Яд в гомеопатических дозах продлевает молодость и укрепляет потенцию, особенно творческую.

В этом снова и снова убеждаешься, глядя на несравненного Игоря Губермана. Так и хочется ущипнуть себя за ухо: и этому жизнерадостному шутнику и матерщиннику уже 67? Право же, его "Пожилые записки" и рьяно пополняемая глава "О старости и смерти" кажутся не более чем кокетством успешного поэта.

Тяжелое советское прошлое, в котором он успел побывать машинистом электропоезда, отказником, зеком, литературным негром и бомжом, не оставило на нем свое тавро. Как, впрочем, и израильское настоящее. Губерман остер на язык, игрив и галантен с дамами, на зависть плодовит и чадолюбив. Все нажитое поэт разделил по справедливости: прославленную фамилию отдал дочери и сыну, а имя, которым его называли многочисленные друзья, - своим стишкам. Теперь гарики (изобретенный им жанр фривольной городской частушки) скрашивают жизнь бывшим и нынешним соотечественникам автора.

Кстати, написанные им строчки, как поэтические, так и прозаические, кроме яда, содержат и другие целебные компоненты: юмор и сатиру, оптимизм и эротизм, переходящий в удалое похабство. Их можно принимать вместе и вместо, до еды и после... Настоятельно рекомендую.

"Я скупщик краденного, на фене - барыга"

- Признаюсь, Игорь Миронович: я ваш преданный поклонник и давно зачитываюсь вашими биографическими книжками и гариками. Впрочем, как и масса людей на территории СНГ и повсюду, где есть эмигранты из бывшего Советского Союза. А поскольку, как заметил в прошлом столетии Евгений Евтушенко, поэт в России больше, чем поэт, у меня к вам накопилась уйма вопросов. Я даже растерялся: с какого начать?

- Пока вы думаете, я вас немножко перебью. Вы только что процитировали слова, на мой взгляд, чудовищно неверные, а по отношению к поэзии - преступные. Евтушенко сказал херню собачью, а ее подхватили: очень уж красивая фраза. Как только поэт становится больше, чем поэтом, он тут же оказывается преступником, слугой какой-нибудь идеологии. Так было, например, с Маяковским или с... Ну, не буду перечислять... Поэт не должен быть больше... Там, где его привлекают или он сам вовлекается в некое служение, он прекращает быть поэтом. Поэтому я хотел бы сразу от этой формулы откреститься. Я не больше...

- Скажите, а поэт может быть поэтом, не сосуществуя с властью, не входя с ней в некий контакт?

- Более того, он должен уклоняться от этого контакта. Назову святое имя Пушкина. Весь его флирт с властью печально заканчивался. Там, где он хорошо к ней относился, где разделял державную идеологию, получались позорные для Александра Сергеевича стихи - как всем известное "Клеветникам России". А там, где он оставался поэтом, рождались шедевры. И так было всегда. Блок - один из ярчайших тому примеров.

- Читая ваши автобиографические книги, я поражался двум вещам: тому, сколько вам пришлось испытать в жизни, и тому, что вы при этом остались оптимистом, человеком фонтанирующего, искрящегося юмора. Как, кстати, вам удалось не впасть в черную мизантропию?

- Знаете, жизнь начинаешь ценить после больницы. Очевидно, после смерти - я еще ни у кого об этом не спрашивал, но догадываюсь. После тюрьмы, естественно. Я знал прекрасных людей, которые изумительно вели себя в лагере. Причем не в тех зонах, в которые упекли меня (я отбывал срок в легких, это была увеселительная прогулка), а там, где гноили наших отцов и дедов за приверженность идеологии. Я сразу вспомнил Льва Эммануиловича Разгона, который отсидел в общей сложности 17 лет. Это был человек немыслимой веселости. Немыслимой!

- Прежде чем с вами встретиться, я добросовестно прочитал вашу биографию. В ней что ни оборот, то юмор. Если вы, конечно, не против, я буду ее цитировать и, отталкиваясь от этих цитат, задавать вопросы...

- Дима, чувствуйте себя как дома!

- Спасибо! Вот вы пишете: "С радостью хочу начать с того, что я коренной москвич, 65 лет тому назад (автобиографии уже два года. - Д. Г.) родившийся в Харькове. Думаю, мама увезла меня туда рожаться, чтобы, не тревожа папу, сделать мне обрезание. Поскольку ровно на восьмой день я уже вернулся в Москву с отрезанным - как шутили впоследствии - путем в аспирантуру". Первый младенческий крик в Харькове - это единственное, что вас связывает с Украиной, или есть и другие точки соприкосновения?

- Их масса, этих точек. В разные годы у меня много друзей бывало и сейчас есть в Киеве, Одессе и Харькове. Благодаря им приезжать в Украину всегда огромное счастье.

В частности, всеми моими гастролями, разъездами, изданием книг здесь полностью распоряжается мой друг Семен Рубчинский. Это очень уважаемый в Киеве человек, заслуженный деятель культуры, организатор международных фестивалей авторской песни. Недавно он выпустил мой диск. Первый! Раньше у меня дисков не было.

- Вы заговорили о лагере. Когда я читал ваши "Прогулки вокруг барака", больше всего меня поразили детали: острые, точные, передающие все до цвета, до звука, до запаха. Вы вели в зоне дневник?

- В общем, это и есть дневник. Там я подружился с двумя-тремя блатными, которые познакомили меня с врачом - тоже зеком - из санчасти. Ближе к ночи, когда все начальство уходило, меня туда запускали и в каком-то пыльном кабинете или кладовой я записывал свои дневные ощущения. Все эти записи вынес на свободу вольнонаемный врач-хирург. К сожалению, мне его не удалось потом найти, хотя я этого замечательного человека очень искал.

Записи я чуть обработал в ссылке и пустил в печать.

"Девять из десяти, сидевших в советских лагерях, достойны были максимум порки при домоуправлении"

- А как вы угодили за решетку? Насколько я знаю, вы шли не по политической статье, но посадили вас за политику...

- Я уголовник, и совершенно замечательной масти. Скупщик краденного, на фене - барыга. Эту профессию не уважают даже воры: барыг в лагере всячески унижают и бьют.

- Вы действительно скупали краденное?

- Бог с вами! Это был 78-79-й год, и советской власти так надоело (или стало перед кем-то неудобно) сажать столько народу по статье 70-й и 190-й, что появилось обилие уголовных дел - подтасованных, подсунутых. Я даже когда-то хотел организовать в Израиле общество евреев-уголовников, которые тоже на самом деле отбывали срок за политику: за преподавание иврита, за хранение антисоветской литературы, за массу других вещей...

У меня есть два товарища, которые сидели за хранение наркотиков. Впервые в жизни они увидели это зелье на обыске, когда его торжественно вынули при понятых (естественно, предварительно принеся). Один из них - кстати, очень известный человек, питерский профессор-пушкинист, филолог Константин Азадовский, - вернувшись, даже нашел людей, которые подсунули ему наркотики, и добился, чтобы против них возбудили дело.

А подробностей своего дела я, батенька, рассказывать не буду, потому что описал их в двух книгах. Да и скучно, глупо об этом повествовать.

- Тем не менее вы собирали иконы?

- Не только иконы, но и темперную, масляную живопись, скульптуры. У меня была огромная коллекция, но при аресте ее конфисковали... Буквально через шесть лет после этого рухнула советская власть, представляете? Нет, у евреев нельзя отнимать их имущество! (Смеется).

На самом деле меня посадили за сотрудничество с подпольным журналом "Евреи в СССР" и за отказ оговорить его главного редактора и моего друга Виктора Браиловского.

- От вас требовали на него компромат?

- Совершенно верно. Мне прямо сказали: "Либо ты даешь на него показания, либо садишься сам". Что бы вы выбрали?

- И вы отказались сдать друга?

- А куда же мне было деваться?

- Какое у вас было ощущение, когда вы впервые оказались в местах не столь отдаленных и переступили... нет, не порог - грань между свободой и несвободой?..

- Видите ли, миленький, я хотел поговорить с вами на гораздо более широкие темы. И не только потому, что написали свои воспоминания замечательные лагерники... Что ворошить давние времена? Думаю, там ничего особенного не было. Сейчас вокруг такие бурные перемены, что, может быть, лучше сосредоточиться на современности?

- Вам меньше всего хочется говорить о прошлом?

- Ради Бога! Я готов час или два - сколько у вас хватит терпения! - рассказывать, потому что, как все люди, которые сидели мало, легко и весело, я обожаю болтать. Но это глупо и неинтересно.

- Поразительно! Я еще ни от кого не слышал признания, что он сидел легко и весело! Все говорят, как было тяжело, какие в зоне ужасы, страхи...

- Если речь о старых сталинских лагерях, они правы. Если же человек рассуждает о тяжести немыслимой и неимоверной, убивающей силы и саму жизнь в советских зонах поздних 60-х и 70-х годов...

- Это не так?

-...я начинаю смотреть на него с подозрением, потому что знаю, какие были условия. Не было голода, не было непосильного труда, лагеря перестали быть истребительными. Ну тяжело. Ну подголадываешь, сидишь с жуткими животными, но те, кто тебя охраняет и занимается твоим политвоспитанием, еще большие животные. Многие из них, кстати, и сегодня при власти. Можете составить мнение о характере людей, которые нас охраняли.

- Среди сидевших с вами вы встречали много достойных людей?

- Если вы объясните мне смысл слова "достойный" и мы придем к общей точке зрения, я вам на этот вопрос отвечу.

- На мой взгляд, оно в толковании не нуждается...

- Тем не менее Жириновский, Ле Пен, Путин и мои друзья вкладывают в слово "достойный" иногда совершенно полярное значение.

Так вот, с точки зрения моих друзей, девять из десяти сидевших в советских лагерях - подозреваю, что сейчас так же, - достойны были максимум порки при домоуправлении. Раньше практиковались торговые казни: привязывали человека к позорному столбу и наносили два демонстративных удара плетьми. 90 процентов сидевших большего не заслуживали, но вышли они преступниками. Я думаю, многие мафиозные структуры и сопутствующий им криминал (вы знаете, о чем я говорю) своим появлением обязаны советской власти: она таких людей вырастила. Достойные тоже были, но очень мало. Я же сидел в уголовном лагере.

"За Россию больно все время, страшно почти все время, а стыдно очень часто"

- Когда в Союзе началась перестройка, казалось бы, наступило время развернуться. Но вы уехали. Причем не в Соединенные Штаты Америки, как большинство. Почему вы предпочли Израиль, где было и не спокойно и не так, наверное, обеспеченно, как в США?

- У нас в семье на этот счет даже дебатов не было. Мы уезжали в 1988 году, но заявление подали еще в 78-м, и если бы в 79-м меня не посадили, все равно уехали бы в Израиль. Не то что меня тянуло на родину предков - это не был сионистский порыв. Я никакой не сионист, о еврействе, как выяснилось по приезде, имел слабое представление. Мы с женой полагали, что еврею русского разлива душевно можно выжить только в России или в Израиле, и оказались абсолютно правы.

За последние 15 лет я объездил все страны, где обосновались выходцы из России - и не только евреи... Например, в Германии живут два с половиной миллиона советских немцев: из Казахстана, Сибири, Поволжья. Огромное количество - уже десятки тысяч коренных россиян рассыпаны по всему миру, и разговоры с ними - в Америке, Австралии и так далее - еще больше убедили меня: жить можно только в Израиле.

- Вам разве не страшно обитать в воюющей стране?

- Знаете, у скотоводов Сибири есть замечательная пословица, еще до Мичурина возникшая: "Человек не скотина, ко всему привыкает". С одной стороны, у нас, конечно, страшно. Особенно когда ты, например, узнаешь, что взорван автобус того маршрута, которым на работу ехала твоя дочь. Просто они со смертником разминулись на 15 минут. Когда происходит взрыв, мы с друзьями - это компания человек в 30-50 - перезваниваемся: узнать, как, что. Но полны рестораны, кафе. По улицам гуляет куда больше людей, чем в российских и украинских городах. Благо у нас тепло.

Поверьте, все нормально живут, хотя то, что происходит вокруг, ужасно. Я знаю, о чем вы хотите меня спросить, и, с вашего позволения, продолжу. Вы наверняка рассчитываете услышать в ответ на вопрос: "Кончится ли это когда-нибудь?" - что-то оптимистическое. А я скажу: не кончится! Будет еще тяжелее.

Ни в коем случае не хочу оскорблять мусульманскую религию, но тот нарыв на исламе, который зовется терроризмом, стремительно ползет по миру. 11 сентября 2001 года это, наконец, поняла Америка. Думаю, сейчас это начинает в полной мере осознавать и Испания. К сожалению, Господь Бог наслал слепоту на такие страны, как Франция. Отчасти из страха перед собственным арабским населением, которое все увеличивается и увеличивается, отчасти из-за пакостности левого сознания, всегда присущего Франции, она сегодня занимает по отношению к Израилю подлую позицию.

Все однажды спохватятся. Не хочу быть черным пророком, но я говорю и от имени своих высоколобых и осведомленных друзей, с которыми пью водку. Все они убеждены, что ХХI век пройдет под знаком борьбы и даже войны с нарывом на исламе.

...Я нашел для него название. Может, из-за того и болтлив, что мне захотелось его озвучить. Уже два года я называю это зеленой чумой. Так происходящее легче опознать, сопоставить с красной чумой и с коричневой, которые уже были. Господь Бог придумал в ХХI веке зеленую чуму, и эта жуткая штука у нас в Израиле особенно видна. Ну что ж, мы, бедные евреи, опять оказались, так сказать, в авангарде борьбы. Я даже стишок сочинил:

Губерману пришили скупку краденного, хотя на самом деле он был политзаключенным

"Я думаю, Бог создавал этот мир, смеясь, и именно поэтому он такой трагический"