— Иосиф Давыдович мне признавался: «Все мы замечательные артисты, все популярны, и каждый себя любит, но такой славы, как у Магомаева, не было на советской эстраде ни у кого, даже у Пугачевой» — вы с ним согласны?

— У Муслима дикая была популярность, но среди определенных слоев населения — среди женщин от 12 до 82.

— Истерика, да?

— Еще и какая, со слезами! Во-первых, высокий красивый мужик, во-вторых, все модные песни пел...

— ...и как пел!

— Я не могу сказать, что был в восторге, поскольку, когда он в 63-м, если не ошибаюсь, году в Москве появился, мы уже Джими Хендрикса слушали, у нас уже другая была информация (улыбается). Да, для нашего времени Магомаев пел хорошо, он вообще очень грамотный парень был, Мусик...

— ...во всем!..

— ...но по вокальному мастерству недоучка. Вот Иосиф ноту брал — и мог держать ее долго, а Мусик никогда не мог, даже когда...

— ...в Оперном театре пел?

— Да, ведь почему он в Италию на стажировку поехал и вернулся оттуда ни с чем? Голос у него уникальный, но нужно было каждый день к педагогу ходить и эту вот мышцу — горло — укреплять, а он этого не делал и поэтому последние 20 лет перед выходом на сцену немножко выпивал. Ты понимаешь, какая штука? Мастер — будешь смеяться — это Лева Лещенко...

— А чего смеяться?

— Он ноту берет — и она у него ровная! Лева, кстати, и басом петь может — ему вполне под силу басовую партию исполнить. Лещенко, в общем, ноту держал, Иосиф держал, а Мусик не мог, но любимцем публики был — я видел, как машину, в которую он садился, поднимали и несли, и правительство всегда благосклонно к нему было...

— ...что немаловажно, конечно...

— Алиев старый сколько жил, столько ему помогал, а ведь Гейдар Алиевич очень влиятельным был человеком — не только в Азербайджане...

— ...но и в Москве...

С Юрием Никулиным Левон Оганезов 10 лет проработал в юмористической телепрограмме «Белый попугай». «10 лет она шла, и все смеялись, потому что хорошие артисты участвовали...»

— ...да, и Фурцева еще когда сказала: «Ой, это замечательный мальчик, приглашайте его...». Вот этого замечательного мальчика они обласкали, в 22 года заслуженного ему дали, понимаешь? — но он плюс ко всему кавказский человек, они это могут: Муслим же несчастного Бабаджаняна полностью задушил — в творческом плане. Все новое, что Арно писал, он обязан был сперва Мусику отдавать. Гуляев умолял: «Арно, ты можешь хоть по секрету, хоть другой фамилией подписавшись? Ну дай мне это: «Плывут в дома воспоминания...». Тот отвечал: «Юра, да он меня убьет!». Все, кто песни Арно исполняли, были вторыми после Муслима, хотя с вокальной точки зрения Иосиф пел лучше, но у Муслима что-то волшебное в тембре было...

— ...а это главное...

— ...вот понимаешь? Любую ноту послушаешь: ну, хорошо — и хорошо, и вдруг — как Паваротти!

— Почему Магомаев так рано ушел — на ваш взгляд?

— Ну, всего я не знаю, но это чепуха, когда говорят: «Вот, он был никому не нужен...» — его приглашали везде!
Увы, у него не было (громко вдыхает и выдыхает воздух)...

— ...сил?..

— ...дыхания — он сам себе аккомпанировал, все, но выдержать концерт не мог, сломался физически, хотя какая разница: Пушкин в 37 лет был убит — и все равно Пушкин! Муслим — гениальный человек, огромная веха в нашем искусстве, и не надо гадать, что было бы, проживи он 90 лет, — зачем?

«ЗЕЛЬДИН СКАЗАЛ: «ДРУЗЬЯ, МНЕ 97 ЛЕТ. ЭТО ТАК СТРАННО — МНЕ НИКОГДА СТОЛЬКО НЕ БЫЛО!» 

— Вы ведь и Зыкиной аккомпанировали...

— Людмила Георгиевна таким же волшебным тембром обладала, особенно в молодости, и она же первая исполнительница легендарных песен, правда, «Течет река Волга» и до нее пели...

— Марк Бернес...

— ...и Трошин тоже — там же мужской текст, но пока Людмила Георгиевна не исполнила... Она, кстати, песни для себя выбирала, а некоторые под нее и писали.

Она была замечательная, компанейская, к ней люди всегда льнули, у нее такая же привычка, как у Иосифа, была — после концерта всегда стол накрыть: мало ли, кто из коллег в городе на гастролях и как у него дела... Или же в театр мы шли — после выступления: разве сразу после концерта заснуть удастся? Поэтому хотя бы часик нужно было посидеть, а у Людмилы Георгиевны на гастролях всегда машина была, «Волга». Знаешь, как раньше: «Так, музыканты — в автобус, артисты — в машину»... От выездных концертов, на заводах, например, Зыкина никогда не отказывалась, работала много. Так же, как и Иосиф, — мы на Дальний Восток вечером вылетали, прилетали утром, часов в семь, и он говорил: «Так, всем бриться, завтракать — через час выезд». Ни сна, ни отдыха...

— Слушайте, он же иногда по шесть-семь часов кряду пел — как ваш мочевой пузырь это выдерживал? Так долго на сцене находились...

— Ну, духовики еще могли выйти, а я, к счастью, терпеть мог: аденомы не было (улыбается).

— Вы с Ларисой Голубкиной работали, когда она с Андреем Мироновым жила...

— И до того тоже! Лариса у Марии Петровны Максаковой в ГИТИСе училась, у нее был настоящий хороший оперный голос...

— Оперный?

— Да, она любые ноты брала — Лариска вообще классная вокалистка (какая она актриса, не мне судить, но пела здорово). Ей объяснили (не я причем), что голосить не надо, романсы так не поют, — и она пониже в тесситуре петь стала, даже где-то шептать, и это на ура проходило.

В общем, Лариса только ГИТИС окончила, и ее в Театр Советской Армии именно на роль Шурочки в «Гусарской балладе» взяли, потом в спектакле «Солдат и Ева» играла... В то время это был едва ли не лучший театр: большой оркестр, актеры прекрасные...

— Попов, Касаткина, Зельдин, Чеханков...

— Ой, «Учитель танцев» при полном аншлаге там шел, а Владимир Михайлович Зельдин даже сейчас Дон Кихота играл, прыгал почти до 100 лет...

— Потрясающе, да?

— Ну, не могу сказать, что потрясающе, но сам факт поражает: человек прожил 101 год! Когда очередной день рождения у него был и его поздравляли, он попросил кого-то из остряков какую-то фразу придумать — ему придумали, и он сказал (голосом Зельдина): «Друзья, мне 97 лет. Это так странно — мне никогда столько не было!». (Смеется).

«КОГДА НА ГОЛОВУ НИКУЛИНУ УПАЛ СОФИТ, ОН ДАЖЕ НЕ ШЕЛОХНУЛСЯ: НУ, ЦИРКОВОЙ... РАССМЕЯЛСЯ: «ПОТОМ ВСЕ СКАЖУТ, ЧТО БЫЛ В УДАРЕ» 

— Кстати, об остряках — вы же и с Вициным, и с Моргуновым, и с Никулиным работали...

— Нет, я был с ними знаком, конечно, но... Можно сказать, на одной сцене работали, а с Никулиным 10 лет программу снимали, которая «Белый попугай» называлась. Григорий Израилевич Горин осуществил этот проект посредством «РЕН ТВ»: его попросили сделать одноразовую программу к выпуску двухтомника анекдотов. Два богатых человека из Украины его издали — видимо, сами бывшие кавээнщики. Мы, признаюсь, думали, программа к выходу этой книги приурочена — и все, но оказалось, что рейтинг зашкаливает, поэтому пришлось еще одну делать, потом еще... 10 лет она шла, и все смеялись, потому что хорошие артисты участвовали.

Странное чудо произошло. Ты знаешь: анекдот — это жанр интимный, всеобщим достоянием его делать нельзя. С экрана вот рассказываешь, как в пустоту, — запомнили не запомнили, посмеялись или нет... Анекдот маленькой аудитории требует, а когда на огромную звучит, это сам жанр дезавуирует.

— Никулин все это цементировал, правда?

— Помню, снимаем мы — и после того, как кто-то неудачно прошел, софит ему на голову упал, но Юрий Владимирович даже не шелохнулся: ну, цирковой... Рассмеялся: «Потом все скажут, что Никулин был в ударе».

— Вицин и Моргунов Никулину уступали — по человеческим качествам, по силе таланта?

— Знаешь, они очень разные были...

— ...и очень странные, говорят...

— Нет, именно разные. Женя Моргунов невероятно образованный — хорошо на рояле играл, говорил по-французски...

— ...ух ты!..

— ...знал литературу, мог спектакль поставить... Образованнейший человек, с очень тонким вкусом, а то, что он делал, — маска. «Всегда быть в маске...

— ...судьба моя»...

— Вицин на редкость искренним был и йогой занимался — представляешь, йог: никогда не пил и не курил, на голове стоял, все такое... Это другой характер, но тоже, кстати, образованным был, а Никулин — цирковой артист...

— ...фронтовик...

— Да, в четырех местах контуженный, сразу после войны руку поднять не мог, но уже в 46-м заставил себя восстановиться — на одной руке подтягивался. Он и по проволоке на руках ходил...

— ...ничего себе!..

С Александром Ширвиндтом и Владимиром Винокуром, конец 80-х. «С Володей мы дурачились — романсы пели, песни, все подряд. Вовка-то музыкальный, проблем с ним быть не может»

— ...и говорил: «На ногах я поднос держал». Его так учили: клоун в цирке обязан уметь делать все то же, что и другие цирковые артисты. Юра с животными мог общаться: тигры ему хвостиками махали, обезьяна банан приносила...

— Абсолютно цирковой человек...

— Именно, а цирковые — они необычные: все остальные для них — это чужие, а цирк — родина, понимаешь?

— Вы Майе Кристалинской аккомпанировали — певице, которую я до сих пор не могу без волнения слушать...

— Вот как мы с тобой говорили, Дима: в тембре что-то такое было...

— ...завораживающее...

— Ох, Майя! Ты помнишь, как она пела: «Ах, здравствуй, аист!..

— ...мы наконец тебя дождались»...

— И вроде голоса особенного не было, и внешности тоже, и разгильдяйкой была страшной...

— ...да?...

— Ей: «Майя, на сцену!», а она: «Что? Уже?». Геологом была, по-моему, или филологом...

— Московский авиационный институт окончила...

— Во всяком случае, во время Московского фестиваля молодежи и студентов ее узнали — она там с ансамблем «Первые шаги» пела. Понимаешь, я утверждал и продолжаю утверждать: талант, если он настоящий, через асфальт прорастет...

— ...согласен...

— Не может он не пробиться, потому что это не ты, это вот оттуда (наверх показывает) — тебе. Так же, как хорошее произведение или мелодия не может исчезнуть, пропасть, потому что ее Бог послал, а ангелы с неба спустили...

— Он сам и проследит за тем, чтобы не пропала, правда?

— Ну, кого Он выбрал, тот и обязан... Мандельштам, кажется, говорил: «Я не сочиняю стихи — я их записываю» (улыбается).

— Сегодня песни Кристалинской вы иногда слушаете?

— Знаешь, у нас с Михал Ефимычем Швыдким и Леной Перовой была программа, которая называлась «Жизнь прекрасна», так вот, очень много песен Майка спела, без них не обойтись, и когда слушаешь, как кто-то их поет, так и хочешь сказать, что первой исполнительницей была Кристалинская.

Они для меня все не чужие и не забытые — это родные люди, кто на моих глазах жили и умерли. Все равно я их помню, и к тому же первое исполнение — это ведь очень важно!..

«ТОЛКУНОВА ЛЕЧИТЬСЯ НЕ ХОТЕЛА — ВОТ НЕ ХОТЕЛА, И ВСЕ! ЕЙ СКАЗАЛИ, ЧТО У НЕЕ РАК, А ОНА: «НУ И ПУСТЬ» 

— Еще одна певица, которой вы аккомпанировали и которая тоже, к сожалению, ушла, — Валентина Толкунова...

— Ой, это такое горе — ее смерть! Помню первые Валины концерты...

— ...джазовая певица когда-то была — при Саульском!

— Нет, не джазовая. Валю, поскольку пела она чисто, в вокальный ансамбль взяли — на бэкстэйдж, но она даже синкопы петь не умела. Там две девушки были, которые «тап-та-да, тап-та-да», а она — нет, а джазовой быть не могла еще и потому, что очень такая русская, распевная, до мозга костей славянка.

— Классная певица?

— Единственная в своем роде! Нет, еще одна такая была — Лидия Клемент...

— Да, давно — в 50-е годы...

— Вот у Вали, как у нее, инструментальное звукоизвлечение: Толкунова пела, будто на флейте играла, флейтовый звук, и даже эту песню детскую (напевает): «Кабы не было зимы в городах и селах...» — спела так...

— ...потрясающе!..

— ...что никто не хотел Анофриева слушать...

— ...«Спят усталые игрушки»...

С Евгением Петросяном. «После розыгрыша Винокура Женя никому ни слова не сказал — молчал как рыба»

— ...да, и даже моя младшая дочь, когда Олег пел, капризничала: «Не буду спать, пусть тетя поет!», а я с тетей уже работал.

...Господи, когда же это началось? В 72-м году были популярными ее песни «Поговори со мною, мама» (Мигуля написал), «Серебряные свадьбы» на музыку Аедоницкого и «Стою на полустаночке», которую в фильме «День за днем» Сазонова Нина Афанасьевна пела, и вот Валюша исполняет это в телевизионном концерте раз, второй, и на третий все бабы ее полюбили, кумиром домашних хозяек она стала.

Мы в Харьков, я помню, приехали, в Театр музкомедии, и там замечательный мужик был, который левые концерты устраивал. Я спросил: «Валечка, поедешь?». Она робко так: «А мне заплатят?». — «Заплатят. Сколько ты хочешь?». — «Ну, я не знаю... 50 рублей дадут?». Я: «100 дадут!», и вот работает Валя первое отделение, на улице женщины, не попавшие на концерт, стоят и радио слушают — им его провели, чтобы слышали, что Толкунова поет! Плакали при виде ее, шали дарили, просили: «Можно за вас подержаться?».

— Вы, когда она умерла, плакали?

— Ну, плакать я не умею... Я родных похоронил: папу, маму, брата, сестру — слез у меня нет, только горечь. Толкунова лечиться не хотела — вот не хотела, и все!

— Такое бывает...

— Ей сказали, что у нее рак, а она: «Ну и пусть»... Что-то сломалось в ней, понимаешь? — а ведь и выглядела замечательно, и звучала отлично. Может, фаталисткой была, думала, рассосется, но рак рассосаться не может, не может...

— Арлазоров тоже лечиться не хотел...

— Сначала не хотел, но потом, когда захотел, было уже цу шпет...

— ...поздно...

— Увы.

«ТО, ЧТО ЖЕНА КАРАЧЕНЦОВА СЕЙЧАС С КОЛЕЙ ДЕЛАЕТ, — НЕПРАВИЛЬНО. УЛУЧШЕНИЯ УЖЕ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ: НЕТ ПОЛОВИНЫ МОЗГА, И ЭТО КОЩУНСТВО» 

— Вы с Владимиром Винокуром работали, и довольно успешно: прекрасные номера были...

— С Вовкой самое веселое время было!

— Хорошие воспоминания остались?

— Да, мы с ним друзья, с Володей. Сделали одну программу — понравилось, а вторая, которую Хайт написал... Честно говоря, только артистом я быть не хотел, я музыкант и играть люблю, а играть мне там было нечего, потому сказал: «Володя, извини, но без меня». А вот эту пару ты помнишь — Клявер и Казаков? Рома Казаков и...

— ...Илья Олейников — конечно...

— Они сделали, но мне-то там показать было нечего, и я к Кобзону возвратился. А нет — к Андрюше Миронову пошел...

— ...не худший вариант...

— ...и много городов мы объездили. Было предложение обратно к Кобзону вернуться, но я сказал: «Не-е-е, я Андрюшу ни на кого не променяю», и пять с половиной лет мы работали — до последнего дня его жизни!

Знаешь, Дима, у меня фильм есть любительский, снятый, как говорится, дрожащими руками за два дня до смерти Андрюши. Мы в Риге на гастролях были — сперва в Шауляе концерт, потом послезавтра у него «Безумный день, или Женитьба Фигаро» в Риге, а послепослезавтра должны были опять в Шауляй ехать — на второй концерт, и билеты все были проданы! Вот у меня съемка этого первого концерта есть, и вдруг через день Андрюша умирает — на сцене...

Причем я не стесняюсь сказать, и пусть все знают: была возможность оставить его в живых, но Кандель, который, кстати, зятем Кобзона был, — замечательный нейрохирург, умный, математического склада ума человек, Голубкиной и Ширвиндту сказал: «Лариса и Шура, я могу его спасти, но он будет растением. Вы такого Миронова хотите?». Они ответили: «Нет».

Не хочу никого осуждать, но то, что жена Караченцова сейчас с Колей делает, — неправильно. Все, кто его любят, не могут на такого человека смотреть, понимаешь? Улучшения уже быть не может: нет половины мозга, и это кощунство, но это ее личное дело...

— Кому было аккомпанировать легче всего и кому — сложнее?

С Иваном Ургантом

— Никому не сложно. Вот смотри, Дима, ты — замечательный журналист. Не знаю, чем ты еще занимаешься, ты еще спортсмен, хорошо в морду дать можешь, но журналист, повторяю, замечательный и сразу отличить можешь: вот этот человек — непрофессионал, он плохие вопросы задает, не умеет слушать, перебивает... Ты знаешь и соблюдаешь законы жанра — своего, и я тоже законы жанра соблюдаю, и первый...

— ...не работать с теми, кто...

— Нет, если кому-то аккомпанирую, неважно, почему и что это за артист, я стараюсь, чтобы выглядел он достойно. Во-первых, я должен точно знать, что мне нужно играть, а во-вторых, обязан поднять этого артиста до самого верха, насколько смогу.

— Кого легче всего было поднимать?

— Ну, Иосиф Давыдович в поднятии не нуждается (улыбается) — с ним интересно было работать всегда...

— Школа!

— Профессионализм! С Олегом Анофриевым очень легко было, с Володей Винокуром мы вообще дурачились — романсы пели, песни, все подряд. Вовка-то музыкальный, никаких проблем с ним быть не может, а что касается немузыкальных людей, вернее, тех, у кого свое представление о музыке... Например, Андрей Александрович Миронов, несмотря на то что патологически музыкальным был, музыке никогда не учился, ему надо было сперва песню напеть, и Максиму Галкину точно так же — ему проще спародировать, чем новое исполнить. Показывает мне ноту: «У-у-у» — и спрашивает: «Что это — по камертону?». Я: «Это ля». На следующий день снова показывает: «Правильно?». На следующий!

— Талантливый!

— Я удивляюсь: «Слушай, как можешь ты ноту ля держать?». — «Ну ты же мне дал...».

— А уши на что, да?

— У всех разные способности, хотя все талантливые, и помочь человеку, с которым работаешь, — обязанность аккомпаниатора.

«МУЗЫКА — ЭТО НАРКОТИК, НО ДОСТИЧЬ СОВЕРШЕНСТВА В НЕЙ НЕВОЗМОЖНО, ПОТОМУ ЧТО ИДЕАЛ — ЭТО ГОРИЗОНТ: ТЫ ПРИБЛИЖАЕШЬСЯ К НЕМУ, А ОН ОТДАЛЯЕТСЯ» 

— У вас огромный диапазон жанров — вы себя виртуозом считаете?

— Не-е-ет, ты что, но не постесняюсь сказать, что мне надо неделю позаниматься, после чего выйду и концерт Моцарта с оркестром сыграю, концерт Бетховена... Да я и так каждый день занимаюсь.

— Неужели ежедневно?

— Да — а вдруг понадобится? (Сме­ется).

— От игры до сих пор кайфуете?

— Это как марихуана — втянулся, и все. Музыка — это наркотик, но достичь совершенства в ней невозможно, потому что идеал — это горизонт: ты приближаешься к нему, а он отдаляется. До совершенства дойти никому не под силу, и именно потому к нему надо все время идти.

— Какую музыку любите вы играть и какую — слушать?

— Слушать люблю классику, но в избирательном составе и избирательном исполнении, оперу обожаю, но только не целиком — целиком не могу.

— То есть «Хованщину» от начала до конца не осилите?

«Андрей Александрович Миронов, несмотря на то что патологически музыкальным был, музыке никогда не учился»

— Знаешь, что? Вот представь себе, что «Царскую невесту» Римского-Корсакова я лучше сам поиграю, потому что это изумительная музыка, но с вокалом свою притягательность она теряет. Так же, как Второй концерт Рахманинова лучше играть, чтобы два фортепиано было, чем с оркестром, — оркестр в этом произведении меня раздражает, а слушать джаз-рок предпочитаю — это жанр, который раньше меня родился.

— Вы же, я знаю, и Мадонну, и Леди Гагу слушаете...

— По надобности. Мне и рэперы нравятся — американских слушаю с удовольствием! Мой жанр, конечно, слушаю тоже, «битлов» наизусть знаю. Не все мне теперь уже по душе — я джаз-роком увлекся. Кстати, в 2008-м 40-летие ансамбля Tower of Power было, я посмотрел, как эти пожилые люди...

— ...дядьки взрослые...

— ...40 лет спустя собрались и играли так, будто только что музыкальную школу окончили, — с таким кайфом! И еще я на концерте в Нью-Йорке был, где Стинг по новой группу The Police собрал. Все, кто с ним пластинку в 77-м году записывали, приехали, вновь отрепетировали — на тех же инструментах, в том же составе... Так трогательно было, когда весь зал на Таймс-сквер стоя вместе с музыкантами все песни пел!

— Нынешняя российская эстрада вам нравится?

— Знаешь, судить не берусь: у меня мой вкус просто. Например, от того, что как смешное показывают, мне почему-то не смешно, хотя ребята способные есть — те же «Уральские пельмени».

— Галустян, Светлаков — это смешно?

— Они замечательные, но как бы тебе сказать... На концерт к ним не пошел бы — я уже устарел.

— А из певцов кто нравится?

— Нераскрытых много. Ты этот проект — «Голос» — видел?

— Да...

— Сколько у нас голосов шикарных, а у вас! Везде много — за это бы взяться! Талант помощи требует, подъема, первоначального инвестирования, а иначе погибнет, и не он потеряет — мы все потеряем!

«В НЬЮ-ЙОРКЕ ЧЕЛЕНТАНО КО МНЕ ПОДОШЕЛ И ПО-АНГЛИЙСКИ СКАЗАЛ: «НЕ НАДО, СЫНОК, КРОМЕ МЕНЯ И ТЕБЯ, ЭТУ МЕЛОДИЮ В ЭТОМ FUCKING ГОРОДЕ НИКТО НЕ ЗНАЕТ!» 

— Челентано за что вас благодарил?

— Был такой случай: я во французском ресторане в Нью-Йорке работал, хотя еда там русская была, как ни странно: икра черная, икра красная... Однажды туда Челентано со своим администратором пришел, я его увидел и его хит Soli заиграл: падам-падам-падам-падам-падам-падам-пададам... Он ко мне подошел и по-английски сказал: «Не надо, сынок, кроме меня и тебя, эту мелодию в этом fucking городе никто не знает!». (Хохочет). Он на Нью-Йорк зол был: его там не узнавали, понимаешь?

— А за что Хулио Иглесиас вас обнимал?

— Один наш... как бы его назвать? Акула бизнеса...

— ...так...

Иосиф Кобзон, Евгений Леонов, Левон Оганезов, Лев Лещенко и Владимир Винокур в Нью-Йорке, начало 90-х

— ...день рождения для своей жены в Барвихе устраивал, и она попросила: «Пусть Хулио Иглесиас приедет!». Муж самолет послал, и Хулио с аппаратурой в 40 тонн прилетел — видимо, за хорошие деньги. Всю эту аппаратуру в небольшом зале расставили, хотя ее было бы достаточно, чтобы Дворец спорта озвучить, заиграли, вышел Иглесиас: «No, no, no!» — всех выгнал, одного клавишника и гитариста оставил, барабанщика щетками заставил играть... Это на репетиции, а потом, значит, концерт, а я со своим ансамблем фуршет играл. Играем-играем, ведущая Хулио Иглесиаса объявила — поаплодировали, а он такой певец, которого надо слушать. Гости первую песню послушали, на второй разговаривать начали, а мне стыдно — я рядом стою! Ну а на третьей песне все...

— ...выпивать и закусывать стали?

— (Кивает). Чего-то поели, потом танцевать пошли — и вообще на него не смотрят. Смотрел и слушал его я один, и он, видимо, решил, что я и есть заказчик (улыбается). Ну, я слушал, хлопал: его волшебный тембр мне нравится! Иглесиас тихим голосом поет, но женщины плакать должны...

— ...как минимум...

— ...а мужчины прослезиться хотя бы, а эти люди ели устриц и танцевали. Хрен с ними, но понимаешь, какая штука? Он, в общем, сошел в зал — я ему руку подал, потому что там высоко, и он меня обнял: есть фотография. Надя, мой директор, сказала: «Левон Саркисович, по-моему, он думал, что вы и есть заказчик!». (Смеется).

«МНЕ КАЖЕТСЯ, ЕСЛИ ЗА МЕМУАРЫ ВОЗЬМУСЬ, ТУТ ЖЕ ПОМРУ» 

— Лев Лещенко рассказывал мне о жуткой трагедии: в 1972 году пародист Виктор Чистяков сел в самолет Ан-10, который где-то под Харьковом упал. Знаю, что тем самолетом, помимо самого Лещенко, должны были лететь и вы, но Лев Валерьянович уговорил вас этого не делать...

— Ничего подобного, пусть Лева не врет. Был вечер Фрадкина — по-моему, в Колонном зале Дома Союзов, и нас не отпустили: мы должны были там участвовать. Разбился барабанщик, с которым мы вместе работали, Журавский Володя, пианист Марик Рубин, да много кто...

— Вы почувствовали, что смерть мимо прошла?

— Ты знаешь, это не первый и не последний раз, когда она рядом была, — уже самолет у нас падал...

— Кошмар!

— Летим мы над Леной, самолет Ли-2, четырехкрылый, перегружен, на высоте сколько-то там метров холодный и теплый воздух встречаются, как бы безвоздушное пространство образуется, и вот в этом месте самолет начал падать. Хорошо, что он с крыльями, не вертолет все-таки — аккуратненько сел на воду и в глиняный берег врезался. Представь, поздняя осень, где-то конец сентября: морозов еще не было... Въехали в грязь, в глину! Высокий берег был, 15 музыкантов и шестеро артистов сидят, а деваться-то некуда! Вот такая была история — нас трактор потом вытянул.

— Мемуары вы написать не хотите?

— Нет, ты знаешь, мне кажется, если за них возмусь, тут же помру.

— Людмила Сенчина мне говорила, что композитору Шварцу достаточно было довести девушку до рояля — вам тоже?

«Как женился — никакие девушки меня не интересовали, разве что глазами поесть»

— Людмила Петровна ошиблась (царство ей небесное, я ей часто акком­панировал)... Это фразу, которая будто бы про Шварца, произнес в свое время Дмитрий Яковлевич Покрасс, который видел в жизни мало, — у него во-о-от такой толщины линзы были (улыбается). Отличался Покрасс, знаешь, чем? Он пел песни, и, как назло, в каждом слове была буква «р»...

— ...которую не выговаривал?..

— Да, но его все время в Центральный дом Советской Армии приглашали, и вот он начинал петь (поет, картавя): «Мы кр-р-расные кавалер-р-ристы, и пр-р-ро нас былинники р-р-речистые ведут р-р-рассказ...». Или же: «Утр-р-ро кр-р-расит нежным светом стены др-р-ревнего Кр-р-ремля...».

Присутствующие, в том числе высокопоставленные военачальники, сидели и ему подпевали! Как Буденный сказал: «Полезный еврей»... (Хо­хочет).

— То есть вам доводить поклонниц до рояля вовсе не обязательно?

— Вот это Покрасс говорил — о себе! У него спрашивали: «Дмитрий Яковлевич, а девушки вам зачем?». — «Вы меня только к р-р-роялю подведите!». (Смеется).

— Девушки к вам, думаю, и так липли — без рояля...

— Ты знаешь, донжуаном я никогда не был — я всегда был донкихотом. Вот как женился — никакие другие девушки меня не интересовали, разве что глазами поесть.

— Сколько вы с женой прожили?

— 49 лет.

— У вас две дочери...

Левон Саркисович с супругой Софьей, дочерьми Марией и Дарьей и зятьями 

— ...и три внучери! (Улыбается).

— Все в США живут...

— ...да...

— Чем дочки занимаются — музыканты?

— Нет, были музыкантами. Старшая театры возит, балет, группы разные, фестивали в Нью-Йорке устраивает — она арт-менеджер, у нее хорошая фирма, Maestro Artist называется. Уже много лет работает, и очень успешно, а младшая — пиарщик в Нью-Йоркском университете. Спрашиваю: «Кого же ты там пиаришь?». — «Папа, у меня одни академики и профессора».

— Вы одиночество предпочитаете, правда?

— Когда на рояле играю, да (смеется), но после нет — у меня много приятелей. Григорий Ильич Ковалевский, директор оркестра «Виртуозы Москвы», Вова Спиваков, Вова Винокур — все мои друзья старинные.

«ПЕТРОСЯН, НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО ВРОДЕ И ОСТРОУМНЫЙ ЧЕЛОВЕК, ТУГОДУМ НЕМНОГО» 

— У вас выдающееся, на мой взгляд, чувство юмора, и знаю, что вы многих разыгрывали...

— Не-не-не, Дима, я стесняюсь, ты что?!

— Тем не менее Петросяна вы с Винокуром разыграли...

— Ну, это, конечно, Вова придумал — я только поддакивал. Дело в Мексике было, целый день по жаркому Мехико ходить надоело, и мы сперва композитора одного разыграли, а потом Женю решили. Володя в номер ему позвонил и измененным голосом с сильным акцентом спросил: «Гаспадын Пэтросьян?». — «Да, слушаю». — «Ми узнали, что ви здэс...».

«Интересно!» — Женя в ответ: повелся! Он, несмотря на то что вроде и остроумный человек, этой профессией занимается, тугодум немного (улыбается). «Здэс у нас армянская общына, ми хатим вас пригласыт в гости...», а в группе три армянина было — Жорик Мовсесян, я и он. Вова спросил: «У вас в группэ армяне ещо есть?». Женя: «Нет-нет, я один!». Я про себя: «Вот сволочь! Ладно-ладно...». Решили: раз так, крутим его до конца. «Внизу машина стоит, — Вовка сказал (и там действительно машина была — гостиничное такси без шашечек. — Л. О.), — садитэс в нее и езжайтэ на площад Гарибальди, ми вас там будэм встречат». А это самая далекая от нашей гостиницы точка.

Ну, Петросян, конечно, потом не рассказывал, но мы в курсе: сел он в автомобиль, на площадь Гарибальди поехал, никто его не встретил, вернулся Женя обратно, 60 долларов истратил — мексиканских, правда...

— ...но все равно вы плохие люди...

— ...и никому ни слова — молчал как рыба.

— Вы открылись ему потом?

С Дмитрием Гордоном. «Очень жалею, что давно в Украине не был, — люблю вашу публику, отзывчивую, музыкальную и вообще замечательную»

— Нет! (Cмеется). А вот еще один смешной случай. Прилетели мы как-то с Винокуром и другими коллегами в Алма-Ату — большие концерты тогда, в советское время, там были. Выходим, и Женя с нами — несмотря на жару, в плаще и кепке... Ну, хорошо, стоим, автобуса ждем, и мимо совершенно классический казах проходит: войлочные сапоги, нагайка в руках, стеганый халат, шапочка такая — ну, казахский дедушка, а поскольку Винокур первый стоит, он к нему подошел и спросил что-то типа: «Шакбалдак кунак унде?». Володя ему в тон: «Абдалдак бунакуве!» — и казах в ту сторону пошел, куда ему указал Винокур.

Молчок, все удивлены, и тут Евгений Ваганыч поинтересоваться решил (голосом Петросяна): «Володя, а ты что, по-казахски, что ль, понимаешь?». Володя ему (голосом Винокура): «Дык это... В одной стране живем, в городах разных бываем — надо же пару слов-то знать». Думаю, Женя до сих пор уверен, что Володька по-казахски понимает...

— В конце беседы, Левон Саркисович, попрошу вас, учитывая, что вы 10 лет этим в программе «Белый попугай» занимались, анекдот рассказать...

— Грустный тогда, ладно? Человек у Бога спросил: «Господи, ну почему девушки такие нежные, вежливые, ласковые, а женщины — злые, желчные, раздражительные?», и Бог ответил: «Да потому что девушек делаю я, а женщин — ты!».

Знаешь, на прощание скажу: я очень жалею, что давно на Украине, или, как сейчас принято говорить, в Украине не был, — люблю вашу публику, отзывчивую, музыкальную и вообще замечательную. Столько лет на гастроли приезжал, а перестал — и такое чувство, будто у меня уши отрезали! Очень жалко, я с удовольствием приехал бы с кем угодно.