Писатель, телеведущий, песни сочиняет, в клипах снимается… Но в первую очередь редактор «Бульвара» своего имени — журналист, мастер интервью, в творческом багаже которого беседы с сотнями знаменитостей.

«Газеты ждёт крах»

— Коллегам я обычно задаю вопрос о том, какое из «классических» определений прессы: «вторая древнейшая профессия», «коллективный пропагандист, коллективный агитатор и коллективный организатор», «четвёртая власть» — они считают наиболее подходящим для современного состояния украинской журналистики и почему.

— Сегодня украинская — и не только украинская — журналистика находится в крайне плачевном состоянии. По, наверное, глобальной причине: сейчас в Украине очень мало специалистов во всех сферах жизни. Это касается и здравоохранения, и образования, и культуры. А журналистов нам не завезли из другой страны, они — неотъемлемая часть нашего социума. Общий низкий уровень культуры, политической в том числе, сказался и на журналистах. Профессионалов, людей, которые в состоянии думать, писать и влиять на ситуацию в государстве, катастрофически мало. Тем более что газетная журналистика утратила свои позиции, и я предвижу её полный крах в течение ближайших пяти лет.

— Тем самым вы предрекаете крах и «Бульвару Гордона»?

— Думаю, да, но «Бульвар» продержится чуточку дольше.

Есть несколько причин. Они конкретны, объективны и с этим ничего нельзя сделать. Наступление Интернета — раз, умирание «Союзпечати» как класса (закрытие киосков и т. д.) — два, непрофессиональные журналисты делают непрофессиональные газеты, которые никто не покупает, а ради нескольких изданий держать киоски тоже глупо, — три. Если подкрепить сказанное статистикой, то в Украине люди до 40 лет газет не читают. Вообще. Те, кому за 40, или переходят на Интернет, или, видя, что закрыт киоск, где они покупали прессу, перестают её читать, или просто умирают.

Реальные предпосылки не изменяются. Ещё недавно видеомагнитофон стоил как трёхкомнатная квартира, а сегодня они уже несколько лет не выпускаются. Мир меняется, и газетам в этом мире места нет.

— Точно так же с появлением кино говорили, что театр умрёт. А он жив до сих пор.

— Театр жив, но газеты — другое. Дело в том, я боюсь, — книги тоже ждёт незавидная участь. И мы это уже наблюдаем.

— Ну это смотря в каком виде. Они теперь переходят на электронный формат.

— Правильно. Но то, когда берёшь книгу в руки, открываешь её, вдыхаешь запах типографской краски, — это уходит. Дети не читают книг, как ты им ни пытаешься объяснить…

— Наверное, это нормально — вы же сами сказали: мир меняется… Скажите, что для вас свобода слова? И ощущаете ли вы на себе какие-то поползновения эту свободу ущемить?

— Для меня свобода слова наступила в 1985-м с приходом к власти в СССР Михаила Горбачёва, с началом перестройки. За всё это время, за 28 лет, лично я (отвечаю только за себя) ни разу не сталкивался с ущемлением свободы слова. Я по-прежнему говорю и пишу всё, что думаю, по-прежнему публикую в своей газете то, что произносят мои собеседники, какими бы острыми ни были их высказывания. И ни на кого не оглядываюсь. И ни разу не было ни у кого поползновений что-либо мне сказать или сделать за это.

«Я вообще — нормальный»

— Прокомментируйте два факта из своей биографии, касающиеся вашей национальности. Мои знакомые-евреи утверждают: при СССР государственный антисемитизм существовал. И вы, по вашим словам, именно поэтому поступили учиться в инженерно-строительный институт, а не на журфак. Но, как мне кажется, в таком юном возрасте подобные вещи вряд ли человек понимает…

— Как раз я это очень хорошо понимал. На факультет журналистики — идеологический факультет идеологического вуза — еврей мог поступить в двух случаях: или у него был железный блат (такие люди были), или у его родителей имелось достаточно денег, чтобы рассчитаться (я уверен, что и в советское время это работало). Может, кому-то и улыбалась удача, но это была счастливая случайность, исключение из правил…

Так как я закончил школу в 15 лет, у меня было три года перед армией. А тогда идти в армию боялись — Афганистан и так далее. И родители мне сказали: хочешь поступать в университет? Пожалуйста. Но шансы — практически нулевые. И вот ты будешь поступать год, два, три, а потом придётся идти в армию. И ты потеряешь тот запас, который сейчас есть. А в инженерно-строительном и конкурс меньше, и папа у тебя инженер-строитель.

Но в армию я всё-таки попал, потому что к тому времени стали призывать и студентов.

— Именно об армии вторая часть вопроса. Там вы, еврей, стали кандидатом в члены КПСС. Это что, оказалось нужно для каких-нибудь показателей?

— Объясняю. Всю жизнь я был очень активным. В школе был председателем совета дружины, потом комсоргом класса, в институте — комсоргом группы, в армии — комсоргом батареи. У меня всегда была нормальная активная жизненная позиция. Я по натуре очень справедливый, нормальный человек (я вообще — нормальный). И как все нормальные люди, советскую власть я не любил. Но началась перестройка, свежий ветер подул. В армии я читал газеты, журналы и поражался: «Оказывается, учение Ленина было правильным, его переврали Сталин и другие преступники!» Меня это убедило, и я вступил в кандидаты в члены партии. А когда вернулся из армии домой, посмотрел на всё вокруг, многое понял и написал заявление, что отказываюсь вступать в КПСС в связи с идеологическими противоречиями. Это был уникальный случай.

— Вам инженерно-строительное образование когда-нибудь в жизни пригодилось?

— Нет.

— Вычеркнутые из жизни годы?

— Тоже нет. Высшее образование всё-таки даёт понимание пространства и окружающего мира. Со мной учились хорошие ребята, я вместе с ними многое увидел, многое узнал, съездил «на морковку» и «на хмель». Так что это были не выброшенные пять лет из жизни. Хотя… Возможно, если бы я их, как и два года армии, потратил более разумно, чего-нибудь другого добился. Но всё это так относительно.

— Вы когда-нибудь употребляете сокращённое название газеты?

— БГ (смеётся)? Нет. Но с БГ (Борисом Гребенщиковым. — Ю. Р.) знаком.

— Но БГ в иудаизме также…

— Я атеист абсолютный.

— То есть никаких ассоциаций не возникало?

— Никаких.

«Кайфую до сих пор»

— Есть такое выражение: «Если вас нет в Интернете — вы не существуете». Вы в Сети есть, но на сайте «Бульвара Гордона» сообщаете, что ещё «чайник». Собираетесь ли вы продвигаться в этом направлении?

— Да, сейчас в «Фейсбуке» я активно разрабатываю свою страницу и на данный момент у неё более 3200 подписчиков. А к октябрю, думаю, мы создадим сайт и он, надеюсь, станет самым крупным на постсоветском пространстве. Мне этого очень хочется. Если уж я берусь за дело, то масштабно, системно и с пониманием того, что мы делаем.

— А почему в вашем рабочем кабинете нет компьютера? Вы считаете, что для работы он не нужен?

— Просто пока нет надобности. Всё, что мне надо, я смотрю дома в компьютерах у детей или у жены. А на работе у всех компьютеры стоят, и я периодически захожу к сотрудникам.

— Когда собирал информацию о вас, не нашёл ничего о ваших отношениях с Национальным союзом журналистов Украины. Вы состоите в этой организации?

— Нет. Более того, я не собираюсь состоять вообще ни в каких организациях. Я противник организаций — раз. Они ничего человеку не дают, а только закабаляют его и тянут в ярмо. Я противник почётных званий, в том числе народных и заслуженных артистов, считаю это анахронизмом, отрыжкой советской системы — два. Мне несколько раз предлагал ныне покойный глава НСЖУ Игорь Лубченко, большой мой поклонник, чтобы я стал заслуженным журналистом Украины, но я не захотел. А ещё я не люблю массовых выступлений, собраний и так далее — свободной личности там не место.

— Сказанное касается и государственных наград? Если завтра, условно говоря, вас наградят орденом Ярослава Мудрого какой-нибудь степени, откажетесь?

— Как правило, сегодня у нас все ордена инициируются самими награждаемыми.

— Или их друзьями и почитателями.

— Крайне редко. Я не открою большой тайны, если скажу, что в независимой Украине уже много лет большинство наград покупается. За деньги. И награждения премиями, которые показывают по телевизору, тоже в основном происходят за деньги. Это всё большой блеф и профанация. Я всегда открыто заявляю: мне для своего «я», для самоощущения не нужны ордена, премии и звания. Я и так в порядке.

— В политику вы не пойдёте из-за той же нелюбви к организациям?

— В разные годы у меня был целый ряд предложений от ведущих партий войти в их списки. С чистой совестью отказался. Абсолютная самодостаточность и абсолютное знание, что из себя представляют украинская политика и украинские политики, дают мне возможность спать спокойно. Кайфую до сих пор.

«…А за 140 мы боремся»

— Вы сами подбираете своих собеседников или бывают случаи, когда вам кого-нибудь рекомендуют?

— В основном — сам. У меня всё очень просто. Есть тетрадка…

— Секретная?

— Нет (показывает). Вот здесь записаны люди, у которых я хочу взять интервью. А с другой стороны — те, у кого я уже взял интервью, но которые ещё не вошли в книгу и не опубликованы в газете. 144 интервью у меня ещё даже не распечатаны. 500 интервью я уже взял и 200 ещё хочу взять.

— А я читал, будто вы сказали: осталось 100-120 человек, которые вам интересны.

— Жизнь внесла коррективы, в том числе под влиянием извне. Часто люди, к которым я прислушиваюсь, говорят: а сделай интервью с этим. К примеру, мне посоветовали встретиться с Иваном Дзюбой. Действительно, это было интересно.

— Столько собеседников — это же гигантский труд. Кто всем этим занимается?

— Над этим работает команда. Как это происходит: у меня две помощницы, которые обзванивают людей, пытаются с ними договориться об интервью. Из 200 намеченных собеседников, чувствую, 60 никогда не станут моими гостями, потому что есть люди, которые наотрез отказываются давать интервью. И уговорить их удаётся редко. Среди тех, кого я уже даже вычеркнул из списка, были Леонид Броневой и Юрий Антонов. Но благодаря целому стечению обстоятельств — получилось…

Ну а за 140 мы боремся. Если помощницы договариваются, я с телегруппой выезжаю и снимаю. Затем самые насущные пишу, они выходят в газете. Два последних интервью, которые я сделал, обусловлены смертью героев — Петра Ефимовича Тодоровского и Николая Павловича Мащенко. У Тодоровского дома я был в конце января этого года, а в марте делал интервью с Мащенко. На 40 дней эти публикации появились. Логика проста.

— При всём многообразии ваших ипостасей вас ещё нет в изобразительном искусстве…

— Я не умею рисовать, и не берусь за то, чего не умею. Не хочу быть смешным и неумелым.

— В вашу молодость на слуху были рок-музыка, диско. Так почему вы исполняете шансон? Или это не шансон, по-вашему?

— Чёрт его знает, может, это шансон, а может, не совсем шансон. Я исполняю то, что мне близко, то, что меня волнует, то, что мне хочется донести до других, то, что вызывает у меня слёзы. И я не стесняюсь своих слёз. Я вообще считаю, что этот мир могут спасти простые человеческие чувства и ощущения, которые у многих уже утрачены напрочь. Поэтому я пытаюсь исполнять, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что я не певец, не профессионал в этой сфере. Однако ряд работ, которые мне удалось сделать, стали любимыми у людей. Клип «Первая любовь» с Наташей Бучинской, очень трогательный, собрал два с половиной миллиона (!) просмотров на YouTube. Песню «Зима» (дуэт с Наташей Могилевской) до сих пор поют в ресторанах. Иными словами, есть вещи, за которые мне не просто не стыдно, а я горжусь, что в этом поучаствовал.

«Бывало, искра не проскакивала»

— Наверное, вы также гордитесь тем, что многие ваши собеседники стали потом вашими друзьями. А наоборот бывало?

— Случалось, что не возникало взаимопонимания. И это нормально. Потому что из моих 500 собеседников — как правило, выдающихся, неординарных, — определённый процент был психически больных людей, неадекватных. Их довольно много, между прочим, ведь личности, достигшие вершин в чём-то, имеют право на своё сумасшествие.

Но я философ, я это понимаю, я умею снимать шляпу перед теми, кто сделал нечто в жизни. И бывало, что искра не проскакивала. Врагами ни с кем не расставался, это исключено, да и с какой стати? Однажды Сергей Маковецкий ушёл из студии — ему не понравились мои вопросы (на моей странице можно посмотреть комментарий В. Познера по этому поводу). Но я признаю за Маковецким это право. От этого он не стал меньше как актёр. А он потрясающий актёр, я его очень уважаю.

— Наверное, все ваши интервью вам равно дороги. Но, тем не менее, какое из них вы считаете своей самой большой журналистской удачей (или, может быть, не само интервью, а то, что ему сопутствовало) и, соответственно, самой большой неудачей?

— Самая большая удача — беседа с художником-карикатуристом, уроженцем Киева Борисом Ефимовым, которому на момент нашей встречи было 107 лет (а умер он в 108). Удача даже просто увидеть человека в таком возрасте. А когда он сидит в кресле перед тобой и рассказывает, как он жил при белогвардейцах, или как Троцкий подавал ему у себя дома пальто, или как сжигали в крематории тело Маяковского, ты чувствуешь — перед тобой живая история. Таких удач у меня было много, но это — самая большая.

Неудача… Даже трудно сказать. У меня не осталось никакого осадка от беседы с кем-либо, потому что поговорить с известным дураком тоже всегда поучительно и интересно.

— Вы разделяете известный афоризм Оскара Уайльда, что бестактных вопросов не существует, есть бестактные ответы?

— Нет. Ну нельзя спросить инвалида: «Почему ты такой урод, без ноги?» Это бестактный вопрос.

Виталий Коротич мне когда-то сказал, что напечатать в газете можно всё, лишь бы было правильное вступление. Но бестактные вопросы существуют, и я стараюсь их себе не позволять. Хотя бывает, что одни люди сильно обижаются, а другие — нет. Это очень индивидуальный момент. Помню, я спросил у Татьяны Тарасовой, тренера по фигурному катанию, правда ли, что именно в их доме, известном своим гостеприимством и хлебосольством, познакомились 37-летняя Марина Неёлова и 22-летний Гарри Каспаров. Тарасову этот вопрос так вывел из себя, что она чуть не ушла. И я оставляю за ней право отреагировать именно так. А другая ответила бы: «Да!» и рассказала историю.

— А что вы считаете нетактичными вопросами по отношению к себе?

— Таких вопросов не существует, я абсолютно открыт. По одной простой причине: я в своей жизни ничего не сделал такого, чтобы стесняться или бояться каких-то вопросов.

— То есть вы задаёте собеседникам те вопросы, на которые ответили бы сами?

— Не все. Например, на вопросы о своей личной жизни я никогда не отвечаю. В отличие от многих звёзд эстрады и кино, которые выворачивают наизнанку исподнее. Но это их право. Моё право — считать, что это за гранью добра и зла: мужчина не должен рассказывать о личной жизни. Впрочем, прозвучать может любой, вообще любой вопрос. А вот отвечу ли я на него, это уже другое дело.

— Ну тогда я попробую — о том, что вы не комментируете.

«Во главе угла — система»

— Сначала — небольшая преамбула. Во-первых, нравится вам это или нет, но вы публичный человек. Во-вторых, ваш опыт может помочь многим мужчинам, оказавшимся в схожем положении. А сам вопрос такой: что вы сказали, какие слова нашли для своих четверых детей, когда сообщили им, что уходите к другой женщине?

— Я нашёл совершенно правильные и простые слова, которые, естественно, не стыдно произносить в данной ситуации. Я вообще не считаю, что есть ситуации, которые невозможно объяснить словами и не сторонник что-либо драматизировать. Я же философ. Я видел много чужих жизненных ситуаций, а ещё я быстро делаю выводы из чужих жизненных ситуаций, успехов и неуспехов. Поэтому то, что кому-то кажется сложным и критичным, каким-то душераздирающим, мне представляется простым и нормальным, если объяснять это простыми, нормальными, естественными человеческими словами.

— Знаю, вы занимаетесь фитнесом, выполняете какие-то невероятные упражнения. А что из мужских слабостей вам присуще? По отсутствию в кабинете пепельницы и табачного духа понимаю, что не курите. И не курили?

— Никогда не курил. И пью очень в меру.

— Что предпочитаете?

— В зависимости от собеседника (в смысле собутыльника), ситуации, поры года. Если это зима, а рядом нормальные ребята, можно и водки выпить с вкусной закуской. Но это может быть и виски, и текила, и вино хорошее, и пиво — что угодно. Вот коньяк мне нравится меньше всего.

— Поделитесь, как вы организовываете свой рабочий день (да и всю жизнь), что успеваете так много.

— Жёсткая организация работы, своей прежде всего.

— Но на отдых-то у вас время остаётся?

— Остаётся. Моя работа является для меня и отдыхом. Потому что когда ты берёшь интервью у умного человека или просто разговариваешь с ним, ты отдыхаешь. Сегодня в четыре часа (беседа проходила 21 июня. — Ю. Р.) в Киев приедет Александр Розенбаум. Он любит приезжать ко мне на пару дней и «залечь» тут: писать песни, общаться. Завтра к нам присоединятся наши друзья Ян Табачник и Виталий Кличко. Посидим, обменяемся мнениями. Послезавтра, может быть, на яхте покатаемся.

Но практически каждый вечер, после ужина, с 8-ми до 11-ти, пишу книги. Я твёрдо знаю: это время, когда мне надо сосредоточиться и делать дело. Во главе угла всегда — система.

— И давно это у вас так?

— С детства. Я всегда знал, чем себя занять, что когда нужно сделать и как добиться результата. Интуитивно, во всяком случае, точно…

— Объясните, почему исчез «Бульвар», а появился «Бульвар Гордона».

— У нас, если вы видели, очень внушительный состав редакционного совета. Это, как правило, мои друзья. И Павел Глоба, который даёт действительно много хороших советов, в 1995-м сказал, что раз в 10 лет надо менять название. Тогда к его рекомендации я отнёсся спокойно. А в 2005-м, на десятилетие «Бульвара», у нас были большие концерты во Дворце «Украина». И дуэт «Свитязь» сделал на меня пародию с такими словами: «Много в Киеве разных мест — парк Шевченко и мост Патона, но пора уже, чтоб у нас появился бульвар Гордона». И Пал Палыч Глоба, сидевший в зале, показал мне — а я стоял возле сцены за кулисами: мол, самое время, звёзды сошлись! И я его послушался.

— А если не в шутку — вы, как успешный человек, хотели бы, чтобы в каком-нибудь населённом пункте в самом деле появился бульвар Гордона?

— Почему бы нет?

— И где?

— В родном городе, в Киеве.

***

Из досье «Времени»

Дмитрий Ильич Гордон родился 21 октября 1967 г. в Киеве. В школу пошел в 6 лет и закончил её в 15, поскольку в 6-м классе не учился: программу сдал экстерном.

В 1983 г. поступил в Киевский инженерно-строительный институт. Ещё на втором курсе вуза начал сотрудничать с разными изданиями. По окончании КИСИ получил распределение в редакцию газеты «Вечерний Киев», которая ходатайствовала об этом перед ректором института.

В «Вечернем Киеве» работал до 1992 г., затем перешёл в «Киевские ведомости». После «Киевских» были «Всеукраинские ведомости». С июня 1995-го издаёт собственную газету — еженедельник «Бульвар» (с 2005 г. — «Бульвар Гордона»). Издание распространяется, кроме Украины, также в России, США, Израиле, Испании, Италии, Германии.

Работу в газете совмещает с созданием книг (их уже вышло почти 40) и выпуском телепрограммы «В гостях у Дмитрия Гордона».

Кроме того, записал около 60 песен, выпустил шесть альбомов и снял восемь клипов.

Жена Алеся Бацман (1984 г. р.) — редактор «Шустер live» «Савик Шустер студии».

Дети: сыновья Ростислав (1992), Дмитрий (1995), Лев (2001), дочери Елизавета (1999) и Санта (2012)