«Наплявать, наплявать!» — этот незамысловатый песенный рефрен шлейфом тянется за 68-летним Валерием Золотухиным большую часть его залихватской жизни. Прославленный актер Театра на Таганке не скрывает своей неуемной гордыни, бравирует многочисленными сексуальными похождениями и охотно посвящает прессу в подробности метаний между женой и любовницей, ему, постаревшему Бумбарашу, нет никакого дела до того, что недоброжелатели называют его бабником и пьяницей, попрекают дрязгами с коллегами, скандальными дневниками и тем, что он не стесняется их сам продавать.
Респектабельную публику шокирует даже не то, что Золотухин себе позволяет, - в конце концов, не один он такой, а то, что артист, давно переступивший пенсионный порог, не считает нужным хотя бы для вида блюсти рамки приличия. Впрочем, был в жизни Валерия Сергеевича человек, который принимал его таким, каков он есть. В 70-м году на вопрос анкеты: «Кто ваш друг?» - Владимир Высоцкий ответил исчерпывающе: «Золотухин». Сколько десятилетий прошло, а окружающие до сих пор спорят о том, насколько искренняя дружба их связывала и в чем секрет взаимного притяжения, замешанного то ли на зависти, то ли на ревности, то ли на извечном мужском соперничестве.  |
| Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА |
Немногие знают, что до восьмого класса Валерий Золотухин передвигался на костылях и так к ним привык, что просто не замечал: катался на одной ноге на коньках и лыжах, играл в футбол (правда, в основном стоял на воротах). Когда же пришло время отбросить их, Валерий не обрадовался - испугался: без привычной опоры он чувствовал себя неуверенно... Думаю, нечто подобное Золотухин ощутил и в июле 80-го, когда из жизни ушел человек, служивший ему точкой отсчета, шкалой и ориентиром успеха, едва ли не единственный, на чье мнение ему было не «наплявать», кого всегда хотелось превзойти, переплюнуть...
На поминках по Высоцкому в кабинете главного режиссера Таганки Любимова Золотухин со вздохом проронил: «Он вовремя умер - надо уходить, когда кажешься особенно вкусным», а когда коллеги набросились на Валерия с матом, актер с вызовом выдохнул: «Это не я сказал - Заратустра». Рискни он затронутую тему развить, ему еще и по шее, наверняка, накостыляли бы, но время подтвердило его неоспоримую правоту. Сегодня, во всяком случае, когда Таганке не под силу собрать вечером 450 зрителей и ее спектакли идут в полупустом зале, это очевидно уже всем.
 |
| С матерью в Быстром Истоке, конец 40-х |
Как бы там ни было, Высоцкий, которому доставались лучшие роли (Бумбараш все-таки не Гамлет!) и который всегда уводил самых красивых женщин, и тут Золотухина обошел: Владимир Семенович шагнул в вечность, а Валерий Сергеевич остался жить (теперь уже доживать или, того хуже, влачить существование на жалкую пенсию в 691 рубль (около 20 долларов), на которую расщедрилось государство).
Между двумя, пожалуй, наиболее яркими и эпатажными грандами легендарной Таганки пролегла пропасть глубиной в 30 лет, и пусть не вводит никого в заблуждение то, что Золотухин нынче уничижительно именует себя даже не актером, а клоуном и кривляльщиком: мол, таких сжигали в средние века на кострах. Будучи неисправимо амбициозным, он до сих пор не оставляет попыток дотянуться до вершины, на которую его друга - тоже, кстати, примерным поведением не отличавшегося - когда-то вознесли народная любовь и судьба.
 |
| «Какой же я Бумбараш? Я сложнее и интереснее» |
Конечно, в возрасте моего собеседника неудобно бить себя в грудь: «Какой же я Бумбараш? Я сложнее и интереснее», и все-таки, в чем бы он себя ни проявлял: играет ли на сцене, снимается ли в кино или занимается, как сам говорит, детопроизводством, - каждый его поступок об этом буквально кричит. В родной деревне на Алтае Валерий Сергеевич построил церковь, получил звание народного артиста России, вступил в Союз писателей и издал 15 (!) книг, о чем Высоцкий и не мечтал, но при этом Золотухин ничуть не приблизился к цели: по-прежнему остался в тени своего так и непревзойденного друга.
Миг триумфа Валерий Сергеевич пережил, когда в 63 года в третий раз стал отцом. Все-таки в этой роли никто из звездной плеяды таганских корифеев уже не сможет его затмить, а главное - так уж распорядилась природа! - красивых женщин всегда притягивали лишь сильные, по-настоящему успешные мужчины.
«ПРИКОВАННЫХ К ПОСТЕЛИ ДЕТЕЙ ВЫВОЗИЛИ ЧЕРЕЗ ЛАДОГУ ПОД БОМБЕЖКАМИ»
 |
| Студенческие годы, общежитие. Поступая в московский ГИТИС, Валерий Золотухин вошел в первую попавшуюся дверь, а вела она на отделение оперетты... |
- Валерий Сергеевич, молва вас к баловням судьбы причисляет, но это еще как посмотреть: я, например, знаю, что в детстве вы заболели туберкулезом кости и даже передвигались на костылях...
- Я, как и многие сверстники, ходил в детский сад, все было нормально, но однажды пошел дождь, и родители разобрать ребятишек запаздывали. Мы, дети, столпились на лестнице, которая вела с земли на второй этаж, - подставляли под струйки ладошки! - и я как-то из кучки ребячьей выпал: то ли надавили на меня, то ли сам поскользнулся... Упал, короче, со второго этажа, вывихнул руку и сильно ушиб коленку - она стала пухнуть. Бабки пытались ее заговаривать, ниточками перевязывать - ничего не помогало. Через год стало больно ходить, а поскольку отец у меня был начальник...
- Большой?
- По сельским меркам (мы жили в алтайском селе Быстрый Исток) - да, председатель колхоза. В общем, мать его упросила, заставила повезти нас с ней в Барнаул, и прямо на руках он меня, семилетнего, внес в кабинет первого секретаря крайкома...
- Ну, первый секретарь крайкома тогда - это был царь и бог...  |
| Первая роль в кино — «Пакет», 1965 год |
- А то! Спустя годы уже родители его фамилию мне назвали: Беляев - знаменитый был в тех местах человек. Отец сказал ему: «Сын болеет, нужно его как-то лечить», - и меня направили в костно-туберкулезный санаторий «Чемал», основанный в Горном Алтае в 42-м году на базе двух или даже нескольких санаториев, эвакуированных из блокадного Ленинграда. Как они выбирались из осажденного города - это целая эпопея, стоящая отдельного рассказа. Представьте себе: Ленинград, прикованных к постели детей вывозили через Ладогу под бомбежками...
- По льду?
- Нет, это в августе было. Переправились, слава Богу, на пароходике, затем всех погрузили на поезд... 18 суток шел этот «эшелон милосердия» до Бийска, оттуда еще 200 километров по Чуйскому тракту...
- И что, врачи таки поставили вам страшный диагноз - туберкулез кости?
- Да, но как потом, через много лет, выяснилось, он оказался неверен - диагностика была тогда очень слабая. Узнал об этом, когда снимался в фильме «Каждый день доктора Калинниковой», посвященном Гавриилу Илизарову...
 |
| «Ты — народ, и я — народ, меня дома милка ждет. Уж ее, родимую, приеду — сагитирую». «Бумбараш», 1972 год |
- ...чудо-доктору из Кургана...
- Да! На главную роль пробовались многие хорошие актеры, но как раз тогда на врача-экспериментатора начались гонения (в отделе науки ЦК КПСС постановили: «Этот шарлатан никогда на экране не будет!». - Д. Г.), и в результате в картине сыграла Ия Сергеевна Саввина. Ну а поскольку у нас там были очень мощные консультанты, они посмотрели и сказали: «У тебя не могло быть туберкулеза кости, иначе бы ты или лишился ноги, или бы она стала сухой, негнущейся. У тебя был остеомиелит». Самое, однако, ужасное, что меня, пацаненка, по бедро заковали в гипс - прямой такой кокон, бинты мощные. Под ними завелись какие-то гнойные вши, тело начало заживо гнить и страшно чесалось...
- Кошмар!..
- Не то слово! Я еще стал совать под гипс карандаши, щепки всякие-разные и в конце концов расчесал: гной вытек, поднялся смрад, и врачи вынуждены были мне гипс разрезать. Он же каменный такой, его поливали - и ножом, ножом... Дима, я до сих пор помню прикосновение лезвия, его движение по ноге - а прошло уже 60 с лишним лет!
- Совсем немножко...  |
| Валерий Золотухин и Николай Губенко на репетиции с Юрием Любимовым, Таганка, 70-е |
- Тем, что гипс сняли, я себя спас - еще бы чуть-чуть, и ноги бы лишился. Три года после этого я пролежал, не вставая, привязанный (этого никто сейчас не может вообразить: три года!), правда, последние 12 месяцев сидел. В 10 лет меня подняли в вертикальное положение, но вы же понимаете, что происходит с вестибулярным аппаратом, если человек проведет в постели даже полгода... Поставили, в общем, меня, пару минут продержали и положили, назавтра две минуты прибавили, потом еще - все больше, больше... Выписали, когда я на костыли встал - мне было разрешено ходить на них 45 минут в день, постепенно время накидывая. Лежа, я закончил три класса и, когда вернулся в свой Быстрый Исток, в четвертый пошел на костылях...
«ДО СИХ ПОР ОДНА НОГА У МЕНЯ ТОНЬШЕ И ДЛИННЕЕ НА САНТИМЕТР-ДВА, А ВЫТЯНУЛИ ЕЕ НА ШЕСТЬ»
- Комплекс у вас из-за этого не развился?
- Вы знаете, нет - нам же характер с рождения дан...
- Советский?
- Да просто человеческий. Говорят же, что через неделю-другую после появления на свет ребенок приобретает характер. Мама ко мне приезжала два раза в год - чаще не позволяло хозяйство, а уезжала в слезах, причем я ее успокаивал. Плакали и другие мамы, и ребятишки, которых они оставляли, а я уговаривал всех: «Да бросьте вы, все хорошо будет!». Оптимист...
 |
| «Я влюбился в Высоцкого, как баба... Он меня поразил: я чувствовал, какая исходила от него доброта и желание мне помочь» |
- Хромота у вас все же осталась, тем не менее вы отправились в Москву поступать в ГИТИС. Это каким надо быть отчаянным, как сильно в свои силы верить!..
- Более того, я же в первую попавшуюся дверь вошел, а вела она на отделение оперетты. Туда и поступил...
- Что такое оперетта, вы в Быстром Истоке знали?
- Представьте себе, знал. Вообще-то, мальчишкой я рос развитым, к тому же самодеятельность у нас в селе была очень сильная...
- На вступительных экзаменах никого не смутило, что вы хромаете?
- Они не заметили... Я же и по прямой не ходил - вихлял, а потом меня попросили станцевать вальс. Ну, я, так сказать, и выдал... Уже когда учился, мою походку странную (не хромоту!) заметили художники - даже не врачи. Медики-то видели, что одна нога тоньше, но я прошел дуром.
- Нога до сих пор тоньше?
- И на один-два сантиметра длиннее, а вытянули-то мне ее в санатории на шесть...
- Ничего себе!
- Да, вот так скособочило... Я же носил ботинок, подкованный во-о-от такой деревяшкой, но тут был расчет: ноги, больная и здоровая, росли с разной скоростью, и их длина постепенно сравнивалась.
- В 64-м году родилась легендарная Таганка - незабываемое, наверняка, время. Вы принимали активное участие в становлении театра, а сегодня, с высоты прожитых лет, как думаете - это было счастье?
- И счастье великое, и судьба! Я тогда на пятом курсе учился, а у нас все годы мастером была Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф. Она меня уже с первого курса к Театру Моссовета прикармливала...
- ...которым Завадский руководил...
- Ой, Юрий Александрович даже пришел на мой дипломный спектакль - это была опера «Укрощение строптивой». Я пел басовую партию Баптисты.
- Басом?
- Ну какой у меня бас? (Хотя довольно низкий был голос - заканчивал я как баритон). Часто вот говорят: тенор. Какой тенор? Басов у меня не хватало, низов не хватало...
- ...время было тяжелое...
- Вот именно, поэтому и ушел из оперетты от греха подальше - в Театр Моссовета, а уже оттуда в 64-м году, посмотрев «Добрый человек из Сезуана», рванул на Таганку.
- Поняли, что не тем занимаетесь?
- Ну да, и честное слово, до сих пор самое большое мое театральное потрясение - это «Добрый человек из Сезуана» в постановке Любимова: для меня он остается лучшим спектаклем Театра на Таганке. Показывались Юрию Петровичу с первой женой Ниной Шацкой, потому что она тогда не работала - у нее был свободный диплом, и под «ля-ля-ля» кусок из оперетты изобразили.
- На тему Таганки мне приходилось общаться с Аллой Демидовой, с Вениамином Смеховым, а совсем недавно - и с Юрием Петровичем Любимовым, так вот, когда мы беседовали у него в кабинете, он долго с тоской вспоминал звездный час своего детища, потому что сегодня театр, как я понимаю, увы, в руинах...
- Я вам сейчас тайну открою: Юрий Петрович очень недоволен уровнем коллектива и мечтает повторить 64-й год - то есть всех уволить и через полгода на контрактной основе вновь набрать труппу. Те, с кем он захочет работать, очевидно, останутся, а остальные... Правда, как это исполнить практически, не представляю.
«С ТЕМ, ЧТО СНЯЛИ, СЦЕНАРИЙ «БУМБАРАША» НИЧЕГО ОБЩЕГО НЕ ИМЕЛ»
- Хороших театральных актеров в Москве, особенно тогда, в 60-70-е годы, хватало, но мало кому удалось стать всенародно признанным: настоящую славу гарантировало только кино. Вам первую известность, переросшую в бешеную популярность, принес «Бумбараш» - снимаясь в этой прекрасной картине, вы понимали, что поймали удачу за хвост?
- Ай-ай-ай! Так-так-так! Ну-ну...
- Сознавали, что одной этой роли достаточно, чтобы на долгие годы оставаться любимцем всего СССР?
- Дима, вы не поверите... Как раз перед нашей встречей вернулся с Алтая, где проходил день памяти Михаила Евдокимова, так вот, там ко мне подошел космонавт Георгий Гречко, замечательный друг нашего театра, и начал с того же: «Бумбараш» - такая органика! Скажите, Валерий, а вы понимали, что создаете шедевр?». Почти повторил ваши слова...
- Наверняка, не понимали...
- Ну, конечно же, нет. До «Бумбараша» я снялся в фильмах «Пакет», «Хозяин тайги», в «Интервенции», которая лежала на полке, и никто даже предвидеть не мог, что столько лет, десятилетий, поколений он будет востребован.
- Чем берет зрителя это бесхитростное, лубочное, в общем-то, кино - в чем тут секрет?
- Вот если честно, у меня мурашки сейчас по коже бегут - не знаю ответа. Очень многое там сошлось: песни Кима - Дашкевича, замысел Николая Рашеева, актерский ансамбль...
- Ну и простота какая-то, правдивость, искренность?
- Конечно, сценарий ведь не имел ничего общего с тем, что сняли.
- Как это часто бывает...
- В чем тут секрет, теряюсь в догадках, и потом, можно еще что-то на год-два вперед просчитать, но на столько десятилетий?!
- «Бумбараш» и сегодня смотришь, не отрываясь...
- Это во-первых, а во-вторых, сколько на цитаты растаскано - ну что вы! Просто божественная удача какая-то.
- Вы вспомнили о фильме «Хозяин тайги», - тоже, на мой взгляд, блестящем! - где снимались с Высоцким, а меня потрясла ваша фраза из дневника: «Я влюбился в Высоцкого, как баба». В чем же такая любовь выражалась?
- Я записал эти слова эмоционально, спонтанно, потому что актеров хороших-то много, а вот партнеров замечательных мало. Мы с Володей репетировали «Галилея» (кстати, моя любимая, лучшая, на мой взгляд, роль Высоцкого в театре!), и он меня поразил: я чувствовал, какая исходила от него доброта, желание мне помочь.
- И впрямь редкость...
- Скажу больше. Когда я в партнерстве со Смоктуновским (у него была роль Сальери) играл Моцарта...
- ...хорошо бы остановиться на этом, потому что мне нужно перевести дух: Моцарта со Смоктуновским... Ну-ну...
- ...Володя приходил тайно за декорации, стоял там и за меня болел. Потом отводил в сторону, чтобы не видел Швейцер или Смоктуновский, и говорил: «Ну что ты молодого Смоктуновского изображаешь - играй молодого Пушкина, себя молодого! Что ты боишься выйти за эти идиотские рамки?». Он настолько переживал за мой образ, потому что знал, насколько непростые отношения были у меня со Смоктуновским вначале...
«ОБРАЩАЯСЬ К ВЫСОЦКОМУ, СМОКТУНОВСКИЙ ПОКАЧАЛ ГОЛОВОЙ: «ГАМЛЕТ С ГИТАРОЙ, СВИДРИГАЙЛОВ С ГИТАРОЙ... ШАЛУНЫ!»
- Давил Иннокентий Михайлович, довлел?
- Нет, там другая была история. Швейцер меня взял без проб - как и Высоцкого, Юрского, но ему нас снимать запретили, и он отложил фильм на полгода. Руководство в конце концов сдалось, махнуло рукой: «Ну ладно, снимайте!».
- Какая четверка!
- Тройка...
- Четверка...
- Ах, да! Прошу прощения - просчитался.
- Я понимаю, вы человек скромный, но не до такой же степени...
- Швейцер, советуясь с Иннокентием Михайловичем, показал ему мою отснятую... нет, не кинопробу, а, скорее, пробу грима, который там был очень сложным: выбривали затылок, делали пластические накладки, нос... Вскоре Смоктуновский меня встретил в театре - он был членом расширенного худсовета «Таганки», а мы как раз «Преступление и наказание» сдавали: Володя играл Свидригайлова, пел под гитару романс...
Короче, поднимаюсь по крутой лестнице в кабинет Любимова и вижу: стоит Смоктуновский. «Здрасьте, Валерий!» - говорит. Я: «Здравствуйте, Иннокентий Михайлович!», а он так сверху вниз (копируя Смоктуновского): «Видел я вашу пробу на Моцарта... Отвратительно! Так нельзя. Он ведь гений, понимаете? Как вы да я... Вы мне верите?». Я замялся: «Конечно, Иннокентий Михайлович, - вы же эпоха!». - «Да, эпоха... Я всегда говорю правду, правду, правду! Только правду! Здравствуйте, Володечка», - это уже к Высоцкому. И головой покачал: «Гамлет с гитарой, Свидригайлов с гитарой... Шалуны!»...
- Я теперь, кажется, понимаю, почему Высоцкий за вас приходил за кулисы переживать: корпоративная этика...
- Надо записать (улыбается) в дневнике это выражение «корпоративная этика», а то все никак не мог найти определение, почему же он приходил. Да, в этом смысле Володя был великим партнером и помогал, между прочим, когда мы в «Хозяине тайги» пробовались. Кстати, это ведь я его туда сосватал: Володя меня в «Интервенцию», а я его - сюда, и оператор Николаев сказал: «Их надо снимать вместе». Потом эту фразу почти дословно Эфрос повторил, когда мы «Вишневый сад» репетировали: Высоцкий - Лопахина, а я - Петю Трофимова. Так и говорил Анатолий Васильевич: «Играйте-ка вы, ребятки, вместе». Редко такая тесная сцепка возникает.
- По словам Аллы Демидовой, когда они выходили вместе на сцену, энергетика Высоцкого ее прошибала - вы на себе это чувствовали?
- Конечно.
- С экрана, к примеру, видно, что бьет фонтан, а на сцене это присутствовало?
- Еще как, только здесь, Дима, необходимо существенное уточнение. Мы ведь его сейчас - и уже давно! - знаем как автора, поэта. Магнетизм Володиных песен, стихов и тогда уже заставлял смотреть на него по-другому, хотя тот же Швейцер - а мы же всегда были в оценках работ Высоцкого осторожны, особенно после его смерти! - сказал: «Кстати, Лопахина он играл неважно». Мне, если честно, тоже всегда казалось, что Лопахин у Володи какой-то неубедительный.
- Видимо, не его была роль: не чувствовал он ее, не был в ней органичен...
- Может, и так, хотя в актерской профессии случаются чудеса: какие-то спектакли вдруг вырываются из привычного круга... Так, например, в «Гамлете» было. Начинал там Володя как-то не очень, а когда я смотрел эту постановку уже в Польше - там шли едва ли не последние его прижизненные спектакли, - это было просто что-то потрясающее...
(Продолжение следует)
