От природы скромный и с детства отменно воспитанный, Владимир Михайлович Зельдин смущается, когда слышит в свой адрес слово «великий»: «Это не ко мне и не обо мне — ни великим, ни выдающимся я себя не считал и, наверное, считать никогда не буду...», и, сдается мне, на все 100 процентов актер прав. Никакой он не великий, он — эпоха, да и как иначе охарактеризовать человека, который застал на своем веку не одну Родину, а целых три: Российскую империю, СССР и Российскую Федерацию, пережил гражданскую войну, нэп, коллективизацию, индустриализацию, голод, Великую Отечественную и, наконец, перестройку? 97-летний Зельдин — свидетель и очевидец ХХ столетия, имеющий все права на то, чтобы вспоминать, оценивать, сравнивать, и к чьим словам стоит прислушаться хотя бы из уважения к его возрасту (не говоря уже о других качествах и достоинствах, которые Владимиру Михайловичу всегда были присущи).
Первый же образ в кино - пастуха Мусаиба Гатуева, влюбленного в свинарку Дашу Новикову, - стал для актера звездным и знаковым, и его недаром называли везунчиком: во-первых, сразу попал на «Мосфильм», к маститому режиссеру Ивану Пырьеву, во-вторых - на главную роль, обойдя многочисленных претендентов-кавказцев, и в-третьих, именно съемки в «Свинарке и пастухе» помогли Зельдину избежать мобилизации, когда началась война. 26-летний Владимир стоял уже в строю среди тех, кто должен был защищать Отечество, и Иван Александрович выдернул его оттуда в последнюю буквально минуту - как раз перед отправкой на фронт...
Трудно поверить, но музыкальную комедию, где все хорошо и в итоге все счастливы, Пырьев снимал в осажденной, но упорно не сдающейся Москве: группа трудилась в две смены, а потом ее участники отправлялись на третью, ночную, - дежурить на крышах домов, чтобы вовремя тушить сбрасываемые немцами зажигательные бомбы и не допускать пожаров.  |
| Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА |
Вместе со всеми дежурил и Зельдин, и порой кажется, что до сих пор в его душе борются два прямо противоположных чувства - радость от того, что не ходил в лобовую атаку и получил шанс прожить долгую и красочную, полную незабываемых впечатлений жизнь, и боль за тех, кому такой шанс не выпал, - за тех, кого видел, только когда приезжал на фронт в составе концертных бригад...
Одному только Богу известно, как перенес Владимир Михайлович все, связанное с войной (в том числе смерть единственного сына в 41-м - как раз когда отец снялся в доброй советской сказке про верность, любовь и светлое будущее), но сил и выдержки, чтоб не сломаться, Зельдину, слава Богу, хватило.
«На Западе артист моего уровня имел бы виллу и солидный счет в банке - я же в редкий праздник могу позволить себе сходить в ресторан с женой, - грустно улыбается актер, но, как правило, сразу же добавляет: - Не подумайте только, что жалуюсь!». На жизнь, прожитую в непростое время в малюсенькой московской квартирке, Владимир Михайлович не сетует никогда - просто принимает такой, какая уж есть, и радуется, что почти каждый вечер - это в свои-то почтенные годы! - выходит на подмостки, чтобы дарить людям радость от прикосновения к искусству.
Согласитесь, далеко не каждый актер, которому за 90 (почти 100!), в состоянии так работать - даже в Голливуде, не то что в постсоветской России, а Зельдин, хоть и говорит: «Давайте по дереву постучим, чтобы не сглазить!», бьет все возможные и невозможные рекорды: разучивает роли и хореографические постановки, поет исключительно живьем да еще и фехтует самостоятельно - в мюзикле «Человек из Ламанчи», премьера которого была приурочена к его 90-летию.
Когда, приехав на фестиваль «Киношок», режиссер Юлий Гусман увидел, как тогда еще 87-летний Владимир Михайлович плещется в сентябрьском море, к которому и молодые-то актеры подойти побаивались, твердо решил: этот замечательный мастер обязан сыграть Дон Кихота - и предложил ему роль.  |
| Родители Владимира Зельдина: Михаил Евгеньевич и Анна Николаевна. Отец был музыкантом, мать, учительница по образованию, полностью посвятила себя семье |
Чего о них только ни говорили! И что совсем старые и выжили из ума, и что не получится ничего, потому что зритель идет нынче смотреть на смазливых юношей, а Гусман и Зельдин выдали на-гора оригинальный спектакль и доказали, как минимум, две вещи. Первая - понять и прочувствовать то, о чем писал Сервантес, можно, лишь прожив жизнь, и вторая - Дон Кихот не должен быть молод.
Автобиографическая книга Владимира Михайловича не зря называется «Моя профессия: Дон Кихот» - подобно трогательному и честному Человеку из Ламанчи, Зельдин готов до последнего бороться за справедливость и так же, как вечно влюбленный Алонсо Кихано, всю жизнь признается в любви женщинам и покоряет все новые и новые вершины.
Еще совсем недавно Владимир Михайлович говорил, что сниматься рад, но телесериалы ему неинтересны, да и страшновато как-то, и вот вам новый поворот - согласившись на роль в украинском проекте «Сваты», Зельдин переборол себя и украсил картину, составив с Ольгой Аросевой блестящую экранную пару.  |
| В роли Альдемаро в «Учителе танцев» Зельдин выходил на сцену почти 30 лет |
Теперь, когда его благодарят за очередную работу, актер говорит: «Спасибо, желайте новых», а если одного лишь здоровья желают, шутит: «Ну, знаете ли, на «Титанике» все вроде были здоровы...».
«МАМА МОЯ РУССКАЯ, А ОТЕЦ ЕВРЕЙ, НО ПОСКОЛЬКУ ОН ОЧЕНЬ ХОТЕЛ УЧИТЬСЯ В КОНСЕРВАТОРИИ, ПРИНЯЛ ХРИСТИАНСТВО - КРЕСТИЛСЯ, ПОЭТОМУ Я РУССКИМ СЧИТАЮСЬ»
- Владимир Михайлович, добрый день, счастлив видеть перед собой в добром здравии выдающегося советского артиста, отметившего в феврале 97-летие. Вот интересно, как сегодня, спустя столько лет, вы вспоминаете детство?
- Детство мое было светлым, но непростым - в том смысле, что связано с материальными проблемами и затруднениями. Отец - музыкант, получал не много, мама учительницей была, но потом школу бросила, поскольку воспитывала пятерых детей, однако отношения в семье были очень хорошие, уважительные. Отец не курил и не пил, не было на моей памяти каких-то высоких тональностей разговора, конфликтов и ссор, а ребенок, ну, скажем, в возрасте семи-восьми лет...
- ...все впитывает...  |
| С Ольгой Красиной в фильме «Укрощение строптивой», 1961 год |
- ...как губка, мимо него ничего не проходит, потому семейный климат огромное имеет значение. К 10-12 годам вдобавок я прочел почти всю русскую классику, - понимаете? - поэтому считаю, что детство у меня было счастливое.
...Мама моя русская, а отец еврей, но поскольку он очень хотел учиться в консерватории, принял христианство - крестился, поэтому я русским считаюсь. Должен вам, правда, сказать, что даже в то страшное время, когда преследовали за космополитизм, бушевало нашумевшее «дело врачей» и многие меняли фамилии, менять свою на какую-либо другую я считал совершенно недопустимым. Мог взять фамилию матери - она была Анна Николаевна Попова, но не стал, хотя в каких-то ситуациях фамилия Зельдин мое продвижение в творчестве тормозила.
 |
| Владимир Зельдин в легендарном спектакле Театра Российской Армии по пьесе Лопе де Вега «Учитель танцев» |
Из книги Владимира Зельдина «Моя профессия: Дон Кихот».
«Я родился 10 февраля 1915 года в Козлове Тамбовской губернии. «Город антоновских яблок» - так его называли, правда, прославился Козлов уже как Мичуринск, получив новое имя в честь известного своего земляка, знаменитого русского ботаника и биолога Ивана Мичурина. Сейчас в обиходе о нем ходят только глупые анекдоты (что-то нелепое про то, как Мичурин сломал ногу, упав с выведенной им клубники), но человек этот был большим ученым и много сделал для науки и своей страны.
До сих пор я питаю неизъяснимую нежность к таким же маленьким русским городам, каким был Козлов моего детства: одноэтажные деревянные домики с садами и заросшими палисадниками, гулкие булыжные мостовые, тихие, почему-то всегда пустынные, навевающие печаль железнодорожные станции - этот пейзаж всякий раз напоминает мне о детстве.  |
| С Борисом Петкером и Игорем Ильинским в комедии Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь», 1956 год |
За те почти 60 лет, что я прожил в Театре Красной, потом Советской, а теперь Российской Армии, я объездил всю страну, и в пути непременно выходил на таких маленьких станциях «подышать», уловить ухом знакомые звуки провинции - с годами, кстати, почти не меняющиеся.
Вид аккуратных старушек в белых платочках, которые продают на этих станциях горячую картошку с укропом и пирожки с капустой и луком, до сих пор вызывает во мне умиление - эти старушки тоже из моего детства, и эта дымящаяся разварная картошка пахнет домом и детством. Может, поэтому самым изысканным ресторанным блюдам я до сих пор предпочитаю домашние котлеты с поджаристой корочкой и картофельным пюре, а дороже всех самых пышных театральных букетов для меня обыкновенные васильки - они всякий раз заставляют сжиматься мое сердце и вспоминать о тех, кого уже нет.  |
| С Людмилой Касаткиной в спектакле «Раскинулось море широко», 1970 год |
Мама моя, Анна Николаевна Попова, была учительницей младших классов, отец, Михаил Евгеньевич Зельдин, - музыкантом и дирижером, военным капельмейстером. Мама, по-моему, не работала в школе ни дня - вышла замуж молоденькой (у отца это был второй брак) и занималась домом и детьми. Нас было много, папа один обеспечивал большую и шумную семью, и получалось у него это в разные годы по-разному: музыка (если это серьезная музыка) - не то поприще, на котором можно разбогатеть. Папа считался профессионалом высокого класса и большим энтузиастом своего дела, всегда вел бурную жизнь - профессиональную и общественную, и в Твери, куда мы переехали после моего рождения, даже создал музыкальную школу, которой успешно руководил.
Отец окончил Московскую консерваторию по классу тромбона и там же дирижерский факультет: чтобы поступить в консерваторию, будучи евреем, крестился, вынужден был переменить веру, но другой возможности учиться в консерватории в Москве у него не было.  |
| Вторая супруга Зельдина Генриетта Островская в спектакле «Учитель танцев». Первой женой Владимира Михайловича была тоже актриса Людмила Мартынова, с третьей — Иветтой — Владимир Михайлович вместе уже 48 лет |
Мои первые детские воспоминания получились на самом деле совершенно недетскими. Однажды мы, как обычно, играли в палисаднике (за ворота нас не пускали, хотя движение в городе было небольшим - никаких автомобилей, только извозчики), и вдруг на улицу с диким гиканьем вылетела конница - мамонтовцы! После этого в городе начались погромы, и помню, как папа, надев парадный мундир царской армии и взяв меня за руку (почему со мной?), вышел к калитке и долго разговаривал с человеком, перегнувшимся с лошади. Всадник спрашивал, не прячет ли кто в округе евреев, и папа с большим самообладанием отвечал, что нет.
Помню, как бежала потом по улице молодая и очень красивая женщина, страшно напуганная: черное платье, растрепанные волосы, безумные глаза - она почти бросилась перед отцом на колени с криком: «Спасите!». Женщина оказалась еврейкой, и мама несколько дней прятала ее в саду, в нашей любимой беседке, а отец строго объяснил нам, детям, чтобы мы об этом помалкивали.  |
| С Людмилой Фетисовой в постановке «Мечты Кинолы», 1954 год |
Помню, как однажды (это уже после 1917 года) мы возвращались от родственников с похорон маминого старшего брата Пантелеймона, дяди Пони. Он был талантливым инженером, очень образованным, интеллигентным, знал английский и немецкий языки, причем выучил их только ради того, чтобы читать технические статьи в специальных иностранных журналах, шагать в ногу со временем и быть в курсе последних открытий в своей профессии. За эту «любознательность» бедный дядя Поня, кажется, и поплатился - его расстреляли большевики, подозревая в шпионаже: я краем уха услышал, как об этом шептались взрослые, но тогда ничего, естественно, толком не понял.
Мы возвращались с похорон вдвоем с мамой, пешком, и она крепко держала меня за руку, а мне, взглянувшему на ядреную булыжную мостовую, вдруг показалось, что она вымощена... человеческими черепами. Мы дошли до перекрестка, и из-за угла слева выплыл огромный собор, куда обычно ходили на службу родители и где на паперти вечно теснились нищие. Теперь мне кажется, что это и было первое кольнувшее меня ощущение сиротства, которое ожидало уже в недалеком будущем.
Когда ушел из жизни папа, мне было всего 14 лет - он прожил 50 и тяжело умирал от саркомы. После папиной смерти у меня остались его лакированные концертные ботинки - уже позже, учась в театральной студии, я надевал их на вечера и танцевал только в них, а моя очаровательная мама покинула меня через несколько лет после папы, когда я стал уже студентом. Ей было и того меньше, всего 42 года - умерла она от воспаления легких. Сегодня, по сравнению с другими «болячками» XX века, эта болезнь кажется смешной, но в 30-е годы еще не было сильных лекарств, знаменитого пенициллина, к тому же врачи ошиблись с диагнозом - долго думали, что у мамы просто затянувшаяся простуда.  |
| Со Станиславом Любшиным в фильме «Канувшее время», 1990 год |
Когда родители покинули меня навсегда, я еще очень нуждался в их защите, в маминой ласке, в папином совете. В детстве о конечности, мгновенности жизни как-то совсем не задумываешься. Да, пугают мысли о смерти, но так же быстро вылетают из головы, как туда влетели, и кажется, почти верится, что родители будут жить вечно, будут рядом всегда. Мне до сих пор жаль, что я так и не успел спросить их о том, о чем надо было спросить, - все казалось, успею, поэтому мои воспоминания о детстве клочковаты, а сведения о родственниках и предках обрывочны - я даже толком не знаю, как мама и папа встретились и полюбили друг друга.
Детей в нашей семье было пятеро: Леночка, дочь папы от первого брака, Юра, Ира, Нина и я, самый младший, «последыш». Жили дружно и всех детей учили, естественно, музыке: Нина играла на виолончели, Юра - на скрипке, я - на трубе, а потом и рояль немного освоил, и скрипку. Дома у нас стоял прекрасный рояль, на нем музицировал и занимался отец - не играла в семье, кажется, только мама, но она была нашим любимым зрителем. Конечно, как многие дети, мы от музыкальных занятий отлынивали: обидно было сидеть за инструментом часами, когда за окном, во дворе, галдели наши товарищи, но папа следил за нашими уроками строго, и мы аккуратно посещали его музыкальную школу».  |
| Владимир Зельдин, Лаймонас Норейка и Елена Добронравова в картине «Миссия в Кабуле», 1970 год |
«ДОМА У НАС ПОСТОЯННО ЗВУЧАЛА МУЗЫКА»
- Знаю, что в юности вы об актерской карьере даже не помышляли - мечтали поступить в хореографическое училище при Большом театре...
- Мне было 12 лет, и я перед сестрами и родителями кривлялся - танцевал, какие-то выкрутасы придумывал, потому что дома у нас постоянно звучала музыка - отец музыкант, и все мы учились на музыкальных инструментах играть. Подумал, что у меня получается, и в Московское хореографическое училище податься решил, но папа был категорически против - он весь довольно-таки непростой быт этих людей знал и мне этого не желал. Экзамены я все равно сдал, но, как потом стало известно, отец сделал все, чтобы меня не приняли. Мне пояснили: «Мальчик, тебя мы возьмем, но будешь плестись в хвосте, потому что у тебя не вполне здоровое сердце». Для 12-летнего ребенка это была, естественно, драма - три дня, помню, я жутко переживал...
- В Театре Российской (раньше - Советской) Армии вы служите уже 67 лет!..  |
| С Ларисой Голубкиной в спектакле «Последний пылко влюбленный» |
- Сначала, уточню, он Театром Красной Армии был, а уж потом - Советской и Российской. Я поступил туда в 41-м, и потом так получилось, что еще в мирное время начал сниматься в реальной сказке под названием...
- ...«Свинарка и пастух»...
- ...у выдающегося режиссера Ивана Александровича Пырьева. Театр уехал в эвакуацию, и меня сократили, потому что, несколько месяцев там прослужив, ничего серьезного не играл, в массовых сценах пробегал и не очень был нужен, но зато картину «Свинарка и пастух» заканчивал. Был мобилизован на фронт: возраст же подходящий, однако вышло постановление...
- ...продолжать съемки...
- ...да, и мне кажется, исходило оно от Сталина. Как бы там ни было, председатель Комитета по делам кинематографии Большаков распорядился, чтобы всем членам съемочной группы дали бронь.
- Мы обязательно к этому этапному для вас фильму вернемся, но сейчас я хотел бы продолжить разговор о театре. Свою коронную роль Альдемаро в «Учителе танцев» Лопе де Веги вы сыграли тысячу раз!  |
| С Ниной Сазоновой, «Деревья умирают стоя», 1986 год |
- Даже больше...
- Факт, на мой взгляд, беспрецедентный...
- В общей сложности спектакль этот шел 30 лет, и примечательно: в Театре Красной Армии - и вдруг Лопе де Вега, «Учитель танцев»... Руководитель театра Алексей Дмитриевич Попов (ученик Станиславского и Немировича-Данченко, необыкновенная фигура, выдающийся режиссер и педагог) считал, что наш театр должен быть для армии и об армии, но репертуар нужен разнообразный - чтобы и пьесы на военную тематику шли, и современные произведения, и русская классика, и зарубежная. Если говорить о военной теме, то у нас были постановки «Суворов», «Последние рубежи», «За тех, кто в море», «Песнь о черноморцах» - я могу долго перечислять, а из классики зарубежной - «Укрощение строптивой» Шекспира, изумительный спектакль...
- ...с Касаткиной?
- Нет, раньше Катарину Любовь Ивановна Добржанская играла...
- ...прекрасная актриса!..
- ...согласен, а в роли Петруччо блистал Владимир Пестовский. Потом, еще при жизни Алексея Дмитриевича Попова, этот спектакль решили перенести на экран и специально писали сценарий, потому что так просто экранизировать театральную постановку нельзя, и я считаю, что ученик Попова Сережа Колосов...
 |
| Актеры Театра Российской Армии Федор Чеханков, Владимир Зельдин и Нина Сазонова во время выступления в одной из воинских частей |
- ...муж Касаткиной...
- ...великолепно эту работу проделал. В киноварианте Катарину играла Людмила Ивановна, которая пришла в наш театр после ГИТИСа, а Петруччо - Андрей Алексеевич Попов, всесторонне одаренный актер, и мне кажется, это просто образец перевода драматического спектакля на телеэкран.
«Я УКРАИНУ ЛЮБЛЮ, ПОТОМУ ЧТО ПЕРВАЯ МОЯ ЖЕНА ЛЮСЯ МАРТЫНОВА - УКРАИНКА. ОНА ЖИЛА В КИЕВЕ НА ПОДОЛЕ - ОЧЕНЬ ОБРАЗОВАННАЯ, КРАСИВАЯ...»
- Сегодня вы заняты в аншлаговом мюзикле «Человек из Ламанчи», который поставил на сцене вашего театра Юлий Гусман, и издали ставшую популярной книгу воспоминаний о себе под названием «Моя профессия: Дон Кихот». Признайтесь: Дон Кихот - это вы?
- Я, но последний спектакль, который мы к моему 95-летию ставили, называется «Танцы с учителем», и в нем постановку танцев осуществил выдающийся Владимир Васильев.
- Хореограф с мировым именем...
- ...и человек совершенно уникальный.
- Помню, пара какая была - Максимова - Васильев!  |
| На съемках фильма Станислава Говорухина «Десять негритят» (1987 год), в котором Зельдин сыграл судью Уоргрейва |
- Что вы! Недавно я о Рудике Нурееве смотрел передачу - ну, это люди, Богом поцелованные, а с Володей Васильевым мы дружим давно.
- В скольких спектаклях вы в свои 97 задействованы?
- В моем театре - в «Человеке из Ламанчи»...
- ...раз...
- ...в «Давным-давно»...
- ...два...
- ...третий спектакль - «Танцы с учителем», четвертый - «Приглашение в замок», а пятый - «Дядюшкин сон» по Достоевскому в театре «Модернъ» идет, которым руководит Светлана Врагова: очень талантливый режиссер. Я играю там князя Гаврилу К., партнерша моя Наташа Тенякова, великолепная актриса, супруга Сережи Юрского, выдающегося актера и режиссера, которому недавно исполнилось...
- ...77 лет...
- ...совершенно верно - играет Марью Александровну, а Маша Орлова, молодая актриса, - Зинаиду Афанасьевну.
- Пять спектаклей в 97 лет!  |
| С Мариной Ладыниной в киноленте Ивана Пырьева «Свинарка и пастух», 1941 год. «Картину зритель очень любил, и она по-своему вместе с нашими воинами воевала на фронте» |
- Давайте по дереву постучим! (Улыбается).
- Вы до сих пор считаете, что Островский современен и что драматург он великий?
- Безусловно, но не только Островский - возьмите «Горе от ума» Грибоедова, «Ревизор» Гоголя...
- ...«Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина...
- Все в точку, понимаете - абсолютно: мне кажется, я могу это сказать, потому что такая жизнь прожита и через такие прошел события... Мы законопослушными были и, когда нам обещали, что будем при коммунизме жить, верили. Сказал вот Никита Сергеевич...
- ...что уже в 80-м году...
- ...и мы уверовали, понимаете, но самое главное - любили Советский Союз безмерно, поэтому мое поколение положило на алтарь защиты Отечества свои жизни, и это и к украинцам относится, и к белорусам... Кстати, я Украину люблю, потому что первая моя жена Люся Мартынова - украинка. Она жила в Киеве на Подоле - очень образованная, красивая, великолепно знает литературу, живопись...
- Она до сих пор жива?  |
| Свинарка и пастух, 50 лет спустя...Фото Fotobank.ua |
- К сожалению, не знаю - давно не видел... Как-то, уже будучи замужем за другим, Люся в Москву приезжала, а жива или нет, неизвестно, потому что она года на два старше меня.
Из книги Владимира Зельдина «Моя профессия: Дон Кихот».
«Впервые я женился, когда мне было 24 года: ее звали Люся Мартынова, она была на пару лет старше меня, мы так и не расписались, и брак наш продлился недолго. Винить ее не хочу ни в чем - мы хорошо жили, но потом она увлеклась кем-то другим и от меня ушла (подбадривая себя, я иногда шутил, что, если бы Люся предвидела, каким успехом будет пользоваться моя первая картина «Свинарка и пастух», никогда бы меня не оставила).
Мы познакомились в Театре транспорта: Люся тоже была актрисой, правда, никогда не играла больших ролей - только эпизоды. Никогда мы не играли и вместе, но для семейной жизни это не имеет ровно никакого значения.
Люся была очень красива - яркая блондинка, но самое главное - очень умна, эрудированна, много читала, хорошо знала историю живописи, писала стихи. В общем, она меня просвещала: по музеям водила, с импрессионистами, с русскими художниками XX века познакомила, и за это я ей благодарен.
Как она появилась в Москве, даже не знаю - приехала из Киева, была большой патриоткой своей родной Украины. Помню, однажды мы с ней отправились в прокуратуру хлопотать за одного молодого человека, видимо, ей близкого - тогда ведь много сажали националистов, но подробностей этой истории она мне не рассказала.  |
| Владимир Зельдин, Ольга Барнет, Алла Ларионова, Всеволод Ларионов, Петр Щербаков, Кирилл Лавров и другие на съемках «Запретной зоны», 1988 год |
После того как мы расстались, актерская ее карьера не задалась, она уехала домой. Слышал, что ушла из театра, некоторое время работала на эстраде... Мы не переписывались, а уже в 70-е годы Люся однажды приходила ко мне в театр. Посмотрела «Учителя танцев», а потом с мужем сидела у меня в гримуборной - выяснилось, он тоже немного младше ее. Я с сожалением про себя отметил, что она постарела - вокруг глаз разбежались морщинки, а лет 10 назад отправился в круиз - выступал на пароходе, который плыл по Днепру. Заходили мы в Херсон, Николаев, Севастополь, потом бросили якорь в Ялте. Я вышел погулять в город, с удовольствием прошелся по набережной, заглянул на базар, и вдруг какая-то пожилая женщина тронула меня за рукав: «Меня вы не знаете, но я подруга Люси Мартыновой». - «Ну как она там?» - спросил я. Все-таки годы идут, и мы не молодеем. «Плохо, - пожаловалась женщина. - Почти не выходит, больше лежит, у нее очень болят ноги»...
Моей второй женой стала талантливая актриса Генриетта Островская или просто Гися, как звали ее в Театре Армии. Впервые мы повстречались как раз на сцене, в спектакле «Учитель танцев» - Гися играла служанку моей возлюбленной Флорелы Лисену, и любовный дуэт у нее был вовсе не со мной, а с Марой Перцовским, слугой Альдемаро Белардо. Из них вышла зажигательная комическая пара классических простаков, и даже внешне эта «любовь» производила комичнейшее впечатление - длиннющий, худющий, как карандаш в стакане, флегматичный Марк и маленькая, еле достававшая ему до плеча, ладная и быстрая Гися. Их музыкальный дуэт и куплеты пользовались в спектакле отдельным успехом, и когда мы оказались на гастролях в Австрии, им двоим всякий раз бисировали, а в рецензиях отмечали, как потрясающе они двигаются.
Потом много раз мы с Гисей играли вместе, случалась и на сцене любовь: в «Стрекозе» - шутливая, а в «Душе солдата» - самая настоящая. Эту слабоватую пьесу, по сути водевиль, в прессе поругивали, но у зрителей история о том, как сержант Дымов по кличке Дым полюбил Шурочку, работающую... слесарем-водопроводчиком, пользовалась успехом.  |
| С Аленой Бабенко и Людмилой Гурченко в фильме «Карнавальная ночь-2, или 50 лет спустя», 2007 год |
Вместе с Гисей мы часто оказывались и в одних концертных поездках - в советские времена наш театр разъезжал невероятно много и часто. Гися была очень талантлива и на эстраде, с большим успехом и, по-моему, оригинально исполняла жанровые песни.
Она приехала в Москву из Одессы во время войны - была очень красива, жгучая брюнетка, пользовалась большим успехом у мужчин. Мы прожили вместе, не расписываясь, 15 лет - у нее уже был большой сын от первого брака, Алеша, и мама. Первое время наша семейная жизнь выглядела довольно странно: пока оба мы были бездомны, я жил в театре, а она с Алешей и мамой - в гостиничном номере, который снимал для нее театр, а когда расходились, я оставил ей все - тогда у нас была уже и квартира, и дача. Мужчина, считаю, должен поступать именно так - я слишком хорошо помнил, как трудно мы начинали».
В Киеве я неоднократно бывал и, если позволяло время, в Русскую драму бежал, в Театр Франко, Оперный - там выдающиеся служили артисты: поющие, голосистые, прекрасно двигающиеся. Украина ауру теплоты какой-то имеет - не только в смысле уникальной природы, Днепра...
- ...но и люди у нас теплые, правда?
- Да, в этом смысле ваша страна удивительная, особая. Мы приезжали туда не раз на гастроли, играли довольно успешно в Октябрьском дворце... В Театре Леси Украинки великолепные, скажу вам, актеры блистали - Романов...
 |
Дмитрий Гордон — Владимиру Зельдину: «Когда в последний раз вы смотрели «Свинарку и пастуха»?». — «Ой, очень давно! Не особенно в те годы хочется возвращаться»
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА |
- ...Хохлов...
- ...а еще Смирнова...
- ...Стрелкова, Опалова...
- Что вы!
«ПЫРЬЕВ СОБРАЛ ВСЕХ ЖЕНЩИН - АКТРИС МАССОВКИ, КОСТЮМЕРОВ, ГРИМЕРОВ, РЕКВИЗИТОРОВ - И ПОКАЗАЛ ИМ НЕ ТОЛЬКО МОИ ПРОБЫ, НО И КОНКУРЕНТОВ. ОНИ ВЫБРАЛИ МЕНЯ...»
- Вы уже упомянули о том, что незадолго до войны начали сниматься в фильме «Свинарка и пастух», где сыграли пастуха Мусаиба. Он в отличие от вас был кавказцем, и знаю, что на эту роль целый ряд прекрасных грузинских актеров из тбилисского Театра имени Руставели пробовали, но Пырьев отдал предпочтение вам...
- Даже не он. Когда приступают к съемкам картины, помощники режиссера ходят по театрам, отсматривают актеров и подбирают на ту или иную роль, а я в это время в Театре транспорта в спектакле «Генеральный консул» играл грузина - рядового Гоглидзе. Роль очень яркая, комедийная и мне удалась: я еще со студенческих лет любил черкеску, папаху, сапоги эти, мягкие и скользящие, и вообще народам Кавказа симпатизировал (в дальнейшем с Махмудом Эсамбаевым очень дружил)... Ассистент посмотрел, в общем, спектакль и предложил: «Почитайте сценарий «Свинарки и пастуха» Виктора Гусева и Ивана Пырьева». Я прочел и пришел в восторг - это не бытовая картина, а сказка, где все в стихах, к тому же прекрасная музыка Тихона Николаевича Хренникова... Правда, подумал: «Куда мне там сниматься, если столько претендентов - грузинских актеров?», однако меня на «Мосфильм» пригласили.
Это было первое мое свидание с волшебным миром кинематографа, встреча с выдающимся Пырьевым, и естественно, я волновался безумно. Иван Александрович сидел за столом, перед ним стоял графин с водой. Видимо, он почувствовал, что я переживаю, потому что налил мне стакан воды и сказал: «Давай-ка поговорим. Что ты в театре играешь?». Я: «Фердинанда в «Коварстве и любви» Шиллера, Антифола Сиракузского в «Комедии ошибок» Шекспира...». Назвал ряд ролей и услышал: «Ну, ты сценарий читал, и если это тебе симпатично, поработаем. Три сцены мне приготовь» - и как-то очень внимательно, скрупулезно начал со мной репетировать. Может, потому что знал: это моя первая роль, а у кино есть специфика - за определенные границы выйти нельзя, потому что выпадаешь из кадра, и так далее...
Пырьев и с претендентами-грузинами репетировал, после чего были пробы, и я еще помню такой монолог: «Стойте, подождите! Все, что ты сказал о ней, это верно, но как ты мало о ней сказал! Стан ее гибче стана серны, а глаза... Почему ты забыл про глаза? Вы звезды видали? Глаза ее краше! Она взглянет - и в день превращается ночь. Соловей стыдливо улетает прочь, едва лишь заслышит пение Глаши. Она уйдет - и на солнце тень, она придет - и кругом весна. И вот эту девушку ищу я четвертый день. Может, вы мне, товарищи, скажете, где она?». Мы этот кусок играли, другой, третий... Пырьев уже начал картину снимать, но меня все не утверждал - других актеров смотрел, а потом сняли финал, где вместе со старым пастухом я скачу в деревню на лошади, вижу: Глаша собирается под венец - и говорю: «Здравствуйте, Глаша!».
Некоторое время спустя Иван Александрович собрал всех женщин - актрис массовки, костюмеров, гримеров, реквизиторов - в просмотровый зал и показал им все пробы: не только мои, но и конкурентов...
- ...и дамы выбрали вас?
- Верно, меня! (Улыбается).
«КОНЕЧНО, ПО ОТНОШЕНИЮ К ЛАДЫНИНОЙ У МЕНЯ КАКОЙ-ТО БЫЛ ТРЕПЕТ, И ОНА САМА ЭТО ЧУВСТВОВАЛА»
- Глашу играла жена Пырьева - потрясающе красивая актриса Марина Ладынина, которая, кстати, тоже жила долго и умерла относительно недавно, в 2003-м. Признайтесь, вы были безнадежно в нее влюблены?
- Нет, влюбленностью это назвать нельзя - скорее обожанием, потому что она была необыкновенная! Красавица-блондинка с огромными глазами, повсюду известная, любимая зрителем...
- Звезда!
- Ну, тогда определений таких - звезды, великие - не было: это сейчас они появились, но я, например, считаю, что великие - это Александр Сергеевич Пушкин...
- ...да Михаил Юрьевич Лермонтов...
- ...Лев Николаевич Толстой и им подобные. Мы же - простые смертные, а вот она была популярной. Конечно, по отношению к ней у меня какой-то был трепет, и она это чувствовала. Ладынина была очень неглупой, великолепно знала литературу, читала стихи, пела, участвовала в концертах, и когда у нас были совместные сцены, видимо, ощущала мою робость, потому что делала корректные замечания, которые мне помогали. Была в этом отношении очень чуткой, а вот Иван Александрович на съемках бывал резок...
- Кричал?
- Чересчур строгим был - он сам ведь великолепный актер, в труппе Всеволода Мейерхольда состоял, играл Буланова в комедии Островского «Лес» и оттуда пришел в кино.
Ярчайшая, конечно, натура - кстати, именно он организовал в то трудное время Союз кинематографистов и, можно сказать, мою изменил судьбу - понимаете? Из поколения, к которому принадлежу, остались в живых единицы: не будь «Свинарки и пастуха», я бы, конечно, попал на фронт...
- ...и неизвестно, как все бы сложилось...
- Ну почему? - известно: я бы погиб, потому что мне было тогда 26 лет, здоровый парень - таких первыми...
- ...в мясорубку бросали...
- Естественно.
Из книги Владимира Зельдина «Моя профессия: Дон Кихот».
«Она была нашей Диной Дурбин - Марина Ладынина, а впервые мы встретились на съемках картины «Свинарка и пастух» у рояля, за которым сидел Тихон Хренников, - тогда он впервые сыграл и напел для нас «Песню о Москве».
Увидев Марину так близко, я просто от восхищения онемел. Это в фильмах Пырьев часто делал из нее простушку: вот и в «Свинарке и пастухе» ей подтянули носик, обсыпали лицо веснушками, повязали платочком - вышла настоящая деревенская девушка Глаша. Впрочем, она и была деревенской девчонкой - из села Скотинино Смоленской губернии, где родилась в 1908 году, хотя про нее говорили, что она сибирячка, - может быть, потому, что сибиряком был Пырьев.
Ну, а в тот день, когда мы встретились у Хренникова, передо мной стояла очень красивая и очень породистая белокурая женщина с васильковыми глазами, обворожительной улыбкой, от которой кружилась голова, и с очаровательным, каким-то вкрадчивым и застенчивым голосом. Хотя очень скоро я понял, что в ней и характер наличествовал, и темперамент, и играть она могла вовсе не только музыкальные мелодрамы. Заканчивая театральную студию, Марина читала монолог Катерины из «Грозы» Островского - значит, все-таки имела право претендовать и на трагедию. Еще студенткой она дебютировала во МХАТе, и сам Станиславский (во МХАТе она прослужила недолго) о ней сказал: «У нее глаза актрисы - в ней я вижу будущее театра».
Жизнь, однако, распорядилась иначе: Марина Ладынина стала одной из самых известных советских кинозвезд 30-40-х годов, вышла замуж за Пырьева и долгие годы оставалась его музой и главной героиней его лучших фильмов, а мечтала, как призналась мне потом, сыграть Достоевского. Увы, в пырьевском «Идиоте» места для нее не нашлось, а когда он снимал свой шедевр, последнюю картину «Братья Карамазовы», они уже были в разводе.
Вера Васильева считает, что судьба Марины Ладыниной печальна, - наверное. Не сниматься после своих триумфов 50 лет и доживать жизнь, в общем, в безвестности и одиночестве - только другая актриса может понять и оценить масштаб этой трагедии. Не случайно именно Вера Васильева нашла такое точное для Марины сравнение: она ей казалась «королевой в изгнании». На одной из давних фотографий, запечатлевших Ладынину в Канне, на международном кинофестивале, она действительно выглядит королевой - в бальном платье, мехах, как всегда, открыто улыбающаяся, но царственная и недоступная.
В этом смысле она была настоящей звездой - не случайно ее сравнивали даже с Гретой Гарбо, хотя Гарбо в 37 лет покинула кинематограф добровольно, а затворничество Марины выглядело все-таки вынужденным - скорее всего, из-за развода с Пырьевым. Что было на самом деле, не знал никто, но догадки высказывали все. Она действительно очень закрыто потом прожила свою жизнь, избегала общения, а в фильмах ее запомнили сияющей и абсолютно счастливой.
Так уж сложилось, что мы дважды встречались с Мариной на съемках и дважды играли любовь. Казалось бы, я должен ее хорошо знать, но ничего подобного - я просто был ее партнером и расцениваю это как подарок судьбы. Все, кто расспрашивает меня о тех временах, думают почему-то (или хотят думать), что у нас был роман, что я бывал в ее и Пырьева доме, что с этой семьей дружил, на худой конец в карты с ними играл, чай пил или вместе ходил, скажем, в театр. Вынужден читателей разочаровать: ничего подобного между Мариной Ладыниной и мною не было, и с Пырьевым я играл не в карты, а в шахматы, которые очень люблю.
Пожалуй, только от Тихона Хренникова я и слышал, что Марина - очень открытый, общительный человек, и хотя она была звездой, типичного звездного высокомерия я никогда в ней не ощущал. Всегда ровна, неизменно приветлива, хотя, я это чувствовал, особого желания откровенничать не испытывала. Позже я понял, что изливать душу она и не умела, - думаю, не только со мной. В жизни была скромной, замкнутой, умной, всегда немного печальной, неразговорчивой, никогда и ни с кем своими тайнами не делилась. Даже общаясь, задавая вопросы, оставалась углубленной в себя, никому не позволяла с собой амикошонствовать и не разводила вокруг себя кудахчущих подруг и приживалок. Представить себе Марину в застолье, хохочущую, с кем-то обнимающуюся, рассказывающую анекдот, было невозможно - она не растрачивала себя по пустякам, поражала не внешним спокойствием, а внутренним покоем, в ней совсем не было суеты.
Марина была из другого теста, и даже непонятно, как она в этой среде прижилась, как сумела в нашей актерской зависимой профессии остаться независимым человеком, - правда, как выяснилось, очень дорогой ценой.
Уставала ли она на съемках? Думаю, да - Пырьев и для жены никаких поблажек не делал. Во время работы между ними не было никакого сюсюканья - скорее, он мог повысить на нее голос, но она и это пропускала мимо ушей, не обижалась, понимала причину. Всегда досконально выясняла, как будет сниматься та или иная сцена и что на площадке ей делать, партнером была безукоризненным, опытным, слышала и видела тебя, занималась тобой, а не собой - в общем, откликалась.
Были ли у нее личные проблемы? Как потом выяснилось, да, но в такие истории я встревать не люблю. Как-то не умею навязывать себя в собеседники, выслушивать чужие откровения и личные тайны - если к разговору не приглашают, я и не лезу.
Однажды, через много лет после нашего знакомства, Марина сказала мне: «Если бы люди были добрее друг к другу, какой прекрасной могла бы быть жизнь!», - и почему-то мне в тот момент показалось, что думала она об И. А.
Меня ужасно расстроил тот факт, что эти яркие люди расстались, - я был однозначно на стороне Марины, как, кстати, и большинство знакомых этой семьи. Сходились на том, что И. А. должен был уходить как-то по-другому, не тянуть ее в эту яму - существуют же определенные человеческие нормы, чувство долга, сострадание, наконец, правда, были в этой истории и завистники «со стажем»: много лет они твердили, что нет такой актрисы Ладыниной - Ладынину целиком сделал Пырьев. После их развода они торжествовали, а Марина видеть их торжество и спиной ощущать этот жар - удовольствия, которое доставляет чужое несчастье, - не желала.
Думаю, и Ладынина, и Пырьев - оба от этого расставания проиграли: их брак был браком равных величин, двух крупных личностей, что в кино - редкость. И. А. всегда был любвеобильным и обаятельным - видимо, чувствуя приближение старости, какое-то иссякание сил, он старался вернуть себе своими «романами» остроту восприятия мира. Стареющий режиссер увлекся молодой актрисой - какая типичная история, но то, что при этом был он умницей и талантом, в таких историях значения не имеет.
Когда у Пырьева начался роман с Людмилой Марченко, ему было уже много лет, но он не на шутку влюбился, снимал ее в своем фильме «Белые ночи», даже купил ей однокомнатную квартиру. Может, он и не стал бы разводиться с Мариной, но такое двусмысленное положение ее не устраивало. Очень скоро Марченко Пырьева бросила, поступив с ним, я бы сказал, совсем непорядочно - тоже история довольно типичная, а потом И. А. встретил другую молодую актрису, Лионеллу Скирду, снова не на шутку увлекся, даже женился, снимал ее в «Братьях Карамазовых» в роли Грушеньки, и, говорят, она окружила его жизнь теплотой и вниманием.
Сломала ли история развода с Пырьевым Марину? Не думаю. Конечно, это был для нее колоссальный удар - и по творчеству, и по ее женскому самолюбию, но это другие актрисы могли от личных драм искать забвения в новых романах, начинали пить, даже спивались, а то и кончали жизнь самоубийством. Марина - это была Марина: она просто совершенно поменяла стиль своей жизни. Ушла из кино, замкнулась в четырех стенах, и дом опустел - не было ни подруг, ни близкого друга, кому бы она могла, что называется, поплакать в жилетку. Марина оказалась очень одиноким человеком, но очень сильным и, видимо, очень гордым.
Утверждать, что жизнь Ладыниной изменилась, потому что «Пырьев перекрыл ей кислород», как шептались тогда на «Мосфильме», я бы не стал - не думаю, что все так просто и однозначно. Не снимали ее потому, что этого не хотела она, а не потому, что этого не желал Пырьев. Возможно, кто-то из режиссеров, боясь рассердить Пырьева, и не предлагал ей ролей, но вполне допускаю, что Марина просто хотела остаться в памяти зрителей такой, какой ее запомнили в пырьевских лентах - красивой, молодой, счастливой, сияющей, хотя в каких-то интервью в самые последние годы, в старости, на экране все-таки появилась и не разочаровала - всегда выглядела умно, рассуждала интересно, даже с юмором. Необыкновенное обаяние, сияние сохранила до последних дней, и даже в гробу лежала красивой.
Она пережила Пырьева на 30 лет, но ей предстояло пережить не только это: пересуды, злорадство, сплетни, косые взгляды. Она была, видимо, настолько горда, что не могла позволить себе, чтобы ее жалели и утешали.
В ее истории все, к сожалению, совпало: когда Пырьев из ее жизни ушел, Марина уже была не девочкой: 54 года - для актрисы возраст опасный. Переходить на другие роли Марина, наверное, уже опоздала, ждать, что кто-то окажется к ее творческой судьбе таким же внимательным, как муж-режиссер, не приходилось, и, конечно, со стороны Пырьева это был жестокий поступок.
Когда она уже не снималась, мы вместе стали участвовать в концертах. В советские времена сборные «солянки» под названием «Товарищ кино» были необычайно популярны - их организовывало Бюро пропаганды киноискусства при Союзе кинематографистов СССР, приглашались на них режиссеры, актеры и киноведы, а популярные лекции о кино чередовались с актерскими роликами, живыми рассказами и сценами из фильмов.
Проходили такие вечера обычно в огромных помещениях - во Дворцах спорта или на стадионах, публика их любила, а нам это давало небольшие, а сегодня и вовсе смешные деньги. Актерская ставка тогда колебалась от 8 до 18 рублей, но все же это было подспорьем - для неснимавшейся Марины Ладыниной уж точно. Мы с ней исполняли обычно сценку из фильма «Свинарка и пастух» и пели песню о Москве, и всякий раз после выступления она признавалась: «Я так счастлива».
Потом она перестала выступать и в концертах - мы только перезванивались, причем чаще звонил я. Она расспрашивала о делах: «Где ты, что ты?». - «Играю. Более-менее здоровье еще позволяет». - «Какой ты молодец! Как я тебе завидую». Удивлялась, что мне еще хочется играть, - она-то думала, я уже дома сижу, на пенсии. Одно время хотела, чтобы мы сделали что-то вместе, спектакль или концертную программу, иногда оживлялась: «Володя, я так хочу к вам приехать, или вы приезжайте ко мне», но все это так на словах и оставалось. Потом она обычно грустнела: «Как хорошо, Володя, что ты позвонил, а то совсем телефон молчит... Ты ведь один у меня остался...».
Про Пырьева в наших с Мариной беседах мы не вспоминали: если она и говорила о нем, то только хорошо. Как Бабанова о Мейерхольде - никакого отторжения, ненависти, мстительности в ее словах никогда я не ощущал: по-моему, она его так всю жизнь и любила.
В 1999 году в Доме кино Марине Алексеевне торжественно вручили «Нику» - «За честь и достоинство»: она этот приз заслужила. На сцену вышла маленькая пожилая женщина (для меня, впрочем, по-прежнему очаровательная), народная артистка СССР, обладательница пяти Государственных премий. Поздравлять ее вышли на сцену три ее главных партнера по кино - Евгений Самойлов, Владлен Давыдов и ваш покорный слуга, и когда я встал перед ней на колени, она всплеснула руками и охнула. «Точно как в нашем фильме, - подумал я. - Голос остался прежним». После этого Марина воскликнула: «Армия актеров - самая великая армия на свете».
«УЖЕ БЫЛИ НАЛЕТЫ, ВОЗДУШНЫЕ ТРЕВОГИ, НО РАБОТАЛИ МЫ В ДВЕ СМЕНЫ. ТРЕВОГА - СПУСКАЛИСЬ В УКРЫТИЕ, ОТБОЙ - ВЫХОДИЛИ И ПРОДОЛЖАЛИ СЪЕМКИ...»
- Кстати, как вы узнали, что началась война?
- Мы как раз натуру закончили - снимали в Кабардино-Балкарии (это курорт Домбай - горы, ледники, пастбища, тропы, по которым могут пройти овцы)... Иван Александрович Пырьев отбыл в Москву - осталась лишь часть актеров и рабочей группы, билеты были уже куплены, мы отправились в аэропорт, приехали, ждем вылета, а самолет не отправляют! Проходит час, два - ничего, обращаемся к администратору, а он: «Ребята, я не знаю, будет вылет или нет, - из Москвы никаких известий, и оттуда тоже не прилетают...». Мы говорим: «В таком случае разрешите хоть на базар сходить, купить себе что-нибудь из еды». - «Идите спокойно, без вас не улетим...». Мы пошли, фруктов набрали и вдруг слышим из репродуктора выступление Вячеслава Михайловича Молотова о том, что на Советский Союз совершено внезапное вероломное нападение...
Знаете, я был в шоке, а в голове масса всяких мыслей крутилась: как попадем в Москву? будут ли продолжаться съемки? Разумеется, было и сожаление о том, что роль не закончена, что в творчестве, в кинематографе наступит провал... Придя в аэропорт, мы услышали: «Ребята, самолета не будет - вот вам деньги за билеты, ступайте на вокзал». Благодаря тому, что киношники кое-как втиснули нас в вагон и мы в столицу уехали. Поезд на каждой небольшой станции останавливался, и из окна я видел: на перроне стояли группы военных и штатских - родственники провожали солдат и офицеров, которые возвращались из отпусков в части, и с ними прощались: мне это врезалось в память.
- Съемки «Свинарки и пастуха» заканчивали уже во время войны, едва ли не в перерыве между бомбежками...
- Да, часть фильма мы на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве снимали - любимой и москвичами, и приезжими, потому что она уникальна. Павильоны потрясающие, один животноводческий чего стоил! Выставка эта объединяла людей и знакомила с другими республиками, их изделиями, умельцами, талантами, и вот уже были налеты, воздушные тревоги, но работали мы в две смены. Тревога - спускались в укрытие, отбой - выходили и продолжали съемки, но Москва, должен сказать вам, защищена была хорошо, немецкие самолеты туда прорывались редко.
У нас был двухэтажный деревянный дом, и все жильцы по очереди должны были ночью дежурить на крышах, чтобы зажигательные бомбы тушить. У нас были щипцы, рукавицы, фартуки, чан с водой... Прожектора заблаговременно «ловили», высвечивали самолеты, и немцы очень редко достигали цели, а сейчас в столице столько пожаров! Больше, чем в то время, когда враг стоял под Москвой...
Из книги Владимира Зельдина «Моя профессия: Дон Кихот».
«Однажды я наблюдал немецкий самолет близко-близко и даже свастику различил на крыльях - так низко эта сволочь летела. Строчил пулемет, а я словно видел и себя, и немца со стороны, словно смотрел кино, и с удивлением отметил, что страха совсем не испытываю.
Лето 1941 года стояло невероятно жаркое, и осенью было очень много солнца - природа будто не хотела замечать обрушившееся на нас несчастье. Вспоминаю то время (прошло всего около месяца с начала войны) и до сих пор удивляюсь, как быстро мы свыклись с трагическими обстоятельствами: все-таки человек - существо невероятно приспосабливающееся, ко всему привыкает.
В массовке картины было занято огромное количество народу, и работали мы даже как-то весело, без конца шутили. Актеры - такой народ, наша профессия заставляет иногда отключаться, не зависеть от внешних обстоятельств. Да, Москву бомбили, да, с питанием сразу начались перебои, да, военные сводки не радовали и настроение не поднимали, но мы снимали, и это в тот момент было главное. У нас было дело, мы имели возможность творить и в работу погружались с головой. Иногда «выплывали» на поверхность, но, пока шли съемки, жизнь словно отодвигалась на второй план (я «выныривал», только приезжая домой и слушая радио).
Охранялась ли тогда выставка? Наверное, но я охраны не видел. Когда начинался налет, съемки прекращались, мы в каком-то самодельном прятались «блиндаже», а после отмены воздушной тревоги съемки возобновлялись снова. Противовоздушные зенитные орудия стояли на площади Коммуны, перед Театром Красной Армии - там, где сейчас памятник Суворову. Весь скверик перед театром перерыли траншеями, а здание замаскировали сеткой, расписанной под лес.
Некоторые дома в Москве были разрушены, город имел сиротливый вид, окна от светомаскировки казались слепыми, улицы обезлюдели, и наступавшие холода оптимизма не прибавляли. Когда немцы уже подошли к деревне Крюково - той самой, которую защищали панфиловцы, казалось, что Москву не удержат, сдадут - был и момент растерянности, даже паники, когда началась массовая эвакуация. Помню, ветер гнал по улицам кипы брошенных бумаг, а из труб валил, заволакивая небо, черный дым - это жгли в разных учреждениях документы. Впрочем, мне все равно не верилось, что сдача Москвы возможна, и как бы ни относились сегодня мы к Сталину (а относиться надо, мне кажется, так же «сложно» и неоднозначно, как, скажем, к Петру I), в годы войны одна только мысль, что Сталин в Москве, придавала людям силы, помогала выжить. Что же поделаешь, если это было так, - значит, не все потеряно, думали люди».
«В ЭТОЙ ВОЙНЕ МЫ ПОБЕДИЛИ НЕ ТОЛЬКО ОРУЖИЕМ И СИЛОЙ ДУХА, НО И СИЛОЙ ИСКУССТВА»
- Обычно все картины, которые в СССР выходили, Сталин смотрел лично, а «Свинарку и пастуха» он видел?
- Да, и вот почему я так думаю. Когда закончились съемки, на «Мосфильме» устроили просмотр для чиновников - из ЦК, из Комитета по делам кинематографии и так далее. Я опоздал, поэтому сидел у входа в просмотровый зал и ждал, пока не закончится фильм, и когда он закончился, первым Иван Александрович Пырьев появился - я увидел его взволнованное лицо, он поздоровался вскользь и ушел. Люди выходили, и я не слышал, чтобы они обменивались впечатлениями, - шли молча, а спустя несколько дней (видимо, Иосиф Виссарионович посмотрел и ему понравилось) пошли отзывы, разные были мнения. В любом случае эту картину зритель очень любил, и она по-своему вместе с нашими воинами воевала на фронте, потому что я глубоко убежден: в этой войне мы победили не только оружием и силой духа, но и силой искусства. Какие фронтовые были бригады! - я ведь участвовал в них...
- Лучшие артисты на фронт выезжали!
- Русланова, Утесов, Шульженко, Райкин, все театры перед солдатами выступали - это было необходимо. Незабываемое время!
- Вы - народный артист Советского Союза, лауреат Сталинской премии - сыграли в таком культовом фильме кавказца: кавказцы после этого вас за своего принимали - на рынках да в ресторанах небось угощали?
- Я-то вообще непьющий и никогда не курил - в семье не было принято, да и редко, по правде говоря, меня узнавали: усы мне в фильме подкрасили, брови немного...
- ...сгустили...
- ...на голове папаха... В жизни я так не ходил, но кто узнавал, - на Центральном рынке особенно - подзывали...
- По-грузински к вам обращались?
- Пытались.
- Когда в последний раз «Свинарку и пастуха» вы смотрели?
- Ой, очень давно! Не особенно в те годы хочется возвращаться, хотя, конечно, ностальгия какая-то есть: вспоминаешь перипетии того времени - довольно сложного... Сегодня вот вы прислали за мной машину, я приехал, вы меня встретили, а когда в «Свинарке и пастухе» снимался, до «Мосфильма» на троллейбусе добирался. Заканчивался съемочный день - опять-таки на троллейбусе возвращался домой: такого комфорта налаженного еще не было.
...Я, конечно, глубоко Ивану Александровичу Пырьеву и Марине Алексеевне Ладыниной признателен - они навсегда в моем сердце, потому что с ними и благодаря им попал в волшебный мир киноискусства. Советское кино делали ведь они, мое поколение и немножко постарше - Эйзенштейн, Пырьев, Пудовкин, Ромм, Александров...
- Вы в целом ряде популярных картин снимались - в частности, в «Сказании о земле Сибирской», «Карнавальной ночи», «Укрощении строптивой», «Дяде Ване», «Тайне «Черных дроздов», «Десяти негритятах», а недавно в «Парке советского периода» вновь Мусаиба сыграли...
- Ну, там и играть-то нечего - не продуман этот эпизод режиссером, а из последних моих работ упомянуть стоит небольшую, но очень удачную роль (я даже был номинирован за нее на «Нику») у талантливого режиссера Николая Досталя в римейке картины «Полицейские и воры». Там замечательные актеры заняты: и Слава Невинный (царствие ему небесное!), и Гена Хазанов, который играл моего сына. Роль у меня комедийная, и самое главное, что я как-то точно в жанр этой картины попал (и сам считаю, и многие говорят, что это одна из лучших моих ролей второго плана).
Потом был еще маленький эпизод у очаровательной Верочки Глаголевой - она и актриса, и режиссер: снимала картину и дала мне эпизодик, а в сериалы меня зовут, но как-то там не снимаюсь...
- По мелочам не размениваетесь?
- Не в том дело - просто не смотрю их, как-то не хочется. Неинтересно...
Киев - Москва - Киев
(Окончание следует)
