Я люблю тебя, Жизнь,
      и надеюсь, что это взаимно!






Смотрите авторскую программу Дмитрия Гордона

30 октября-5 ноября


Центральный канал
  • Анатолий КОЧЕРГА: 4 ноября (I часть) и 5 ноября (II часть) в 16.40








  • 2 марта 2017

    Классик украинской музыки, художественный руководитель Национальной оперы, Герой Украины Мирослав СКОРИК: «Отец исторический факультет Венского университета окончил, мама — химический... В 1947 году мне девять лет было, мы во Львове жили... Ночью к нам пришли и сказали: «На сборы у вас два часа» — в вагон для скота посадили и в Сибирь вывезли»



    «Иногда мне кажется, что я не мог не стать музыкантом, — признался однажды в интервью Мирослав Скорик, — в меня так много хороших людей верило...», и едва ли не первой в их списке была выдающаяся украинская певица Соломия Крушельницкая, которая доводилась будущему композитору двоюродной бабушкой.

    «В мой первый школьный день родители отвели меня к бабушке Со, — вспоминает Мирослав Михайлович, — и попросили ее меня прослушать. Маме, которая умела играть на фортепиано и уже начала со мной заниматься, а также ее сестре Марии, игравшей почти профессионально, казалось, что я музыкальный ребенок, но прежде чем отдать меня в руки серьезных педагогов, они решили услышать мнение самого музыкального в нашей семье человека, и Соломия Амвросиевна вынесла вердикт: годен! Мало того, сказала, что у меня абсолютный слух, потому что, немного поиграв на ее инструменте, я посетовал, что он звучит не так, как наш домашний...».

    На концертах Крушельницкой Скорик бывал, однако говорить об этом не то чтобы не любит, а вроде как стесняется хвастаться. «Я, во-первых, маленьким был и мало что тогда понимал, — объясняет маэстро, — а во-вторых, вел себя отвратительно: капризничал, вставал, ходил по залу, что-то у кого-то спрашивал... Спустя годы, когда в сознательном уже возрасте слушал пластинки Соломии Крушельницкой, вопрос себе задавал: «Неужели я действительно имел счастье видеть и знать эту великую певицу?». Конечно, когда меня на ее концерты водили, она не в лучшей форме была, но так или иначе это было чудо, прикосновение к выдающейся, непростой судьбе, к целой музыкальной эпохе, и это то, что я до сих пор стараюсь как-то восстановить, оживить в памяти, дотянуться пытаюсь...».

    Выдающейся родственнице Мирослав Михайлович отдал должное, посвятив свой балет «Соломия Крушельницкая», ну а жизнь посвятил музыке, став не только замечательным пианистом, скрипачом и чрезвычайно плодовитым классиком, которому подвластны, кажется, любые жанры, но и успешным педагогом, среди учеников которого композиторы мирового уровня Евгений Станкович, Иван Карабиц, Йонас-Освальдас Балаускас, а также неугомонным редактором, который не просто годы — десятилетия отдал возрождению забытого и утраченного украинско­го музыкального наследия.

    Меломанам хорошо известно: это Скорик написал первый украинский твист «Не топчіть конвалій» и шикарное, не выходящее из моды танго «Намалюй мені ніч», это его кинорежиссер Сергей Параджанов выбрал (и не прогадал!) из всех львовских композиторов и чуть ли не силой заставил сочинить музыку к ставшему культовым фильму «Тени забытых предков», это его пострясающие «Карпатский концерт», «Гуцульский триптих», Первый виолончельный концерт и, конечно же, «Мелодия» из кинокартины «Высокий перевал» звучали и поныне звучат в исполнении лучших мировых оркестров и самых профессиональных солистов.

    Думал ли он когда-нибудь, что так случится? «Наверное, нет, — пожимает плечами немногословный, даже скованный, всегда «закрытый» перед камерами маэстро, — а вот мой отец верил в это, даже когда в сибирской ссылке мы жили впроголодь».

    Дело в том, что мелодии подбирать Мирослав Михайлович начал еще в первом классе — сперва к стишкам из «Букваря», потом к другим стихотворениям, которые ему нравились... Естественно, что-то где-то записывал, но потом быстренько, по рассеянности детской, об этом забывал и о своих отрывках и обрывках даже не вспоминал: ну, пропало — и ладно, может, случайно выбросил, я еще столько такого напишу... И лишь после смерти отца Скорик случайно выяснил: ничто не потерялось и не пропало, все песни, песенки и мотивчики из детства собирал и берег как зеницу ока любящий папа, уверенный, что из его Мирослава «обов’язково вийде щось путяще».

    Герой Украины, кавалер множества государственных и общественных наград, народный артист и народный любимец, которого до сих пор делят между собой две культурные столицы — Киев и Львов, лауреат Шевченковской премии, член-корреспондент Академии искусств, профессор, да еще и худрук Национальной оперы Украины — это, по-моему, более чем «путяще», однако когда кто-то начинает его регалии перечислять, а то и живым классиком или Легендой величать, Скорик смущается: «Не надо. Если как-то назвать хотите, скажите просто — человек, который создает мелодии, а в свободное время собирает в Карпатах грибы...».

    От себя добавлю: не только грибы, но и корреспонденцию, причем из разных уголков земного шара. Быть может, Мирослав Михайлович и сам не в курсе, но по его нью-йоркскому адресу, в дом, где он жил года этак до 95-го или 96-го, когда в Соединенных Штатах работал, до сих пор время от времени для маэстро Скорика письма приходят. Думаю, это и называется «оставить след»...

    «КРУШЕЛЬНИЦКАЯ ПОПРОСИЛА МЕНЯ ЧТО-НИБУДЬ НА ФОРТЕПИАНО СЫГРАТЬ — Я НАЧАЛ ИГРАТЬ И СКАЗАЛ, ЧТО ИНСТРУМЕНТ ФАЛЬШИВЫЙ» 

    — Мирослав Михайлович, вы, выдающийся украинский композитор с мировым именем, родились в довоенном Львове, а что это за город тогда был?

    — Специфический, потому что перекресток разных культур — украинской, польской, немецкой, австрийской... Это наложило свой отпечаток и на архитектуру, и на людей.

    — Культурный был город?

    — Безусловно: и во времена Австро-Венгрии, и во времена Польши — один из культурных центров.

    — Ваши родители в Венском университете учились...


    Мирослав Скорик, Львов, 1946 год. «Город наш специфический, перекресток разных культур, это наложило отпечаток и на архитектуру, и на людей»Мирослав Скорик, Львов, 1946 год. «Город наш специфический, перекресток разных культур, это наложило отпечаток и на архитектуру, и на людей»

    — Отец исторический факультет окончил, мама — химический. Во время учебы познакомились — ну и в результате поженились.

    — Родом они из Львова были — интеллигентные, образованные. Сколько языков, кстати, ваши родители знали?

    — Досконально — немецкий и польский, папа еще латынь.

    — Ну а вы сколькими языками владеете?

    — Украинским, русским, польским, немецким, который, правда, последнее время подзабыл. За границей в основном на английском общаюсь.

    — Вы внучатый племянник великой украинской певицы Соломии Крушельницкой, ваша бабушка — ее родная сестра, а с Соломией общались?

    — Доводилось. Я с ней до 10 лет встречался, но очень хорошо и ее, и сестру ее помню — они во Львове жили. Я часто у них бывал, и когда родители увидели, что у меня склонность к музыке есть, решили Крушельницкой меня показать — с ней посоветоваться. Мы к ней пошли, и она попросила меня что-нибудь на фортепиано сыграть — я начал играть и сказал, что инструмент фальшивый. Ну просто ее инструмент был немного ниже настроен — для вокалистов, чтобы голос они не форсировали. Крушельницкая поняла, что у меня абсолютный слух, и посоветовала в музыкальную школу отдать — так мое музыкальное образование и началось.

    — Это правда, что при советской власти ее петь заставляли? Из-за возраста она уже не могла, а приходилось...

    — Фактически да. Тогда ведь законы такие были: раз ты профессор консерватории, раз в семестр должен свои способности показать, и я на ее концертах бывал.

    Впечатления уже притупились, но, как она пела, слышал: помню, она выходила — седая, с палочкой, — как под фортепиано что-то исполняла... Голос, конечно, уже не такой звонкий, как в ее лучшие времена, был, но проникновенный и впечатляющий.

    — Она обеспеченным человеком была?

    — Да.

    — Значит, деньги имела?

    — Ну, смотря в какое время (улыбается).

    — Я почему спросил: в начале ХХ века Крушельницкая же дом во Львове построила...

    — ...не построила — купила...

    — ...и там до сих пор ваши родственники живут...

    — Ну, это не совсем так — в том доме Соломия маму свою поселила...

    — А он большой?

    — Да, трехэтажный каменный. Крушельницкая останавливалась там, когда из Италии во Львов приезжала, а дом, где я родился, как раз ее сестра построила — он сохранился...

    — Кто теперь там живет?


    Окончив консерваторию и аспирантуру в Москве, Мирослав Скорик играл на фортепиано в московском ресторане «Будапешт»Окончив консерваторию и аспирантуру в Москве, Мирослав Скорик играл на фортепиано в московском ресторане «Будапешт»

    — Мои братья — родной и двоюродный, а в доме Соломии теперь ее музей, под который только один этаж выделили. Музейщики хотят, чтобы все здание им передали, но куда-то людей отселить, которые на третьем этаже живут и на первом, не так просто...

    «ПАПА СНАЧАЛА СТОРОЖЕМ НА КИРПИЧНОМ ЗАВОДЕ УСТРОИЛСЯ, ЗАТЕМ В БАНЕ КАССИРОМ» 

    — После войны тяжелые времена для галичан не закончились, потому что советская власть тех, кто ее не любил, пре­следовала. Знаю, что в 1947 году вас и ваших родителей из Львова в Сибирь выслали...

    — Это правда...

    — Как это происходило, вы помните? Вам же девять лет тогда было...

    — Очень хорошо помню — ночью пришли и сказали: «На сборы у вас два часа»...

    — Ничего не объясняя?

    — Абсолютно. В такой вагон посадили — как бы поточнее сказать...

    — Для скота?

    — Да, только с полками, на которых 30-40 человек помещались...

    Сперва только нас выслали, потом то же самое с маминой сестрой произошло — через год ее с сыном и мужем тоже в Сибирь вывезли.


    В 50-60-е годы Мирослав Скорик писал для украинской эстрады, среди хитов первый твист — «Не топчіть конвалій». «Затем популярной песня «Намалюй мені ніч» стала — ее взяли на «Голубой огонек»В 50-60-е годы Мирослав Скорик писал для украинской эстрады, среди хитов первый твист — «Не топчіть конвалій». «Затем популярной песня «Намалюй мені ніч» стала — ее взяли на «Голубой огонек»

    — Таким образом, этих культурных образованных людей, которые в Вене учились, и их ребенка просто взяли, из собственного дома выбросили, в вагон затолкали — и в ссылку отправили...

    — (Кивает). Так и было...

    — И где именно вы оказались?

    — Ехали мы очень долго и как раз на 30-летие Октябрьской революции (улыбается) в небольшой шахтерский городок Анжеро-Судженск прибыли...

    — Это Кемеровская область...

    — Да — там из вагонов нас выгрузили, сначала в бараке поселили...

    — ...поздней осенью...

    — В одной комнате две семьи жили — с нами еще одна супружеская пара и две их взрослые дочери. Родителям надо было работу искать, и папа сначала сторожем на кирпичном заводе устроился, затем в бане кассиром, ну а потом ему уже немецкий язык преподавать разрешили.

    — Почему вас в Сибирь перевезли, хоть объяснили?

    — О чем вы говорите?

    — То есть и под арестом родители не были?\

    — Нет...

    — Вы между тем чувствовали, что так не должно быть?

    — Разумеется, потому что ни папа, ни мама, ни тем более я против советской власти не выступали. Более того — отца на работу в филиал Академии наук во Львове, в отдел этнографии, взяли, поэтому все вроде нормально было.

    — До какого года вы в Анжеро-Судженске жили?

    — Мне повезло: в 53-м Иосиф Виссарионович умер...

    — ...тогда многим повезло...

    — (Улыбается) ...безусловно, и... Понимаете, мы там могли жить, работать, жилье снимать, но в паспортах у родителей отметка стояла, что права из этого места уезжать они не имеют. Никуда — запрещено! В 53-м 16 лет мне исполнилось, и уже такие времена настали, что паспорт без такой отметки я получил, этим воспользовался и в 55-м во Львов вернулся. Там в консерваторию поступил и музыкальную карьеру продолжил.

    «МЕНЯ ТРОГАЛО ВСЕГДА, ЧТО КАБАЛЕВСКИЙ, КОГДА Я ОТ НЕГО УХОДИЛ, МНЕ ПЛАЩ ПОДАВАЛ» 

    — По окончании Львовской консерватории вы в аспирантуре Московской консерватории имени Чайковского у выдающегося композитора Дмитрия Борисовича Кабалевского учились — что это за человек был?

    — Очень интеллигентный, знающий. Я счастлив, что к нему попал, потому что в те времена это самый лучший вариант был — никто из выдающихся педагогов в Москве тогда не преподавал. Позже Хачатурян, Хренников появились, но Шостакович, к примеру, там не работал, поэтому попасть к Кабалевскому было настоящей удачей. Он очень добросовестно со мной занимался, урок два часа длился...

    — ...каждый день?

    — Нет, раз в неделю, и это нормально, потому что мне нужно было какие-то произведения на урок приносить, что-то править. Мы потом даже сдружились — Дмитрий Борисович в Киев приезжал, да и в Москве часто встречались...

    — Занятия дома у него проходили?

    — Да — он такое условие выдвинул, и я согласился.

    — Квартира шикарная у него была — по тем временам?

    — Обычная — трехкомнатная...

    — ...в центре Москвы?

    — Раньше эта улица имя Горького носила...

    — Сейчас Тверская...

    — Там проезд был — возле Союза композиторов. Кабалевский жил в доме, куда композиторов и музыкантов селили: Хачатуряна, Ростроповича...

    — Признанных, легендарных музыкантов во время учебы в Московской консерватории вы видели?

    — Не только видел — это очень полезно для меня было, потому что каждую субботу к нам в общежитие известный композитор приходил...

    — Прямо в общежитие?..

    — Ну да, и с нами общался — мы вопросы задавали, он отвечал... Я очень скромным был, в круг этот не лез, но в какой-то степени великих, конечно, знал.

    — А себе цену знали — уже тог­да?

    — Нет (улыбается), я был не­сме­лый, стеснительный...

    — Думаю, вы ее до сих пор не знаете, правда?


    «Кажется, сейчас у меня и мастерства, и опыта больше... Вдохновение ленивых не любит — если трудишься, оно появляется»«Кажется, сейчас у меня и мастерства, и опыта больше... Вдохновение ленивых не любит — если трудишься, оно появляется»

    — Ну, не мне судить... Меня, к слову, трогало всегда, что Кабалевский, когда я от него уходил, мне плащ подавал — такая вот интеллигентность у него была, врожденная.

    — Советская школа музыки была лучше западной?

    — Профессиональная — да, я имею в виду...

    — ...исполнителей?

    — Не только — музыкантов, которые именно музыкой заниматься хотели, а что плохо было, так это то, что музыкальная культура населения у нас ниже, чем на Западе. Там в обычных школах музыке больше внимания уделяют, сольфеджио преподают...

    — ...да и классику лучше знают...

    — (Кивает) ...Поэтому едва ли не каждый более-менее чисто спеть может, а не так, как в «Караоке на Майдані» иногда пытаются (смеется).

    «КОГДА ИГРАЛ В РЕСТОРАНЕ, ДИСКОМФОРТА НЕ ОЩУЩАЛ — РАБОТА ЕСТЬ РАБОТА» 

    — Окончив в Москве аспирантуру, вы на фортепиано в московском ресторане «Будапешт» играли...

    — Было немного...

    — Деньги нужны были, туго приходилось?

    — Конечно — фактически на одну стипендию жил...

    — Голодали?

    — Нет, на еду хватало, но в подработке нуждался, потому и в ресторане играл, и на каком-то заводе халтурил — обработки эстрадных произведений с одним самодеятельным композитором делал...

    — Слушайте, но с консерваторским образованием — и в ресторан... Дискомфорта не ощущали?

    — Да нет, работа есть работа.

    — Еды хватало, парнус был...

    — Ну да. Вы вот «парнус» говорите — что это?

    — Деньги, которые посетители ресторанов музыкантам дают...

    — Есть и другое слово, я вас научу: лабзец! (Хохочет).

    — От слова «лабать»?

    — Да, тоже из музыкального жаргона.

    — Вы одним из родоначальников украинской эстрады являетесь — еще в 50-60-е годы песни писали...

    — Ну, было, было...

    — Выходит, даже классический композитор для эстрады сочинять может?

    — Это всеобщее увлечение было — джаз был тогда разрешен, джазовые исполнители приезжали...

    — Вам это интересно было?

    — Естественно, и потом, в Московской консерватории мы часто с другими пианистами-аспирантами импровизировали, в четыре руки играли, так что к эстраде я был подготовлен. Фонотека там хорошая была: мы и Эллу Фицджеральд, и Луи Армстронга, и Оскара Питерсона слушали...

    — Свободными людьми были!

    — Фактически да — это ведь «оттепель» была.

    — Какие из ваших песен шлягерами стали?

    — В 63-м я, как теперь говорят, первый украинский твист написал.

    — «Не топчіть конвалій»?

    — Да, там ритм, характерный для твиста, а он был тогда в моде. Затем популярной песня «Намалюй мені ніч» стала — у нее большой успех был, потому что ее взяли на «Голубой огонек», и это стало сенсацией: песня львовского автора на телевидении в Москве прозвучала...

    «СВОЮ «МЕЛОДИЮ» И В РЕСТОРАНАХ, И В ПЕРЕХОДАХ, И В МЕТРО СЛЫШУ... ДАЖЕ 10 ГРИВЕН МУЗЫКАНТАМ ДАЮ, ЧТОБЫ ЧАЩЕ ИГРАЛИ» 

    — Как вдохновение к вам приходит?

    — Трудно сказать...

    — Может, просто работать надо?

    — Работать — само собой, но иногда оно и с потолка упасть может. Если много думаешь, вдохновение появляется.

    — Музыка, как правило, ночью или утром приходит?

    — Сперва идеи возникают — небольшие мотивы, и нужно или хорошенько запомнить их, или записать.

    — Записываете?

    — Если бумага есть, да, причем на чем попало...

    — Сейчас и на мобильный можно...

    — Конечно, но когда я начинал, таких возможностей не было, а если не запишешь, идея исчезнет, и потом ее уже не найдешь.

    — Были мотивы, которые вот так пропали и потом вы о них жалели?

    — Безусловно.

    — Вдохновение часто вас посещает?

    — Видите, вы правильно подметили: вдохновение ленивых не любит — если трудишься, оно появляется.

    — Как вы ставшую вашей визитной карточкой «Мелодию» написали?

    — Это музыка к фильму «Высокий перевал» была...

    — ...Владимира Денисенко, кажется...

    — ...да, и там тема весьма болезненная — страдание народа, поэтому над «Мелодией» я долго работал, хотел в нее все связанные с этим чувства вложить. Ну а если чувства, в музыку вложенные, настоящие, они для разных ситуаций годятся, и если к людям в душу проникают, какой-то отклик находят. Добиться этого сложно, не всегда удается, и ты никогда не знаешь, какая из твоих мелодий дальше пойдет. С этим произведением случилось то, чего я, честно говоря, не ожидал, — потом обработку для скрипки и фортепиано я сделал, затем уже всякие разные вариации пошли...

    — У Евгения Доги, прекрасного молдавского композитора, написавшего знаменитый вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», я спрашивал, что он чувствует, когда эту музыку слышит, — вот и у вас спрошу: когда ваша «Мелодия» звучит, что ощущаете?

    — Мне нравится — что я еще могу сказать? (Улыбается). Но на меня еще и то впечатление про­изводит, как публика это произведение принимает. Еще Верди заметил, что самый большой успех у него тогда был, когда он услышал, как уличные музыканты его мелодию исполняют, — это он наивысшим признанием посчитал.

    — Вы часто такое слышали?

    — Очень — и в ресторанах, и в переходах, и в метро... Я даже 10 гривен музыкантам даю, когда мимо прохожу...

    — ...чтобы лучше играли...

    — ...или чаще... (Смеется).

    «УСЛЫШАВ МОЮ МУЗЫКУ, ПАРАДЖАНОВ СКАЗАЛ: «Я ДЭЛАЮ ГЭНИАЛНЫЙ ФИЛМ! ТЫ ДОЛЖЕН НАПИСАТ ГЭНИАЛНУЮ МУЗЫКУ!» 

    — Это правда, что Шостакович однаж­ды написал вам восторженное письмо?

    — Да, после премьеры «Теней забытых предков». Он тогда уже болен был, даже ходить не мог...

    — А вы его лично знали?

    — До того — нет. Он написал, что когда болел, много телевизор смотрел и этот фильм увидел. «Я был восхищен вашей прекрасной музыкой, — так он выразился. — К сожалению, я мало ее знаю, но приложу все усилия, чтобы ознакомиться...». Увы, так случилось, что из Москвы я уже уехал, а вскоре он умер.

    — Что вы почувствовали, когда от Шостаковича письмо получили?

    — Был очень тронут — это стало для меня большим потрясением.

    — «Тени забытых предков»... Я знаю, что Параджанов просил вас написать к этой картине гениальную музыку, — он так и выразился?

    — Сергей приехал во Львов и хотел найти композитора, который был бы близок...


    Мирослав Михайлович в ложе Национальной оперы Украины с третьей супругой Адрианой Стельмах, журналисткой Львовского телевидения. «Я думал всегда (так оно и случилось), что лучше всего только в Украине мне будет»Мирослав Михайлович в ложе Национальной оперы Украины с третьей супругой Адрианой Стельмах, журналисткой Львовского телевидения. «Я думал всегда (так оно и случилось), что лучше всего только в Украине мне будет»

    — ...к народной музыке...

    — ...да, к истокам: пошел на радио и попросил произведения львовских композиторов поставить. Там и мое произведение было, которое режиссеру очень понравилось, — он потом мне об этом не раз говорил. Услышав мою музыку, Параджанов сказал: «Этот кампазытор будэт писат музыку к маэму филму!», а когда мы встретились, с ходу заявил: «Я дэлаю гэниалный филм! Ты должен написат гэниалную музыку!». (Смеется).

    — Он хулиганом был?

    — Да — очень интересный человек, и очень разный. Конфликта с ним у меня не было, но я его поначалу боялся, — у него, мне кажется, особый магнетизм был, в какой-то степени гипнозом он обладал. Я вообще-то гипнозу не поддаюсь, но меня это испугало, я даже говорил, что, наверное, музыку к этой картине написать не смогу...

    — ...гениальную...

    — Тем более, но после этого Параджанов снова во Львов приехал, мы поговорили — и с тех пор у нас прекрасные отношения были. Он меня очень уважал, а я его, хотя он непредсказуемый был и порой странный. Могу даже эпизод один рассказать — об экстравагантности его, о том, как он меня на воровство толкнул: думаю, сейчас меня уже не арестуют, срок давности истек.

    Сергей сказал: «Слушай, в одном подъезде во Львове висит очэнь интэрэсный фонарь. Я тебя прошу, найди кого-нибудь, кто бы украл, — я иностранный сви­тэр ему подарю!». Ну, я думал-думал... Был у меня двоюродный брат, хулиганистый немного... Я у него спросил: «Свитер хочешь?» — и он это сделал и фонарь Параджанову отдал. Свитер до сих пор ждем! (Хохочет).

    — Это правда, что Параджанов вам за 100 рублей икону продал, которую в закарпатской церкви украл?

    — Правда. Нехорошо после смерти о людях так говорить, но это было, хотя не сам он украл — если честно, ему тоже продали...

    — ...рублей за 10, наверное...

    — Дело в том, что иконы, которые в селе Космаче в церкви висели, отцам, которые там служили, не нравились. Они считали, что эти темы народные, этот колорит — язычество, что ли, и Параджанов сказал: «Дайте мне эти картины — я провэду вам свэт!». (Смеется).

    — И не провел?

    — Нет, провел и иконы забрал, а потом предложил мне одну из них за 100 рублей купить. Ну, я купил, а лет через семь Сергей приехал и заявил: «На тебе 100 рублей, давай мне икону, иначе будешь иметь нэп­риятности с прокуратурой». (Улы­бается).

    — Он авантюрист был, мне кажется...

    — Да, и это подкупало, притягивало, однако икону я не отдал...

    — ...и дело с прокуратурой имели?

    — Нет, искусствоведу Борису Возницкому подарил, и она, по-моему, в Невицком замке висит — вот такая история.

    «ХРЕННИКОВ СВОЕОБРАЗНЫЙ БЫЛ ЧЕЛОВЕК, НО ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ ПОЛИТИК: ЗНАЛ, КАК СЕБЯ ВЕСТИ, РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ НЕ ДЕЛАЛ» 

    — В 1965-м на премьере «Теней забытых предков» в кинотеатре «Украина» Василь Стус призвал: «Кто протестует против арестов украинской интеллигенции, встаньте!». Вас в зале не было: насколько мне известно, на премьеру вас даже не пригласили, но, допустим, вы там присутствовали — встали бы или нет?

    — Вы знаете, не зря говорят: «История сослагательного наклонения не имеет». Как я могу ответить на этот вопрос? Если поклянусь, что встал бы, люди скажут: «Какой ты сейчас смелый!», а отвечу, что нет, услышу: «Ну какой же ты патриот?» (улыбается), поэтому честно отвечу: «Не знаю». Ну откуда я знать могу, как бы в то время поступил? Мне часто этот вопрос задают, в связи с чем просто интересно, были ли там Иван Миколайчук, Юрий Ильенко, Лариса Кадочникова и поднялись или нет? — прежде чем мне отвечать, я хотел бы это узнать. Меня Параджанов действительно не позвал: я жил во Львове и приглашения не получил.

    — Вы были секретарем Союза композиторов СССР, а в Советском Союзе тогда много прекрасных композиторов было — общение с кем из них вспоминать приятно?

    — Ну, я в окружении хороших людей находился, и у меня теплые отношения с ныне известными композиторами были — некоторых из них уже, к сожалению, нет. С Альфредом Шнитке, Эдисоном Денисовым общался, учился, между прочим, вместе с Софьей Губайдулиной — мы три года в аспирантуре на одном курсе занимались, приятелями были, в четыре руки симфонии играли... В одно с нами время пианист Владимир Ашкенази учился, композитор Алемдар Караманов — сейчас мне трудно всех вспомнить, потому что много интересных людей было...

    — Долгие годы Союз композиторов СССР возглавлял Тихон Хренников...

    — ...да...

    — При нем, что интересно, никого не осудили, не расстреляли, не сослали, то есть никаких репрессий, как в среде писателей, среди композиторов не было. Что это за личность была?

    — Своеобразный человек, но очень хороший политик.

    — Гибкий?

    — Знал, как себя вести, резких движений не делал...

    — Між крапельками?

    — Ну да, умел.

    — В советское время вы в Киевской консерватории преподавали...

    — Мне очень повезло. Был какой-то пленум Союза композиторов в Киеве, я из Львова приехал, выступил — сонату для скрипки и фортепиано со скрипачкой Ольгой Пархоменко исполнил. Выступление было успешным, и меня пригласили преподавать композицию в Киевской консерватории: с 66-го года без перерыва 20 лет ей отдал.

    — Кем из своих учеников вы гордитесь?

    — Видите ли, их у меня очень много, поэтому к такому вопросу я должен был заранее под­гото­вить­ся или карточками с именами запастись и из рукава вытягивать...

    — Но мирового уровня композиторы среди них есть?


    Бывшая супруга Мирослава Михайловича — архитектор, профессор, член-корреспондент Академии искусств Украины Лариса Скорик. Их общая дочь Милана окончила художественный институт — «к музыке у нее способностей не было»Бывшая супруга Мирослава Михайловича — архитектор, профессор, член-корреспондент Академии искусств Украины Лариса Скорик. Их общая дочь Милана окончила художественный институт — «к музыке у нее способностей не было»

    — Конечно — Евгений Станкович, Анна Гаврилец, Владимир Зубицкий... Более 20 моих учеников — члены Союза композиторов, многие лауреаты конкурсов, премий и так далее. Неудобно мне, что не всех назвал, — люди могут обидеться, поэтому сразу прошу прощения.

    «КЛАССИКИ ДЛЯ МЕНЯ — ЛЮДИ, КОТОРЫХ С НАМИ УЖЕ НЕТ, А Я ЕЩЕ ПОЖИТЬ НАДЕЮСЬ» 

    — Вы довольно долго и в Соединенных Штатах Америки, и в Австралии работали — желания там остаться, особенно когда здесь не очень хорошо все было, не возникало?

    — Нет, я там не работал — скорее, концертировал. В Америку навсегда не выезжал: часто возвращался, потом в Австралию поехал, там разные концерты давал. Числился и во Львове, где для поездок отпуск за свой счет брал, и в Киеве, где почасово работал, так что Украину не бросал. Потом уже окончательно вернулся — на место, которое мне в Киевской консерватории, по-моему, в 2001 году, предложили. Я все-таки считаю, что композитору за рубежом делать нечего...

    — ...правда?..

    — Ну, в том смысле, что если ты композитор, оторваться от своего мира и в совершенно другой перебраться весьма сложно. Композиция на знании национальной культуры, фольклора базируется, к тому же исполнителю, чтобы себя в чужой среде хорошо зарекомендовать, минимум лет пять нужно, а композитору — еще больше, и то надежды практически нет. Я думал всегда (так оно и случилось), что лучше всего только в Украине мне будет.

    — Мне кажется, это большое счастье — классиком при жизни стать: мало кому удается...

    — Ну, я этого слова не люблю... Классики для меня — люди, которых с нами уже нет, а я еще пожить надеюсь (смеется).

    — Ваши произведения исполняют во многих странах мира, а самый большой успех где у вас был?

    — Разные были концерты, поэтому ответить на этот вопрос сложно, но больше всего классическую музыку фактически во всех странах Запада любят. Успешен был и «Карпатский концерт», прозвучавший под руководством дирижера Кирилла Кондрашина, а также Василия Синайского, но с оркестром Кондрашина, камерные произведения, которые и в Америке, и в Австралии звучали, но на широкую арену там выйти иностранному композитору все-таки сложно.

    — Вы свои произведения как пианист исполняете, стоите за пультом как дирижер. Скажите, пожалуйста, сегодня, в эпоху интернета, сверхбыстрого ритма жизни, классическая музыка людям нужна?

    — Безусловно, но история искусства вообще непредсказуема. Никто, например, не думал, что после авангарда, после такого подъема в музыке у нас все закончится и музыка начнет как бы в обратном направлении двигаться, понимаете? Скоро до Баха дойдем... (Смеется). Классические записи — это же в основном мировая классика, сейчас свой путь найти композитору очень трудно, хотя каждый старается, и я тоже.

    «ЭСТРАДНУЮ ПЕСНЮ СЕЙЧАС НАПИСАТЬ? КАК ГОВОРИЛ В «СЕВИЛЬСКОМ ЦИРЮЛЬНИКЕ» ДОН БАЗИЛИО, «ДАЙТЕ ДЕНЕГ, Я ВАМ ВСЕ УСТРОЮ» 

    — Как к эстрадной музыке вы относитесь, попса вас не раздражает?

    — Раздражает невероятно — я, собственно, и говорю о том, что засилье попсы в последние годы весьма неприятной неожиданностью стало. Я не считаю, что в жанре поп-музыки талантливых людей нет, но большинство попсы очень низкопробное. Были ведь у нас прекрасные композиторы, которые эстрадную музыку писали...

    — Поклад...

    — ...ну, не только...

    — ...Шамо, Майборода...

    — ...тот же Ивасюк, а сейчас назвать композиторов, которые эстрадной музыкой занимаются и таких успехов добиваются, не могу, В России то же самое: была и до сих пор есть Пахмутова, но после нее кто?

    — Это дурновкусие народа?

    — Думаю, это средства массовой информации...

    — Да, у них вкус плохой...

    — У них — точно, а если что-то долго навязывать...

    — ...это и обезьяна запоет...

    — Да уж.

    — Вы эстрадные концерты по телевизору смотрите?

    — Иногда — нужно быть информированным.

    — Аппетит пропадает?

    — (Кивает). Примерно так, хотя неплохие эстрадные композиторы есть и сегодня.

    — Эстрадную песню написать сейчас вас не тянет?

    — Как говорил в «Севильском цирюльнике» дон Базилио, «дайте денег, я вам все устрою», но протолкнуть эстрадную песню, даже гениальную, теперь очень сложно — вы же знаете.

    — Кого из композиторов вы считаете гением?

    — Какого века?

    — Всех времен...

    — Давайте для начала ХХ век возьмем — это Дебюсси, Равель, Шостакович, Прокофьев и Стравинский.

    — Рахманинов — нет?

    — Рахманинов тоже, хоть слишком классическим он считается, его даже упрекали в том, что в ногу со временем не идет...

    — Вы Шнитке упоминали, Губайдулину — они до гениев недотягивают?

    — Мне кажется, чтобы мы это увидели, время должно пройти.

    — Ясно, а композитор №1 для вас кто? Из любого века...

    — Ответить на этот вопрос достаточно сложно: в разные периоды жизни музыку разных композиторов я любил... Сегодня не могу назвать никого, но был восхищен Дебюсси, Равелем, Прокофьевым, потом Шостаковичем, Бартоком, Стравинским... Со временем вкусы менялись...

    «С ИОАННОМ ПАВЛОМ II МЫ ПО-УКРАИНСКИ БЕСЕДОВАЛИ» 

    — Вы худ­рук Национальной оперы: сложно это для творческого человека — солистами руководить, дирижерами?

    — Безусловно, это новая для меня специфика, я до сих пор вхожу в этот, как бы помягче сказать...

    — ...коллектив...

    — ...в коллектив — правильно, но положительных моментов тоже много. Это прекрасный театр, замечательные исполнители, ну а скандалы какие-то, которые периодически возникают... Да везде это есть, и с этим мириться приходится, но эта работа мне интересна, потому что более творческая, а от педагогической деятельности немного устал.

    — Вашу оперу «Моисей» Ватикан финансировал...

    — Было такое...


    С Дмитрием Гордоном. «Одна мечта, о независимости, сбылась — это уже хорошо. Конечно, улучшения хотелось бы, и, думаю, со временем оно наступит»С Дмитрием Гордоном. «Одна мечта, о независимости, сбылась — это уже хорошо. Конечно, улучшения хотелось бы, и, думаю, со временем оно наступит»

    — Уникальный случай: только ваше произведение, больше ничье — почему?

    — Ну, так сложилось. Я уже не раз говорил: чтобы любую оперу современного композитора где угодно поставить, какой ни возьмите театр, большие деньги нужны, и потом, есть риск, что...

    — ...триумфа не будет...

    — ...мягко говоря (улыбается). Мы ведь знаем, что и произведения Чайковского часто проваливались, и Пуччини, и других великих, но тут столетие Львовской оперы близилось, и у директора этого театра возникла идея — к Папе Римскому обратиться. Связались мы с... Кто тогда предстоятелем Украинской греко-католической церкви был?

    — Кардинал Гузар...

    — Да, к Любомиру Гузару обратились: мол, не могли бы вы с Папой поговорить? Он пообещал: «Я напишу письмо с просьбой и постараюсь подсунуть — чтобы он прочел хотя бы», а дальше, как говорится, чудо случилось: Папа Римский дал распоряжение выделить определенную сумму денег.

    — Вот и не верь после этого в чудеса...

    — Ну да, но, думаю, сыграло роль то, что Иоанн Павел II часто бывал во Львове, знал, что это за город и что за опера...

    Он же потом нас поздравил, когда во Львов с визитом прибыл. Мы к его папамобилю вышли: директор театра, исполнитель партии Моисея Александр Громыш и я, Иоанн Павел II пообщался с нами и медали вручил.

    — Общался по-украински?

    — По-моему да. Он очень хорошо по-украински говорил, между прочим... Да, на нашем языке беседовали — точно.

    — Сегодня вы что-то пишете?

    — Отвечать на этот вопрос я не люблю — только скажу, что пишу, и тут же все останавливается.

    — Процесс, однако, идет?

    — Идет, конечно.

    — Вдохновение по-прежнему вас не покидает или в юности чаще оно посещало?

    — Не знаю, но кажется, у меня сейчас и мастерства, и опыта больше.

    — Финансово в столь непростое время вы себя хорошо чувствуете?

    — Ну, достаточно хорошо. Если, разумеется, с представителями некоторых других профессий не сравнивать (смеется).

    «ОТНОШЕНИЯ С ЛАРИСОЙ СКОРИК ПОДДЕРЖИВАЮ. НА РАССТОЯНИИ. КОГДА ВИДИМСЯ, ЗДОРОВАЮСЬ. ИЗДАЛИ...» 

    — Какие-то отношения с вашей бывшей супругой Ларисой Скорик поддерживаете?

    — Вопрос сложный... Поддерживаю. На расстоянии.

    — Но когда видитесь, здороваетесь?

    — Издали (улыбается).

    — У вас же с ней дочь, внуки. Милана чем занимается?

    — К музыке у нее способностей не было — художественный институт окончила.

    — В маму пошла?

    — Ну, не совсем, потому что мама — архитектор, а дочь — художник по тканям, но мне приятно, что директор Национальной оперы пригласил ее по собст­венной инициативе (подчеркиваю: не по моей!) на работу, и она хорошо с ней справляется.

    — Часто общаетесь?

    — Насколько это возможно.

    — Вы высшей государственной награды удостоились — Героем Украины стали, а сегодняшняя Украина вам нравится, это та страна, о которой меч­тали?

    — Ну, во-первых, одна мечта, о независимости, сбылась — это уже хорошо, но не все мечты совершенными бывают (улыбается). Конечно, улучшения хотелось бы, и думаю, со временем оно наступит.

    — Я вам последний задам вопрос: когда спите, музыка во сне к вам приходит?

    — Я своей нынешней женой очень доволен, поэтому сплю спокойно, и да, музыка приходит...










    © Дмитрий Гордон, 2004-2013
    Разработка и сопровождение - УРА Интернет




      bigmir)net TOP 100 Rambler's Top100