из предисловия к книге «Диалог длиною в жизнь» (2006)