Человек, общественно-политической деятельностью занимающийся, тем более народный депутат, всегда должен открыт быть для общества, не должен средств массовой информации избегать и в меру своей компетенции на все вопросы журналистов отвечать обязан, а если на какие-то из них ответов не знает, так откровенно и сказать — иначе никакого доверия к нему не будет. Я этого правила стараюсь придерживаться и интервью довольно час­то даю, а продолжительность их в основном от представителей прессы зависит, а так­же от эфирного времени или количества полос, которыми они располагают.

 

С Дмитрием Гордоном беседовать, конечно, удобно, легко и приятно — в первую очередь, потому, что он в теме и вопросы формулирует корректно и по существу. Записи нашего интервью (и видео, и печатный, вышедший в «Бульваре Гордона», вариант) я из интернета в архив свой скопировал, но скрупулезно, откровенно говоря, еще не просматривал — хотя бы по той причине, что вероятность какого-либо подвоха или фальсификации исключаю. Они как раз очень часто со стороны российских корреспондентов бывают — их публикации, поэтому внимательнее просматриваю, какие-либо интервью им давать зарекаюсь, но это не всегда получается, особенно если журналист лично или по прежним его публикациям мне не знаком.

Здесь мой жизненный принцип срабатывает — порядочными людьми всех считать, пока в обратном не убедишься, хотя в тюрьмах и лагерях зеки, как правило, на­о­борот всех поначалу потенциальными или возможными сексотами, стукачами и предателями числили. Я меж­ду тем и в лагерях своих убеждений придерживался — вовсе не из-за того, что чрезмерно доверчивый, а потому, что достойных граждан, и за колючей проволокой тоже, значительно больше, чем подлецов.

 

Почти вся моя сознательная жизнь в гуще политических баталий СССР и независимой Украины прошла, в правозащитном движении в целом и в движении за восстановление попранных прав крымско-татарского народа в частности, и я не сомневаюсь, что опыт нашей борьбы и нынешнему, и будущим поколениям при­годится, поэтому с удовольствием при каждом удобном случае об этом рассказываю — особенно тем, кто так искренне, как Дмитрий, этим интересуется. При этом те или иные подробности вспоминать, с довольно высокой степенью точности высказывания гэбистов, следователей, прокуроров и судей цитировать совсем мне не трудно, потому что материалы и стенограммы многих моих процессов опубликованы. Кроме того, некоторые эпизоды во время пребывания в тюрьмах, лагерях и якутской ссылке мною по свежим следам были описаны — в письмах родным и друзьям, и хотя значительное число их во время обысков было изъято, кое-что сохранилось.

Дискомфорта, кстати, когда Гордон о пребывании за колючей проволокой меня спрашивал, я не испытывал — напротив, говорить об этом хотелось, как и о нынешней ситуации в Ук­ра­ине, и о предпосылках того, что у нас в 2013м произошло, а именно об аннексии Крыма Россией: это темы, замалчивать которые нельзя, — их обсуждать надо, анализировать и необходимые выводы делать.

 

После того, как с неслыханной наглостью и грубейшими нарушениями норм международного права, а также подписанных ранее соглашений, в частности Будапештского меморандума девяносто четвертого и «Большого договора» девяносто седьмого года, россияне на территорию Крыма вторглись и частью Российской Федерации его объявили, никакие дальнейшие действия соседнего государства особым сюрпризом стать уже не могли. Впрочем, уже после российско-грузинской войны 2008 года и оккупации части Грузии под предлогом защиты граждан, которым предварительно российские паспорта раздали, Украине следовало усиленно к возможному вторжению на свою территорию готовиться. 

Как? Все необходимые защитные меры, включая расторжение договора о пребывании российского Черноморского флота в Севастополе, форсирование усилий по вступлению в НАТО и резкое усиление обороноспособности, предпринять, однако, когда я заявил об этом в те дни на страницах газеты «День», СБУ неким секретным аналитическим докладом по Крыму отреагировала, где Меджлис крымско-татарского народа провокатором назвала, который «братские отношения» с Россией хочет испортить...

 

Дмитрий Гордон вопрос задал, получим ли мы Крым обратно, и я по прошествии времени от слов своих не отказываюсь. То, что Крым непременно вернется, сомнений у меня не вызывает — очень трудно только определить, когда именно, ибо это от многих зависит факторов: от действий самой Украины и жителей Крыма, от ситуации в России, на которую, в свою очередь, степень эффективности налагаемых западными странами санкций влияет. Я убежден: произойти это должно обязательно, ибо всем здравомыслящим политикам абсолютно понятно, что с разбоем против Украины смириться — это прямой путь к глобальной катастрофе мирового масштаба открыть.

 

...Приехал ко мне из Крыма на днях соотечественник и все время допытывался, когда же в Украину наш полуостров вернется. «Ну, хоть какую-то примерную дату назовите — год, два, три? Чем же родных и близких мне обнадежить? — после моей встречи с вами они у меня об этом в первую очередь спросят», а я в ответ: «Не знаю я никакой точной даты! Вот скажу сейчас, что примерно через год, а на самом деле через несколько месяцев получится — как тогда в глазах земляков выглядеть буду?».

Несправедливость не вечна, и Путин, как никто из живущих на Земле, тоже не вечен. Что я о нем теперь думаю? Да то же самое. Судя по нашему телефонному разговору, о котором подробно я Дмитрию рассказал, российский президент был уверен, что власть в Киеве бандеровцы захватили, которые всех, кто не фашист, убивают, и ему во что бы то ни стало нужно Украину спасать. Го­во­рить по-другому, впрочем, он и не мог, потому что именно такая пропаганда широкомасштабно и очень профессионально в сознание россиян внедряется, и, судя по тому, как Путин себя по отношению к Украине сейчас ведет, вряд ли свое мнение он изменил...

Вместе с украинцами российской агрессии и крымские татары противостоят — в Нацгвардии, в различных батальонах и иных подразделениях их уже около пятисот. Вроде бы не так много, но если учесть, что мои братья и сестры всего шесть десятых процента населения Украины составляют, а численность нашей армии пятьдесят тысяч человек не превышает, то не так уж и мало, и эта цифра, по всей видимости, будет лишь увеличиваться, поскольку лицам призывного возраста в Крыму, независимо от того, получили они российский паспорт или нет, повестки в российскую армию вручать начали. Отказ от призыва уголовную ответственность за собой влечет, поэтому выход у юношей один — оккупированный Крым покинуть, та­ким образом как бы «добровольная» депортация крымских татар со своей родины форсируется, а куда им податься? Ясное дело — в Украину, но загвоздка тут вот в чем. Мои земляки, желающие в украинской армии служить, с очень серьезными проблемами сталкиваются, поскольку родные их в оккупированном Крыму как бы в заложниках остаются — вот почему почти все они вынуждены свои имена скрывать, а некоторые и вовсе близких из Крыма вывозят. 

 

Мы с Президентом Порошенко этот вопрос обсуждали — на предмет того, чтобы военнослужащие из Крыма в отдельное подразделение были собраны, а также чтобы меры по временному обустройству их семей в материковой части Украины приняты были. Из-за того, что патриоты, люди страдать не должны, и я верю: их проблемы решат.

Каких-либо улучшений в положении крымских татар на своей родине, конечно, не наблюдается, и вряд ли они будут — давление, наоборот, усилилось: обыски, задержания, вызовы в ФСБ, предупреждения, угрозы... Я как-то цифру называл, что за последние несколько недель около сорока обысков в домах, мечетях и школах моих со­оте­чественников провели, но оказалось, что она значительно выше — на днях, например, у меня один молодой человек со своей супругой из Симферополя были, которые в Америку уезжали, и они живописали, как к ним домой «самооборонцы» во­рвались, вверх дном все перевернули, компьютер и еще кое-что приглянувшееся забрали, а затем предупредили: «Перед тем, как кому-либо рассказать об этом, о детях своих подумайте». 

В страхе за жизни детей они и молчали, и лишь когда визу в США получили и в Киев приехали, я первым стал, кто об этом узнал, — из подцензурной печати Крыма и местных телеканалов, как и при советской власти, вы в основном информацию о том получаете, как все на полуострове, в том числе крымские татары, счастливы и никак не нарадуются, что в составе России наконец оказались.

 

Что Россия дальше предпримет? Прогнозировать шаги только тех политиков можно, которые интересами, пусть даже извращенными, своей страны, своего народа руководствуются — действия же, которые российским государством во главе с Путиным в отношении Украины совершены и совершаются, безрассудны, нелогичны и, самое главное, огромный вред на многие десятилетия престижу и безопасности самой же России наносят. Даже если гипотетически предположить, что Путину Украину на какое-то время расчленить удастся, государственности лишить и часть ее территории присвоить. 

Такая политика авантюрной называется, а авантюры, особенно преступные и кровавые, никогда хорошо не кон­чаются, поэтому предвидеть, что Россия дальше предпримет, весьма нелегко. Ук­ра­ине и украинцам к любому сценарию развития событий готовиться следует, и при любых обстоятельствах свой нравственный, гражданский и национальный долг мы должны выполнить.

Не жалею ли я, что нашему национальному движению  жизнь посвятил? В позапрошлом году Турецкое государственное телевидение съемки девятисерийного документального филь­ма режиссера Зафера Каратая о крымско-татарском национальном движении последепортационного периода завершило. Назвали его «Мустафа Джемилев — борьба одного народа» и в конце интервью со мной поместили, где в числе прочего примерно такой же воп­рос задали: не сожалею ли, дескать, о своем пути жизненном, если учесть, что значительная его часть и почти вся молодость в неволе прошли... 

Я ответил, что, разумеется, нет, ибо, во-первых, дорогу свою выбирая, если не знал заранее, то предполагал, какой она будет, а во-вторых, несмотря на долгие годы тюрем, преследований и страданий, мы, диссиденты, в том тоталитарном Советском Союзе самыми свободными были людьми, позволяли себе говорить и писать все, что правильным и нужным считали, — такая роскошь даже у привилегированной кремлевской камарильи отсутствовала. Правда, свобода эта весьма дорогой оказалась — как говорится, не каждому по карману, но мы смогли заплатить за нее достойно, а что может быть в жизни дороже свободы?

Из предисловия к книге «Не напоказ» (2015)