(Продолжение. Начало в № 16)

«В ТО, ЧТО МАЙДАНЫ УЛУЧШЕНИЕ ПРИНЕСТИ МОГУТ, НЕ ВЕРЮ. ЭТО ВСЕГДА ДЛЯ МЕНЯ ТЕАТР — Я ВИЖУ: СЦЕНАРИЙ ЕСТЬ, РЕЖИССЕР» 

— Политикой ты интересуешься?

— Да.

— Ну а последний Майдан для Украины благом, на твой взгляд, стал?

— Нет, но мне и первый не понравился — честно тебе скажу. Я же там рядом живу, и пусть на меня не обижаются, но заварухи такие не люблю, не верю в то, что они улучшение принести могут. Это всегда для меня...

— ...потрясение?

— Нет, театр, я вижу: сценарий есть, режиссер, мне это видно — у меня же под окнами все происходило.

— Есть артисты, массовка...

Андрей Данилко, середина 90-х

— ...и люди, которые абсолютно искренне в Майданах участвовали — и в первом, и во втором, но у меня, повторяю, доверия ни к од­ним, ни к другим не было.

— Что с Крымом и Донбассом произошло, как ты считаешь?

— Ну, Крым аннексирован, и мне непонятно, почему за него не боролись. Думаю, его отдали... В некоторых политических ситуациях не очень я разбираюсь, но понять не могу, как можно было взять и отдать.

— Я тоже до сих пор этого не понимаю...

— Там же куча наших войск была, и все раз — собрались и уехали. Им сказали...

— Тоже театральную постановку напоминает?

— Да, и ты знаешь, раньше я как-то думал, что политики в интересах страны действуют. Ну опять же ты правильно говоришь, что артистам комментировать подобные вещи, наверное, не стоит...

— Ну а что, артисты не люди?

— Нет, я имею в виду, что для этого эксперты, специалисты есть... Все-таки в предмете разбираться надо, но, понимаешь, я никому не верю, вообще! — ни этой стороне, ни той.

— Я тоже...

— Постоянные подмены понятий, попытки какими-то лозунгами прикрыться... Только и слышишь: все мы так Украину любим! — и при этом понимаешь: она разваливается...

— ...на глазах. Знаешь, мне вот процесс декоммунизации на самом деле нравится, потому что я хорошо историю знаю и знаю, какие беды Украине коммунистическая власть и эти все ребята принесли. Скажи, а как ты к декоммунизации, к изменению названий улиц и площадей, к сносу памятников относишься?

— Ужасно, и когда на вопрос: «Где магазин находится?» — отвечают: «На Артема», — никто это как чью-то фамилию не воспринимает.

— На вулицi Сiчових стрiльцiв...

— Вообще, «на Артема» — это местонахождение, а сейчас, когда какие-то улицы слышу, не понимаю, где это.

— Омеляновича-Павленко, наприклад...

Николай Басков, Евгений Петросян, Андрей Данилко, 90-е

— Ну, вообще... Я в Полтаве на улице Розы Люксембург жил — ее «Розочка» называли, и для всех это не имя человека, а такое название было. Сейчас ее в улицу Раисы Кириченко переименовали — да, землячка моя, я ее знал...

— ...«Мамина вишня в саду»...

— ...и «Я козачка твоя»... Она хорошая была артистка, я ее очень любил, но не понимаю, улицу переименовывать зачем, мне это непривычно. Я еще согласен, ког­да исторические названия возвращают, и мне кажется, если уже переименовывать, то спорные фамилии улицам давать, к которым через 20 лет отношение поменяется, не надо.

— Может, тебе проспект Бандеры не по душе?

— Мне не нравится.

— Странно...

— А почему?

— Это я так шучу — мне тоже очень не нравится...

— Он споры вызывает, он провоцирует... Ну, не знаю. Нейтрально назовите: «Пройду по Абрикосовой...

— ...сверну на Виноградную»...

— Тогда это хотя бы никаких протестов вызывать не будет, да? Мне вот Крещатик, Прорезная по кайфу — какая-то смысловая нагрузка тут есть, а почему тот проспект имя Бандеры носит, понять не могу.

«КАКИМ СЛЕДУЮЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ ДОЛЖЕН БЫТЬ?». — «НЕ ЗНАЮ — ВОТ Я НИКОГО НЕ ВИЖУ» 

— Что не как артист, а как человек, как гражданин о происходящем сегодня в Украине ты думаешь?

— Знаешь, я все-таки руководитель кол­лектива, у меня 26 человек: музыканты, балет, световик и так далее — которые от меня где-то зависимы (так же, как я и от них), мне им максимально удобные условия создать хочется... Я, в принципе, мог бы и не выступать, но работаю, чтобы они зарабатывали, я могу без гонорара сниматься, но деньги для ребят выбиваю, и мне бы хотелось, чтобы президент нашей страны так же о людях заботился...

Мне непонятно, как можно только о себе думать — у меня в голове это не укладывается. Сегодня Андрей, менеджер наш, меня спросил: «Следующий президент каким должен быть?». — «Не знаю, — ответил, — вот я никого не вижу», а ты, Дима, кого-то у нас видишь?

— Пока нет — все, кто есть, решительно мне не нравятся. Ты, кстати, знаю, конфеты «Белочка» любишь — я тебе рошеновских приготовил, чтобы лучше думалось, каким президент должен быть...

— «Белочка»... (Разворачивает).

— Не такая, конечно, как в советское время...

— Нет, вообще — я даже ту этикетку помню.

— Желтенькую...

Верка Сердючка танцует с президентом Беларуси Александром Лукашенко на «Славянском базаре», 2007 год

— Когда нам новогодние подарки давали, мы в них рылись, «Белочку» искали, потому что это вип-конфета была.

— Черный шоколад и орешки — объеденье!

— Да, вкусно было.

— Ну, это уже не та «Белочка» — давай я ее назад положу. Итак, тебе происходящее сегодня не нравится, и мне тоже, а ощущения, что дураков вокруг больше стало, у тебя нет?

— Мне кажется, столько же и было, просто мне почему-то... Ну как сказать... Некоторые вещи меня поражают, люди удивляют, которые вчера... Сейчас они все на меня опять обидятся...

— А на обиженных воду возят...

— Ну да, мне же не привыкать... Нет, не хочу о них говорить, лучше другое что-нибудь спроси...

«ПЕРВОЕ МЕСТО НА «ЕВРОВИДЕНИИ» ДАЕТСЯ — НИЧЕГО ПРОСТО ТАК НЕ БЫВАЕТ» 

— В свое время в России большой шум из-за твоей песни «Dancing» поднялся — утверждали, что ты там «Russia, goodbye!» спел, а ты от этих слов всячески открещивался, говорил, что это ошибка, эффект незнакомого языка. Что же на самом деле было?

— На самом деле «Lasha Tumbai» было.

— Жаль — я думал, ты пророк и уже тогда понял, что Украине пора «Russia, goodbye!» сказать...

— Послушай, это первая против меня заказуха, которую реально в народ запус­тили. Я-то по своей наивности подумал, что людям действительно это послышалось, на «Пусть говорят» приехал, недогадливый, и рассказывал: «Ребята, вы не так поняли»...

— Там-то и началось...

— Там началось... «Подожди! — думаю. — Что-то не то происходит» — все на свои места встало, когда мы уже на «Евровидении» были. Мы фаворитами 2007 года и стали, если по-честному, конкурс выиграли, но первое место из-за политической ситуации в Украине нам не дали. Оргкомитет «Евровидения» так рассудил: «Господи, это опять там проводить... А с кем договариваться? С кем работать?», то есть реально Сердючка номер один 2007 года была — это однозначно.

— Ну да, самое яркое выступление!..

С «мамой» Инной и Жераром Депардье

— На оглашении результатов я с наушниками сидел, мы должны были второй раз свою песню петь — в принципе, к этому все шло, но Сербия выиграла. Потом мне сказали: «Анд­рей, долго качели были: давать — не давать», ведь первое место дается.

— Дается?

— Конечно, ничего просто так не бывает. Вдумайся: Руслана ког­да выиграла? Перед «оранжевой революцией». А Джамала?

— Когда Крым аннексировали...

— Момент противостояния: Россия — Украина, и помнишь, когда цифры голосования показывали: кто — Россия или Ук­ра­ина? — они это специально делали. В любом случае все в политику упирается, но я же по наивности повеселить всех хотел, и то, что вокруг песни «Dancing» устроили, — это заказуха Кости Эрнста была 100 процентов, потому что его личному проекту группе «Серебро» дорогу я перешел, а их на второе место готовили, — это я потом уже понял. Они не ожидали, что Сердючка так для Европы пойдет, а за нами просто толпы ходили, я, как Майкл Джексон, себя чувствовал — мы на вечеринку приходили, когда там интервью у участников брали, а все их бросали и к нам бежали.

— Они такого просто еще не видели...

— Во-первых, это позитивно было, а во-вторых...

— ...ново...

— ...не украдено. Все сами сделали: песню написали, костюм и звезду придумали, танец поставили, и когда о суммах, которые у наших артистов на «Евровидение» уходят, слышу, поражаюсь: а куда они их тратят? 500 тысяч долларов на поездку — ты вдумайся! Мы, может, 100 тысяч потратили — это с клипом и со всем гамузом.

— Когда эта травля началась, кто-то из России, из коллег по цеху тебя поддержал?

С Машей Распутиной, Филиппом Киркоровым, Аллой Пугачевой, 2003 год. «С Филиппом у меня натянутые сейчас отношения. Может, обиделся...»

— Конечно — Пугачева, Киркоров: многие, скажем так, поражены были. Я после этого на «Славянский базар» приехал, и, мне кажется, весь Витебск сбежался — Баба-яга пожаловала! Нескольких человек накрутили, и ко мне в гримерку Игорь Николаев заходит, так вот оглядывается и спрашивает: «Между нами, девочками, скажи, а что ты спел? «Раша...». Я: «Игорь!».

— Больные на голову!..

— Нет, просто реально такая атака на меня в России была.

— А если бы даже спел — ну что тут такого?

— Но я же этого не пел, а все каналы для меня закрыли — я даже возразить ничего не мог. В то время интернет не так раз­вит был — конечно, если бы в сети...

— ...одно обращение разместить — все...

— ...все бы закончилось, но я, по всей видимости, Костю Эрнста настолько вывел, что он до сих пор — 10 лет прошло! — не успокоился, и сейчас, когда обо мне разговор заходит, его просто трясет.

«НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ, КАК ПУГАЧЕВА МЕНЯ ПОДДЕРЖАЛА, — ОНА ЧЕЛОВЕК БИТЫЙ» 

— Сегодня с Пугачевой и Киркоровым ты общаешься?

— Ну, мы же там, в России, не бываем.

— По телефону хотя бы...

— С Филиппом у меня какие-то натянутые сейчас отношения.

— Серьезно?

— Может, обиделся... Я его знаю: он такой...

— ...переменчивый...

С Борисом Моисеевым

— Да. Был момент, когда у него творческий вечер на «Новой волне» в Сочи планировался, и он меня пригласил, но участие в этом принимать я не захотел, честно тебе скажу.

— Понимаю...

— Во-первых, у меня сил не было, а во-вторых, публично, на экране, мы не выступаем. Многие понять этого не могут и как какую-то блажь, каприз воспринимают: ну ты же друг! — но мы сейчас паузу взяли, позиция у нас такая.

— Как тебе кажется, Пугачева то, что между Россией и Украиной сейчас происходит, понимает?

— Конечно, и знаешь, человеком, который первым до меня после «Евровидения» дозвонился, она была. «Андрюха, — сказала, — это такая заказуха!», а я не могу понять, о чем речь. Оказывается, там, на российском телевидении, программы выходили, где меня просто уничтожали.

— Да, я помню...

— Разносные...

— ...ни за что ни про что...

— Вообще, на пустом месте меня размазывали, и Ларису Долину, (я потом ей спасибо сказал) спросили: «Ну вы же слышали, как «Russia, goodbye!» он пропел?». Она в ответ: «Он такого не пел — я что, глухая?». Моментально рекламную паузу объявили — слили ее, понимаешь? Я в Москву прилетел, девочки на «випе» в аэропорту (ну, когда послеполетные формальности мы там проходим) прекрасно меня знают, тысячу раз я им фото подписывал: Анжеле, Снежане, еще кому-то, и вдруг одна из них говорит: «Шапку снимите». Я снял. Долго в паспорт смотрела: «В конец очереди встаньте». Ну то есть настолько людей накрутили...

— Кошмар...

— И тут теле- и радиоведущий Миша Козырев, который на моей стороне, мне по телефону звонит: «Андрей в прямой эфир сейчас выйдешь?». «Эхо Москвы» или «Серебряный дождь» — не помню, какая радио­станция была, а там музыканты — целая бригада вплоть до Гребенщикова — «Евровидение» обсуждали, и я какой-то текст произнес: «Ребята, этого просто не было, я не могу понять, что за травля, с чем она связана» — а я и правда сообразить не мог, что происходит. Ну, как-то поговорили... Миша меня потом набрал: «Они, все эти музыканты, сидят и между собой говорят: п...дит (беззвучно)». Типа: ты всех убеж­даешь, что чашка белая, а они мне доказывают, что черная»...

— У всех, что самое интересное, уши есть...

— Вот понимаешь, ситуация... Даже не могу объяснить, что это за чувство, когда все тебе говорят, что ты это пел, и ты реально виноватым себя чувствуешь, и Пугачева — это ж не то, что я ее просил! — сама по каким-то редакторам ходила, слово замолвить за меня пыталась...

— Ходила?

— Да-да-да, и она первая, когда открытие радио «Алла» было, зная, в какой я ситуации, меня пригласила. Объявила нас — ну, Алла же может себе позволить ни на кого не оглядываться: «Та пошли они все!». Мы вышли и так круто выступили — все эти артисты с ума сошли, так орали. Они, что делать, не знали. Там несколько столов было — типа, для почетных гостей, а остальные стояли, и вот я сижу (а другие стоят!) и со всеми через плечо разговариваю (показывает, что они в лицо заглядывают).

— Рабы...

С Ольгой Аросевой в развлекательной программе «СВ-шоу», конец 90-х

— «Какой ужас!» — думаю. Конечно, я никогда не забуду, как Пугачева меня поддержала, потому что она человек битый, и то же самое — Кобзон: он всегда интересовался, как у меня дела, кто, что... Сколько в советское время Лапин, председатель Гостелерадио, из эфира артистов поубирал, сколько так судеб поломал! Сейчас, слава богу, время другое, от телевидения ты независим. Завтра я новый шедевр сделаю...

— ...в интернет запустишь...

— ...и все его увидят, но сами эти интриги, козни ужасны, и когда Первый канал в России фильмы выпускает, где с сожалением о загубленных судьбах артистов, таких, как Мулерман и другие, рассказывают, я думаю: «А ты же, Костя Эрнст, то же самое делаешь, причем только из-за того, что гордыня у тебя такая». Взрослый человек с Веркой Сердючкой воюет — ну, это вообще!

«КОГО-ТО ИЗ КОЛЛЕГ ОСУЖДАТЬ, ТЕМ БОЛЕЕ ТРАВЛЮ РАЗДУВАТЬ Я НЕ СОБИРАЮСЬ: ЕЗДИТЬ ИЛИ НЕ ЕЗДИТЬ В РОССИЮ — ЭТО ВЫБОР КАЖДОГО» 

— Когда после аннексии Крыма, пос­ле того, как российские войска на Донбасс вошли, я видел, как наши звез­ды в Россию выступать ездят, в душе у меня буря негодования поднималась. «Ну как же так, — думал, — разве можно представить, чтобы в советское время, когда война Советского Союза с Германией шла, Клавдия Ивановна Шульженко или Леонид Осипович Утесов в Гамбурге или во Франкфурте выступали?». Ну а потом (я про свою трансформацию говорю) подумал: «Да, это плохо, но чем эти артисты от пары миллионов гастарбайтеров, в том числе с Западной Украины, отличаются, которые в Россию, несмотря на войну, едут, от многих наших бизнесменов, которые как ни в чем не бывало гешефт делать там продолжают? Как ты к коллегам относишься, которые по-прежнему в России работают?

— Ты знаешь, я только о себе могу говорить, и кого-то осуждать, тем более травлю раздувать не собираюсь — это выбор каждого. Я против выходок, которые такие деятели, как «свободовец» Игорь Мирошниченко, устраивают — с ним даже когда-то сцепился. Помнишь, он потасовку возле кон­цертного зала «Украина» перед сольником Ани Лорак за­теял? Это на глазах ОМОНа происходило, в который еще бутылки бросали, и я вот думал: «Да что же это за ОМОН? Почему не вмешиваются, когда 26 каких-то придурков концерт срывают?». Не нравится вам певица — не ходите, билеты не покупайте, это ваше право: вы ее позицию или еще что-то не принимаете...

— ...гривной голосуйте...

— Нет, мама Каролины на концерт идет — у нее цветы вырывают, топать начинают, и я понимаю, что эту картинку с депутатом, который там бегает и такие вещи творит, в Москве потом покажут: вот что в Украине у нас происходит. У меня вообще впечатление, что эти «борцы» на российскую пропаганду работают.

— У меня давно такое впечатление...

— Как это может быть? Почему полиция на подобные штуки не реагирует? И вот артисты виноваты...

— С Ани Лорак ты по-прежнему дружишь?

— Конечно. Ты пойми: звездное время артиста — а это юность, молодость — быст­ро проходит...

— Я понимаю...

— И это не тот случай, когда Шульженко в оккупированный Минск приехала бы, не тот пример. Тогда враги понятны были...

— Ну, сейчас тоже — 10 тысяч человек погибло: что с этим делать?

— Я с тобой согласен, но есть ведь люди, для которых две страны одинаково родные... Допустим, я там, в России, в каких-то семьях на заказных концертах выступаю: жена — украинка, а муж — русский или еврей. Все: «Андрей! (если честно, обращение «Вера» чуть-чуть меня напрягает. — А. Д.). «Червону руту» давай, что-то на украинском!», и ты понимаешь, как эти люди переживают из-за того, что происходит.

— В России между тем ты показываешься или последние четыре года туда ни ногой?

С Романом Виктюком

— Большие концерты — их еще кассовыми, афишными называют — я вообще не даю: ни здесь, нигде, но корпоративы бывают — их мы у людей, с которыми уже долгие и нормальные отношения сложились, работаем.

— Я все-таки российские каналы смот­рю, и состояние юмора там ужасающее — люди на такие темы и так плохо шутят, что просто не смешно, вдобавок этот накладной смех, улыбки резиновые. Ты за тем, чем коллеги по цеху — россияне — занимаются, следишь?

— Да, безусловно. Конечно, лучше, хуже бывает... Вот реально мне шутки такого плана смешны: какому-то автору — не помню фамилию, он 100 монологов про тещу написал — Регина Дубовицкая молоток дарит, со словами: «Чтобы юмор забойным был» — вручает.

— Ха-ха!

— Ну, типа таких. Когда-то, в мюзиклах снимаясь (уже не скажу, в каком именно), я текст читать не мог — это просто какой-то ужас был...

— А тебе и читать не надо — ты импровизацию так выдать можешь...

— Читаю: «Спасибо на колобок не намажешь». Или: «Благодарю, хрю-хрю». «Боже, какой идиотизм!» — думаю. «Вы можете человека позвать, который это написал?» — спросил...

— ...и кого это рассмешить может?

— Конечно, мы потом над репликами типа «благодарю, хрю-хрю» издевались, а мне ее произнести нужно было, потому что мы от ответа второго персонажа зависим, и я выдумывать начинал: «Как сказала моя одноклассница Крошечка-хаврошечка...» — ну, такое же дурное-дурное. Слава богу, я это переделал, но настолько от всего устал, что в какой-то момент сказал: «Больше в этом участвовать не могу».

«ПОРЕЧЕНКОВ ТАКОЙ РЕАКЦИИ НЕ ОЖИДАЛ И ОЧЕНЬ ПЕРЕЖИВАЛ, ПОЭТОМУ СЕБЯ ЗАЛИЛ И В СВОЙ НОМЕР ПЛАКАТЬ ПОШЕЛ» 

— Недавно от рака мозга Михаил Задорнов скончался — за несколько месяцев до ухода он мне много звонил, мы на разные темы говорили. Мне очень жаль его, не­смотря на то что... Вот он жуткое высказывание по поводу малайзийского «Боинга» допустил, который в небе над Донбассом сбили...

— Я слышал...

— Ужасно, но я его любил — он умный был, остроумный, искрометный, с ним всегда интересно было, и много чего в прошлом нас связывало. Скажи, а тебе, когда узнал, что он умер, жалко его стало?

— Конечно. Я с ним знаком был: мы в тур вместе ездили... Он не простой был...

— ...не простой...

— ...но ко мне очень хорошо относился — вот всегда. Где-то была у него... Не то чтобы зависть, но ревность к успеху, к аплодисментам немножко присутствовала... Представь: в Эстонии мы работаем... Это сборный большой концерт под его эгидой был, Задорнов его закрывал, а я перед ним выступал. У публики после Сердючки прос­то шквал эмоций, я в гримерку ушел, а меня еще выйти просят, потому что зрители до сих пор хлопают, и он, конечно, приревновал. На следующий день мы во Дворце спорта в Вильнюсе выступали, и Задорнов сказал: «Сегодня Данилко концерт завершает». Ну, мне-то какая разница — хоть первым номером, хоть третьим, хоть пятым, а он специально передо мной два часа работал, чтобы людей утомить, и, когда со сцены спускался, подмигнул: «Ну как? Попробуй!». Я подумал: «Боже, взрослый человек...» — и вышел.

— Попробовал?

— 15 минут сделал — у меня же песни: как бабахонул! Такие поступки мне, конечно, непонятны были... Как ребенок — и при этом всегда с уважением. Кое-кого из юмористов он словесно за столом уничтожал, но я на особом положении был.

— Яркий он все-таки был, правда?

— Конечно, умнейший чувак.

— Как ты сегодня к запрету на въезд в Украину множеству российских артистов относишься?

— Плохо. Разумеется, если человек какие-то вещи оскорбительные говорил, реагировать надо, но я не понимаю, шкала какая...

— Допустим, как Пореченков, в Донбассе из пулемета по ук­ра­инским военным стрелявший...

— Ты знаешь, в разгар этой ситуации я как раз в Ростове находился и его в гостинице видел. Он сильно выпивший был — происходящее очень переживал: я это наблюдал.

— Что-то понял?

— Ясно, что глупость сделал, — он же не идиот. Как бы там ни было, оправданий его поступок не имеет.

— Дурак...

— Он такой реакции не ожидал и из-за всего этого очень переживал, поэтому себя залил и в свой номер — ну, не знаю — плакать пошел. Мы не знакомы, но я какую-то жалость, что ли, почувствовал, во всяком случае, никакой злости и ненависти у меня к нему не было.

— А что ты думаешь о тех, кто, например, письма в поддержку аннексии Кры­ма подписывал?

С «мамой» в Брайант-парке на Манхэттене, Нью-Йорк, США, 2015 год. «В Нью-Йорке мне очень хорошо было, и выдумывается там отлично»

— Люди, которые театрами руководят, и сами понимают, что это ужасно, но они зависимы...

— Ну да, мы же знаем, что тот же Марк Захаров — продвинутый, светлый, правильно?

— Конечно.

— Помним, что в мрачное советское время он делал то, что другие не рисковали: намеками, вторым планом и так далее, а сейчас понимаем, что он уже пожилой человек — у него театр, дочка и так далее...

— У Табакова, земля ему пухом, то же самое.

— Если бы Табаков еще об «убогих» ук­раинцах оскорбительно не говорил — это вообще низость, гнусность, паскудство...

— Да, отвратительно, и я тебе так скажу: мне кажется, ошибки любой делает, бывает, какую-то глупость ляпнет — потом и сожалеть может: мне так кажется. Я все-таки не судить сгоряча стараюсь...

— Российские сериалы и фильмы, на твой взгляд, запрещать надо?

— Ну зачем? Зачем, если ты в интернет зайти можешь и, к примеру, «Ликвидацию» при всех запретах посмотреть? Это такая глупость! Вам делать нечего? Что это решит? Кинопроизводство свое поднимайте, фильмы снимайте — я только за, но запрещать...

«МЕНЯ ПОРАЗИЛО, ЧТО ПУТИН ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКИЙ, КАКАЯ-ТО ВНУТРЕННЯЯ СКОВАННОСТЬ У НЕГО БЫЛА...» 

— Скажи, а уехать из Украины куда глаза глядят тебе никогда не хотелось? Спрашиваю об этом, потому что за годы независимости 10-11 миллионов украинцев — каждый пятый! — просто взяли и уехали...

— Я их понимаю — людям семью надо кормить, зарабатывать...

— И я понимаю...

— Здесь это все труднее дается, и даже если у тебя деньги в банке лежат, ты снять их не можешь, потому что какие-то ограничения вводятся. Это у меня еще ситуация более-менее, хотя желание ну не навсегда уехать, но...

— ...отъехать...

— ...какое-то время, полгода-год, в Америке пожить у меня было. В Нью-Йорке мне очень хорошо — вот, казалось бы, такая махина, но как-то...

— ...не давит...

— ...и мне там выдумывается отлично. По городу в тапочках я хожу: вот иду в шлепанцах — и никто на меня не смотрит, никто, и даже если подходят — ну понятно, наши! — там меня это как-то не парит. Я столько раз в Америке был и Нью-Йорк почувствовать все не мог, а тут на Неделю моды нас пригласили — высокой моды, естественно, и мы с Инкой: я — Сердючка, Инка — мама — в Манхэттене на пару показов сходили. «Что за ерунда?» — думаю — все с нами фотографироваться бегут — модели, которые дефилируют (а это все наши) и американцы что-то такое лопочут. Я: «Инка, слушай, мы — как обезьяны». Сидим: ни показ посмотреть не можем, ни пообщаться, а только по сторонам раскланиваемся: «А-а?», «О’кей». «Все, — я сказал, — давай, наверное, с этой Неделей моды заканчивать», и мы тапочки надели и прос­то ногами по Нью-Йорку походили — массу удовольствия получили.

— Ты перед многими президентами выступал?

— Ну да.

— Путина видел?

— Да, и мы даже общались.

— И что он тебе говорил?

— Ты знаешь, эта история даже в интернете гуляет — говорю для тех, кто не видел. Кто-то на телефон снял, как я в концертах рассказывал, как Сердючка с Путиным познакомилась, и там все полностью правда, но с подачи Сердючки рассказано, с ее текстами.

Это Форос был, 2004 год, встреча Кучмы и Путина, и с нами никто из артистов не здоровался — там все известные были, и ведущий — Лев Лещенко. Вообще, как будто никто нас не замечает, и вот после какой-то оперы (или что-то такое же нудное было) мы выступаем, а жара, они в рубашках с коротким рукавом, мокрые сидят и думают (вот по ним видно!), когда же это веселье закончится. Ну, нас выпускают — мы дали, и Путин, и Кучма ко мне идут: «Спасибо за выступление», то да се... Я: «Пожалуйста», и они: «А вы не могли бы у нас уже вечером в атмосфере без галстуков выступить?». — «Ну чего же, — говорю, — копеечку не заработать?»... Ну как-то через Сердючку не у самых бедных прошу, а там это все очень быстро решалось — нам хорошие деньги заплатили, и мы уже вечером вышли.

Они уже без галстуков были, выпивали, и им очень весело и смешно было. Мне шампанское наливали, меня реально споили — мне, видно, показалось, что я самый главный. Путин не пил вообще — он с бокалом метрах в 10 стоял, смеялся как-то сдержанно. Рядом Леонид Данилович танцует (ой, такие вещи рассказываю!), а для баланса кого-то мне не хватает — и я возьми и Путина пальцем вот так помани. Гробовая тишина наступила, только сверчки: ур-р-р, ур-р-р... За три секунды я протрезвел. «Слава богу, — подумал, — что в этой шубе выступаю: сейчас, наверное, бить будут»...

— ...причем больно...

— Это такой ужас, и я вот так (опять пальцем поманил) и застыл: «Стоп-каликало-точка» (детская игра, в которой при последнем слове участники замирают.— Д. Г.). Стою, и думаю: «Боже! Как выкрутиться, не знаю», а Путин мне показывает (пальцем — нет-нет-нет, это ты ко мне иди).

— Красавец!..

— И я, как собака Баскервилей, к нему бегу. Подбегаю... Меня поразило, что он очень маленький, как-то мне показалось, — на экране это не видно, и как будто стеснялся. Вот какая-то внутренняя скованность у него была, и он произнес (голосом Путина): «Андрей, большое спасибо вам за выступление», а все просто в ухо превратились: шо ж там за разговор, может, Путин меня вербует... Он спросил (голосом Путина): «Вы могли бы, когда доспехи свои снимете, с нами за стол сесть?». Я: «Та не... У вас тут своя компания, у нас — своя». Как-то вот так... Он на меня — на тот момент! — очень приятное впечатление произвел: может, из-за того, что тоже Весы, и я в нем нашу, присущую этому знаку, стеснительность почувствовал.

Ты не представляешь, как ситуация вокруг нас за время нашего общения поменялась! Мы сразу любимцами стали, нам стол под зонтиком кока-колы накрыли, всякие яства выставили, и все артисты, которые с нами не здоровались, к нашему столику подходили и говорили (голосом Лещенко): «Ребятушки, какие вы молодцы! Боже, как это все талантливо! Потрясающе!». «О-о-о!» — я подумал»... Мало того, нам еще самолет дали — в Киев с такой помпой мы улетели. Ну да, было такое...

— Больше ты Путина не видел?

— Там какая-то ситуация была, что нас после этого где-то у него выступить пригласили, а наш директор спросил: «А сколько это стоить будет?». Это их сильно обидело, и контакты на том прекратились, но, честно тебе скажу, я вообще контактировать с такими людьми не очень люблю, держаться подальше стараюсь...

«ЯНУКОВИЧ МНЕ У МЕНЯ ДОМА ПРИСНИЛСЯ — НА КРАЕШКЕ СТОЛА СИДИТ И КАК БУДТО САМ С СОБОЙ РАЗГОВАРИВАЕТ: «ВОТ НИКОМУ Я НЕ НУЖЕН...» 

— Если бы ты сейчас с Путиным встре­­тился и у вас возможность поговорить по душам пять минут была бы, что бы ему сказал?

— (Пауза). Сложный вопрос... Мне кажется, он это все прекратить может.

— «Завязывай, короче» — да?

— «Владимир Владимирович, — сказал бы, — надо это все заканчивать, нельзя так...».

— Ты где-то признался, что тебе периодически то Путин, то Янукович снятся, — в каком виде?

— Это какой-то ужас! — то Гитлер, то Путин, то Янукович, и да, мне Янукович у меня дома приснился, как будто в моей квартире раздвинутый стол стоит, какие-то политики сидят. Ну тоже, да (на голову показывает — мол, не в себе), и я как-то проявить заботу пытаюсь... Я очень плохой хозяин в том плане, чтобы... как правильно сказать?

— Обстановку создать?

— Да, я гостей не люблю, мне лучше у кого-то быть, потому что из чужого дома всегда уйти можно, а из своего — нет, и гостей же не выгонишь. И вот за всеми ухаживать я пытаюсь, и что-то ему положить хочу, а он на краешке стола сидит и как будто сам с собой разговаривает: «Вот никому я не нужен...» — что-то такое. У меня он чувство жалости вызвал — вот правда.

— Порошенко никогда не снился?

— (Улыбается). Никогда.

— Ты с сожалением это сказал?

— Ну, вот кто-кто, а Порошенко не снился.

«ОНИ СКАЗАЛИ: «МАШИНА ТВОЯ ГДЕ СТОИТ? МЫ В БАГАЖНИК ТЕБЕ ТРИ МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ ПЕРЕКИНУТЬ СЕЙЧАС МОЖЕМ» 

— Сегодня среди возможных кандидатов на президентский пост Свя­тослава Вакарчука и Владимира Зеленского называют, а ты кого-нибудь из них в роли президента Ук­ра­и­ны представить можешь?

— Мне бы это даже представлять не хотелось, потому что, считаю, каждому лучше своим делом заниматься. Как ни банально это звучит, но Вовчик должен, наверное, смешить, коллективом руководить, телевидением заниматься, а Слава петь, песни писать. Я же в такой ситуации после «Евровидения» был, когда под меня партия собиралась, которая «Проти всiх» называлась.

— Идея же в воздухе витала...

— Да. Никогда об этом не рассказывал... Съезд в цирке предполагался: Сердючка в парламент идет! — и понятно, что это предложение финансово очень заманчивое было.

— Того, кто его озвучил, мы назовем?

— Я бы назвал, но не помню его, вообще — в политике он «светился», но... Я, в об­щем, в роли слушателя был, а они возле меня танцевали.

— Деньги большие предлагали?

— Очень — сейчас расскажу. Потом эта ситуация накручиваться начала, уже какая-то регистрация была запланирована, и представь: за несколько дней до нее в офис люди приехали, которые мне вот такой пресс денег давали — 50 тысяч долларов только за то, чтобы просто с ними поговорил. Ну, то есть на ответ, хочу я, чтобы они в списке были, или не хочу, это не влияло — вот 50 тысяч. «Спасибо, — сказал, — не надо...

— ...100 положите»...

— Нет-нет! — «я с вами и так поговорю». Встречу в ресторане «Космополитен» назначили, туда люди прибыли, и с ними мне надо было пообщаться. Юрию Никитину, который со мной пришел, они сказали: «Отойди, нам один на один надо», а я, уже такой битый-перебитый, ему тихонько: «Юра, не переживай, я сейчас поговорю — очень дипломатично, культурно». Они сказали: «Нам двух человек в партийный список внести надо. Машина твоя где стоит?». — «Возле ресторана». Они: «Мы в багажник тебе три миллиона долларов перекинуть сейчас можем». «Ого!» — думаю. Это, понимаешь, за двух человек. «Вы знаете, — ответил, — наверное, себе их оставьте», и вот на работу я приезжаю, и нам через два часа ехать что-то подписывать нужно...

— ...партию регист­ри­ро­вать...

— Наверное... Там уже журналисты собрались, массовка какая-то, которая нас там встречать должна была, и в последний момент я говорю: «Инка, нас убьют»...

— Умница!

С Дмитрием Гордоном и главным редактором интернет-издания «ГОРДОН» Алесей Бацман

— И отказался: не хочу! Уж если сейчас вокруг нас эта потасовочка и танцы начались, что потом будет? «Не хочу!» — сказал и абсолютно правильно поступил.

— Сегодня об этом ты не жалеешь?

— Не то что не жалею — я рад. Вот были же в Верховной Раде и Руслана, и Злата Огневич...

— ...и Вакарчук...

— ...и Тая Повалий — это помогло? Тае только навредило, и, может, нельзя это говорить, но мне Игорь Лихута по секрету сказал: «Таю, в принципе, заставили».

— Я знаю...

— Ты в курсе, да?

— Конечно...

— Ей позвонили и сказали: «Надо!» — и что делать? Это реально такой пресс был, и я, допустим, не знаю...

— ...как бы себя повел...

— Да, поэтому, мне кажется, людей осуждать нельзя, надо их понять постараться — они в очень сложной ситуации оказались.

«ЛЕТ В 18, КОГДА СИЛЬНО В ПРИМЕТЫ ВЕРИЛ, Я СПЕЦИАЛЬНО С НОЖА ЕЛ. ПОЧЕМУ? ЧТОБЫ ЧУТЬ-ЧУТЬ ЗЛЕЕ БЫТЬ» 

— Одним из лучших президентов Соединенных Штатов Америки Рональд Рейган был — между прочим, артист... Андрей Данилко теоретически в президентской кампании в Украине участвовать может?

— Послушай, теоретически (не то что я цену себе набиваю — понятно, что мы сейчас фантазируем), мне кажется, на этом посту добрый человек должен быть.

— Очень правильно...

— Мне вот в общении с людьми или, допустим, в коллективе важно, чтобы всем комфортно было, — для меня это принципиально, важно, чтобы организаторы концерта зарабатывали, а не попадали... По­мню, такой момент был, когда как бы все хорошо, а в Донецке у меня — ну, давно еще — зал не продан. Это впервые случилось: видно, реклама была плохая — ну масса причин могла быть, и организаторы концерта на деньги попали.

— Другой бы сказал: «Ваши проблемы»...

— Ну, мы концерт отработали — людей в зале реально немного сидело, но мы хорошо дали, и вот банкет, как всегда. Я организаторам говорю: «Мне гонорар не нужен — вы только ребятам какие-то деньги заплатите, а я ничего брать не буду». Они наотрез. Я удивился: «Как? Вы же попали» — и услышал: «Андрей! Мы столько раз на тебе зарабатывали, когда вы копейки стоили, что можем себе позволить раз на тебе попасть», и такая же ситуация в Ростове была. Я такое отношение очень ценю.

— То есть ты добрый?

— Настолько, что одно время, лет в 18, когда сильно в приметы верил, специально с ножа ел. Знаешь, почему?

— Нет...

— Ну говорят же: если человек с ножа ест, злым будет.

— Немножно себя подстегивал?

— Заводил, чтобы чуть-чуть злее быть.

— Я, кстати, однажды у Леонида Макаровича Кравчука, первого президента Украины, спросил: «Каким должен быть президент?», и он тоже сказал: «Прежде всего добрым». Так вот, ты, добрый человек, — я к предыдущему вопросу все-таки возвращаюсь — участником президентской гонки представить себя можешь?

— Ну, фантазия у меня хорошая.

— Ну так ответь: «Могу»...

— Я много чего могу... Знаешь, если всех наших президентов брать, которые были, Леонид Макарович мне всегда нравился, потому что он как президент выглядит...

— Батько такий...

— Да, а еще язык хороший: не бэ-мэ и не э-э-э... м-м-м... Сразу понятно: дело знает, красивый, по-своему хитрый — это нужно...

— Украинец!..

— Да-да-да, и я им всегда восхищался. Недавно мы на одном из корпоративов работали — и ты там был! — и он на сцену вышел...

— Это потрясающе было — в его возрасте под Верку Сердючку так танцевать...

— Я не ожидал: Леонид Макарович — и так прямо отплясывал, а он, как ребенок, на это все смотрел. Я даже застеснялся, чуть из образа выпал.

— Ты перед многими олигархами выступал?

— Да.

— Перед всеми, наверное?

— Ну да, и знаешь, такие компании интересные были. Вот вдумайся: Джимми Роквай, Робби Уильямс и Верка Сердючка. Или «Мумий Тролль», Земфира и Сердючка (рокерша тоже большая!). Или Rammstein и Сердючка... Кстати, группа Rammstein после нас шла, так они из-за кулис вышли — смотрели, как мы работаем, и хлопали. Я своим: «Смотрите, Rammstein, как надо выступать, учится». Я к ним хорошо отношусь, но реально их выступление скучным мне было. Такую музыку, наверное, очень любить надо — в принципе, для корпоратива не совсем подходяще.

— Ich will eure Hände sehen...

— Две-три песни, а потом это, конечно, утомляет.

«ПЕРЕОДЕВАЮСЬ, И ВДРУГ В ДВЕРЬ МНЕ СТУЧАТ. «КТО?» — СПРАШИВАЮ. «РОМА». Я Ж НЕ ЗНАЛ, ЧТО ЭТО АБРАМОВИЧ...» 

— Ты многих олигархов из списка Forbes видел — кто из них как человек самый яркий?

— Мне Роман Абрамович понравился.

— Путину он тоже, я думаю, нравится...

— Ну, еще бы! Да, Абрамович... Помню, мы когда-то работали — это тоже очень давно было, — жара такая, я переодеваюсь, и вдруг в дверь мне стучат. «Кто?» — спрашиваю. «Рома». — «Какой Рома?» — я ж не знал, кто это, а наши мне: «Андрей, ты что! Это Абрамович». Я: «Ну Абрамович — что ж я раздетый выйду?». И он спокойно стоял — никаких претензий: разумеется, человеку же переодеться надо. Я вышел, мы сфотографировались — он мне каким-то стеснительным показался, как-то неловко ему было.

— Не Весы случайно?

— Практически, но он на меня приятное впечатление произвел. Мы после этого много раз у него на корпоративах «Челси» работали, а потом какая-то неприятная история случилась: он (ну, как говорят) на меня обиделся. Дело в том, что, услышав фамилию Абрамович, какие-то организаторы Сердючку привезти пообещали, но баснословную сумму назвали, и тот возмутился: дескать, я все понимаю, но что же это такое? Как же ему теперь объяснить, что отношения к этому я не имею, что я — хороший?

— Все мы родом из 90-х, и не сомневаюсь, что, когда ты начинал, тебе перед серьезными бандитами выступать приходилось...

— Ой, в 90-х, мне кажется, я только у бандитов и выступал.

— Какие-то колоритные ситуации, с этим связанные, запомнились?

— Ужасные были — даже не знаю, как рассказать. Это реально бандитское время было, и ко мне как-то человек затесался... Он красивое пальто, красивый портфель имел и впечатление производил — в общем, в доверие вошел: откуда мне знать было, что это аферист, который, как я потом уже понял, многих кидал? Он, типа, круизы со звездами организовывал (в то время это модно было), в рекламе Влад Сташевский, Сердючка участвовали — за это каюты нам обещали, а он деньги забирал и исчезал... У него не­сколько фамилий было, паспорта разные, и этот мошенник отношения с бандитской группировкой под названием... ну неважно, наладил. У меня с ними проблем или каких-то трений не возникало, они очень хорошо ко мне относились (ну, я еще, как ребенок, тогда выглядел), но эти бандиты проблему решили, с которой сам справиться я не мог.

В то время кассета «Верка Сердючка» появилась — не с песнями, а еще с монологами: она на каждом базаре играла, и это так мне мешало! Естественно, когда ты на концерт приезжаешь, говорить начинаешь, а тебе из зала...

— ...подсказывают...

— ...это ужасно. Если я слова менял, меня поправляли, потому что популярность у той Сердючки сумасшедшая была, то есть, если бы я хотя бы по доллару с кассеты получал, мы бы тут уже не разговаривали — я серьезно тебе говорю. Обычная 200 купонов стоила, а эта — 600, и я даже свою же кассету купить поскупился: слушай, жаба меня задавила! Короче, не в этом дело. Когда о моей проблеме этим бандитам сказали, они на Петровку зашли, какой-то киоск там бабахонули и предупредили: еще где-то Сердючка заиграет — вам то же самое будет и, представляешь, больше нигде она не играла.

— Ты рассказал, как под Сердючку Леонид Макарович Кравчук зажигал, а я помню, как у меня на дне рождения под нее же Надя Савченко танцевала...

— Ой!

— Это видео весь мир обошло, миллионы просмотров собрало...

— (Смеется). Ну, послушай, она не человек, что ли?

— Красавица, правда?

— Инка, которая к ней не очень хорошо относилась, — ну опять же экранный образ есть! — мне после этого выступления призналась: «Боже, я в неї влюбилася!». У меня, честно тебе признаюсь, тоже поначалу какое-то странное отношение к ней было, но в твоей передаче Надежда сказала, что в детстве сценки Верки Сердючки играла, и я подумал: «Нет, плохой человек это играть не может!». Понятно, что какая-то публичная жизнь есть, там свои расклады — я это обсуждать не берусь, но в жизни она очень интересная и обаятельная...

(Окончание в следующем номере)