Звезды о Гордоне
Виктор СУВОРОВ




— За свою шестидесятитрехлетнюю жизнь я овладел самыми разными литературными жанрами: от разведдонесений до романов, а вот предисловие пишу впервые. Даже растерялся немножко: с чего же начать? Поразмыслив, любителей парадоксов решил не разочаровывать: пусть это будет попытка эссе о... вреде книг... Да-да, об их колоссальном вреде для тоталитаризма, имперского сознания и мозгов, промытых воинствующей пропагандой.

Любое событие, я уверен, чем-то предопределено, и что мы в своих детей вкладываем, то, в конце концов, и получаем. Ну кто, вот скажите, мог вырасти из мальчишки, чье гарнизонное детство прошло среди пушек и танков, если до школы к тому же он не видел гражданских людей, с пеленок слышал вокруг разговоры только об армии, а по радио — сообщения о том, сколько сбито над Кореей американских самолетов (с пятидесятого по пятьдесят третий год там шла, как известно, война)? Потом с одиннадцати лет суворовское училище, высшее военное...

Книги не просто изменили и расширили мои представления об окружающем мире — если бы не библиотека отца, который увлеченно собирал военные мемуары (прочитанные мною от корки до корки), может, и не было бы такого писателя, как Виктор Суворов. Кстати, эта библиотека перешла мне в наследство: все вывезти я не мог (что-то у старшего брата осталось), но большинство томов со штампом «Из книг Богдана Васильевича Резуна» хранятся теперь у меня.

Я и сейчас работаю среди книг. Представьте: все четыре стены моего двадцатисемиметрового кабинета до самого верха заняты полками, которые заставлены в два ряда, — остался только просвет для окна! — а внизу (англичане живут в двухэтажных домах) расположена еще и домашняя библиотека. Кроме того, книги стоят в гостиной, и все время жена обижается — считает, что они занимают место каких-то украшений и безделушек. На это я отвечаю Татьяне: книги — лучшие украшения, правда, когда их совсем уж девать некуда, те, что в ближайшее время, на мой взгляд, не понадобятся, складываю в пластиковые, чтобы туда не попала влага, коробки и отправляю в гараж (рассчитан он на две машины, но иногда туда с трудом удается воткнуть одну).

Парадокс, но такое книжное изобилие отнюдь не снижает мое желание писать, и лет десять уже я не знаю, что такое отпуск. Вот и минувшим летом не бездельничал — работал над новой книгой «Змееед»: так исстари называли тех, что пожирают себе подобных змей, и такую кличку носил товарищ Сталин (у него было довольно много прозвищ, в том числе и более распространенных — коллеги-революционеры, к примеру, поскольку люди кавказской национальности сидели обычно в Москве на углах и чистили прохожим обувь, некогда окрестили его Гуталином). Сейчас книга «Змееед» сдана в издательство, и в данный момент я пишу уже следующую под названием «Кузькина мать»...

Мало того, что я автор добрых двух десятков литературных произведений, так еще и обо мне постоянно пишут и что-нибудь издают. Недавно составленный мною список (а в нем сорок одно (!) наименование) пополнился очередным сочинением — «Новейшим анти-Суворовым». В основном эти творения отрицательные, хотя изредка попадаются и положительные: среди историков, например, полку моих единомышленников прибывает. Книги, замечу, я еще как-то пытаюсь подсчитывать, а вот статьи никакому учету не поддаются. Вы, уважаемые читатели, сами свидетели: как только 22 июня или 9 мая подходит, какой-то бумажный вал надвигается, вернее, катится на четырех колесах телега...

Автор этого сборника Дмитрий Гордон — журналист высокопрофессиональный и объективный, поэтому я убежден: его труд ляжет увесистой гирей на мою чашу весов. Мы с женой с удовольствием с Димой общались, когда он приезжал в Англию: во-первых, поговорить с хорошим человеком всегда приятно, а во-вторых, это была вроде как встреча с Родиной, и мы, можно сказать, окунулись в атмосферу украинского радушия и гостеприимства.

Почему мне так важно, чтобы меня услышали в Украине? Да потому, что какая-то странная получается ситуация. Я — первый украинец, который вышел из состава СССР, этот путь проложил. Много лет я доказывал, что надо бросать Союз к чертовой матери, твердил, что украинцы могут жить сами. Да, проблемы какие-то есть, но вызваны они в основном тем, что семьдесят лет Украина была в рабстве: кто-то из метрополии творил там голодомор и другие страшные преступления. Она постоянно была вовлечена в какие-то дикие эксперименты, растила хлеб и производила оружие для того, чтобы поддерживать всякие Анголы и Мозамбики, Алжиры и Египты, а если бы это была свободная страна, ей не пришлось бы кормить и вооружать половину Азии и Латинской Америки.

Девятнадцать лет назад Украина, которая была советской социалистической республикой, пошла за мной, стала, наконец, независимой, но, обретя свободу, признавать меня не желает. В чем же я, спрашиваю, виноват перед тобой, мать моя, почему ты сегодня считаешь меня блудным сыном? Ну ладно, я не в претензии, к тому же один земляк написал мне: «Не обижайся, наступит время, когда Украина и Россия будут спорить из-за того, русским тебя считать или украинцем. Жаль только, что это случится уже после тебя...».

Когда в свое время я передал украинским издателям рукопись «Ледокола», никакого корыстного интереса с моей стороны не было — я не пытался что-то урвать, выгадать, вплоть до того, что отказался от гонорара. Точно так же произошло и в России. Первый российский издатель предложил поделиться по-братски: ему деньги от трехсотдвадцатитысячного, а потом еще и миллионного тиража, а мне слава. Я согласился. Главное для меня было — донести правду до своего народа: и до русских, и до украинцев, поэтому не прогадал.

Меня упрекают: «Фальсификатор!», бросают всякие нелицеприятные эпитеты в лицо, а я недоумеваю: «Граждане, о чем идет речь?». Я доказываю, что мы не гитлеровские прихвостни, что Советский Союз готовил нападение на Гитлера — что тут плохого? Этим гордиться надо, а тот, кто утверждает, будто ничего подобного мы делать не собирались, потому что 28 сентября 1939 года между СССР и Германией был подписан Договор о дружбе и границе, и есть самый настоящий враг народа. Вдумайтесь: о дружбе с кем? С Гитлером! Да, было такое, но это же аморально — этого нужно стесняться, а не того, что мы хотели связи с нацистской Германией разорвать.

Меня эта логика удивляет — как, впрочем, и ярлыки, которые уже столько лет пытаются мне навесить. Выходит серия книг «Правда Виктора Суворова», и сразу же появляется «Неправда Виктора Суворова». «Хорошо, — киваю, — ребята, пишите, но если с вами и вашими доводами согласиться, мы были союзниками Третьего рейха, верными гитлеровцами. Позор на ваши увесистые тома!»...

Кто-то скажет: «Сколько можно мусолить тему — об этом столько уже говорено-переговорено?», но если в украинском городе Запорожье к шестидесятипятилетию Победы коммунисты устанавливают памятник Сталину, все точки над «і», видимо, еще не расставлены. Такого в стране, которая понесла жуткие потери от сталинизма, быть не должно, к тому же Сталин был выдающимся преступником, каких не рождала наша планета, — поспрашивайте стариков: они вам много чего расскажут... Да, при гитлеровской оккупации украинцам жилось жутко, но все-таки голодомора и людоедства не было, а при Сталине все это было, и тот, кто ставит монумент верховному людоеду, является врагом Украины.

Приходится слышать, что памятник Сталину был вызовом западным областям, которые сооружают монументы Шухевичу и Бандере. Обсуждать эту тему я не рискну — она неподъемна! — но несмотря ни на что, все-таки эти люди воевали за Украину и у них были свои резоны. Жители Западной Украины встречали гитлеровцев с цветами, но произошло это не потому, что Гитлер хороший или люди такие плохие, — просто после того, как неполных два года, с сентября тридцать девятого по июнь сорок первого, у них похозяйствовали чекисты и комиссары, они рады были любому, кто от советской власти избавит. Какой же бесчеловечной она была, если народ пошел кричать: «Ура!» Гитлеру?

Время лечит: боль рано или поздно утихнет, и общество выздоровеет, справится с этим нарывом, просто обе стороны должны постараться друг друга понять. Когда я служил в 66-й гвардейской мотострелковой Полтавской Краснознаменной дивизии, мне приходилось общаться с пожилыми людьми и в Черновцах, и во Львове. Они признавались, с какой огромной надеждой ждали: «Вот придут скоро русские!» (под которыми, естественно, подразумевалась Красная Армия), потому что помнили их по Первой мировой. Тем горше было разочарование, когда оказалось, что пришедшие совсем непохожи на освободителей: и солдаты, и командиры были запуганными, избегали контактов — над ними довлел тридцать седьмой год.

Мне кажется, с Дмитрием Гордоном нас объединяет не только трепетное отношение к книге, но и вера в то, что она способна изменить мир, и началось это не с «Манифеста Коммунистической партии», как нам внушали в школе, а со времен Иисуса Христа и Библии — может, даже и раньше. В силе напечатанного слова я убедился и на собственном опыте, и хотя, наверное, нескромно ставить себя в пример, но у меня оказался самый правдивый и мощный материал о войне. После выхода «Ледокола» я получил семнадцать кубометров писем, которые сейчас находятся в канадском исследовательском институте — я их туда отправил, потому что во всем этом разобраться ни сил не имел, ни времени.

Сейчас тоже письма идут, но объемы, разумеется, несравнимые — тогда был какой-то взрыв, и практически в каждом послании люди свидетельствовали, что их ис-торическое сознание полностью изменилось. До этого ведь война воспринималась как что-то нудное, официозное: подошло 9 Мая — фронтовики выпили, закусили... Никто ни о чем не спорил, всем все было понятно, и даже если миллионы людей со мной не согласны, ничего страшного в этом нет. Главное, что они стали задавать вопросы, думать, и даже если, допустим, во всем я не прав, заслуга моя заключается в том, что я вызвал дискуссию, которая продолжается четверть века — с восемьдесят пятого, когда появилась первая публикация, и по сей день. Даже если моя теория чепуха, это был фитиль: из искры возгорелось пламя, которое бушует и не утихает. Надеюсь, теперь понятно, почему мне смешны скептики, которые пророчат бумажным книгам скорую кончину.

Любуюсь своими внучатами, когда в очередной раз они у нас с Татьяной гостят. В недавний приезд — Лева и Скарлетт буквально на днях отбыли! — мальчишка забрался в мой кабинет, где, кроме книг, хранится еще и оружие: автомат Калашникова, действующая винтовка Мосина (российская трехлинейка, с которой отвоевали и Первую мировую войну, и Вторую)... Здесь же пробитая немецкая каска (два входных отверстия маленькие, будто толстой иглой прошиты, а выходные — разорванные, страшные), немецкий штык... Его-то дочка и обнаружила в детской постели, когда утром пошла поднимать ребятишек. Пацан утащил штык, да так и уснул с ним в обнимку — заодно с Левой и мне на орехи досталось.

К чему я веду? К тому, что и внук, и внучка у меня умнички, читают, как ни странно, по-русски (нас же, русскоязычных, так мало — мы с женой да еще дочь, а против нас и улица, и школа, и телевидение). Они, конечно же, англичане, но русско-украинско-английско-уэльские, и этим гордятся, а я в свою очередь не просто радуюсь их успехам, но и анализирую постоянно, что у них от страны, где родились, а что от славянских корней.

Я обречен на то, чтобы сравнивать то и дело традиции, привычки, подходы — за годы, проведенные в Великобритании, у меня взяли бесконечное количество интервью. Когда приезжаю, например, на недельку в Польшу, мне сразу вручают план, где буквально все по минутам расписано. Выступать по телевидению приходится по три раза в день, так что иной раз и взмолишься: панове, я ж не машина, человеку свойственно уставать! Они в ответ только руками разводят: ничего не поделаешь, люди требуют...

Каких только вопросов мне за это время не задавали: в том числе — отличается ли западная школа журналистики от постсоветской? Сразу договоримся: зависит все не от национальности, а от интеллектуальных способностей. Умные ребята и в России есть, и в Украине, и в Британии, и в Америке, но есть и пустые, недообразованные, примитивные — вот по этому признаку их и делю.

Впрочем, и национальные особенности сбрасывать со счетов нельзя — те же янки везде все стараются переделать на привычный манер. Скажем, когда американские войска находились в Германии, они создавали вокруг мини-Америку: с «Макдональдсом», со всеми штатовскими атрибутами, а вот британские солдаты ходили в немецкие гасштетты (трактиры), пили там пиво... Я, конечно, утрирую, но, в принципе, американец считает, что есть только его мнение и неправильное, и если вы поступаете не так, как это принято в США, то лишь потому, что заблуждаетесь, а вот англичанин, когда оказывается на Цейлоне, в Индии или на каких-нибудь островах в Атлантическом океане и видит что-либо непривычное, говорит себе: «Эй, стоп!». Он спрашивает, пытается разобраться, вникнуть в чужую логику, поэтому Британия и имела такую империю — самую мощную в истории человечества.

Дмитрий Гордон, на мой взгляд, похож в профессиональном плане на англичанина: он сразу располагает к себе, причем не только улыбкой, но и тем, что пытается проникнуть во внутренний мир собеседника. Народная мудрость гласит: если хочешь иметь друга, стань другом сам — у Димы готовность к такой самоотдаче присутствует на органическом, генном уровне, и хотя я окончил военно-дипломатическую академию, не сочтите эти слова дипломатией — они искренни.

Заданный вопрос несет уже в себе зачастую ответ, и если интервьюер подготовился плохо, на дурацкие вопросы такие же дурацкие получит ответы, а вот во время общения с Дмитрием мне временами казалось, что он знает мои книги едва ли не лучше меня. Мы говорили часов пять, и он ни разу меня не перебил, в его глазах светился неподдельный интерес. Не секрет, что собака всегда знает, кто ее гладит: друг или враг, так вот, беседуя с Димой Гордоном, я чувствовал себя счастливой собакой, потому что ощущал с его стороны человеческое отношение.

На журналистов всех мастей, независимо от их национальной принадлежности, влияет политическая ситуация — так, например, когда рухнул Советский Союз, многим казалось, что люди, которые боролись против коммунистического режима, будут теперь наверху, станут новой властью или, по крайней мере, ее советниками. Помню, тогда сюда, в Лондон, ринулись толпы корреспондентов из Москвы. Разыскивали диссидента Буковского: «Владимир Константинович, расскажите, как вам сиделось», «Ой, как в Союзе было ужасно!». «Ах, проклятые, они же вас засадили!», но как только эти флюгеры поняли, что не за власть диссиденты боролись, а за нашу — не свою личную! — свободу, их будто ветром сдуло. Пошло разочарование: «А-а-ах, власть не здесь — в Кремле», и все уже к вечно пьяному Ельцину побежали, стали путешествовать с ним на теплоходе по Енисею... Мне очень понравилось, что Дмитрий в своей работе руководствуется не конъюнктурными соображениями, а исходит из того, интересен ли собеседник лично ему.

Тем для обсуждения у нас еще много, поэтому с вами, уважаемые читатели этой книги, я не прощаюсь, а говорю: «До свидания». Желаю родной Украине счастья и процветания — я убежден, что это великий народ с великим будущим. Да, в стране существуют сейчас большие противоречия, но, как свидетельствует многовековая история, украинцы всегда умели найти правильный путь через пороги, и я верю: опыт и интуиция их и на этот раз не подведут.

Из предисловия к книге «Виктор Суворов. Исповедь» (2010)

 

— Хотите — верьте, хотите — нет, но последний раз в отпуске я 10 лет назад был — жизнь слишком коротка, чтобы отдыхать, поэтому сижу здесь, в своем английском Бристоле, копчу небо и тихо радуюсь, что меня не забывают на Родине, что до украинцев моя писанина понемножку доходит.

Ни у кого не повернется уже язык назвать наш народ (и украинский, и русский), как когда-то, самым читающим — глаза наших детей и внуков устремлены уже не на книжную страницу, а в экран или монитор, но как аналитик я не просто печальный факт констатирую, а в корень проблемы смотрю. Усиливается поляризация мира: с одной стороны кучка олигархов, в руках которых сосредоточены богатства планеты, а с другой — миллионы бедных и неграмотных людей, и богатеям грамотный человек не нужен, потому что быдлом управлять куда легче. Вот СМИ и оболванивают массы дурацкими развлекательными программами да глянцевой макулатурой, которые никуда не зовут, а только отвлекают от назревших проблем.

Эта духовная сивуха извергается на наши головы, как лава из жерла вулкана, в ее потоках тонут заслуживающие внимания книги, а писатель, который работает вне телевидения, да еще и живет 35 лет за границей, вообще как бы не существует, и я до сих пор удивляюсь тому, что Дмитрию Гордону с его неуемной энергией удалось пробить стену равнодушия: он записал со мной два мощных интервью, показал их по телевидению, опубликовал в своем еженедельнике и издал в виде книг. Действовал одновременно по всем фронтам и таки вернул меня, пусть пока только виртуально, в Украину, куда вход мне заказан.

Лед тронулся: осенью на Родине у меня выйдет — впервые в переводе на украинский! — моя последняя книга «Кузькина мать», и я этим обстоятельством счастлив, потому что не для себя пишу, а для людей. Ученые-историки, доценты с кандидатами, меня постоянно шпыняют: мол, стиль у Суворова ненаучный какой-то, а я отвечаю: «Граждане, а для кого книжки-то? Ежели для народа, то и язык должен быть народным».

Какой толк от таких академических трудов, как изданная при Хрущеве шеститомная «История Великой Отечественной войны»? Да, она отпечатана на хорошей бумаге, может служить украшением библиотеки и интерьера, но взволновать никого не способна — разве что студент-раздолбай, которому написать про Сталинградскую битву велели, возьмет том, полистает и перепишет оттуда наскоро какие-то куски. Точно так же никто не читал аналогичный 12-томник, изданный при Брежневе, и когда, выступая перед людьми, я прошу: «Поднимите руку, кто хоть половину из этих томов осилил?», все смеются, потому что таких сумасшедших нет, а мои книги миллионы читают, и земной поклон Дмитрию Гордону за то, что он проложил им путь в Украину.

Сегодня задача человека пишущего состоит в том, чтобы отлучить наш народ от горiлки и заставить думать (кстати, в последней моей книге говорится: некоторые думают, что горiлка — это такая маленькая обезьянка. Ответ правильный, но неполный: это и нечто другое).

Поверьте, на обладание истиной в последней инстанции я не претендую, исчерпывающие ответы на вопросы не даю, а лишь пытаюсь привлечь к ним внимание, но испытываю чувство глубокого удовлетворения, если в итоге читатель отложит книгу в сторону и задумается над тем, что действительно происходило и происходит в его стране, в его городе, в доме на центральной площади, и о том, какие решения принимаются за непроницаемыми стенами от его имени.

Мое творческое кредо: писать нужно так, чтобы довести своего читателя до мордобоя, и если по залу летают стулья и табуретки, значит, я своей цели достиг. Вспомните: выступал, допустим, Леонид Ильич Брежнев, и сидели все сонные-сонные, заранее со всем согласные, да и сам Генеральный секретарь ЦК КПСС своим «фейсом» бил об трибуну, просто не зная, как дочитать доклад.

Писатель просто обязан (выбора у него нет!) пробудить в своих читателях мысль, раздразнить, задеть за живое, чтобы среди ночи человек постучал в дверь к соседу и сказал: «Иван, я спать не могу, потому что прочитал такую вот книгу», а тот ему: «Да, дурак твой автор!» — и на лестничной клетке начинается выяснение отношений аж до рассвета. В этих столкновениях каждый выбирает сторону, которую считает правой, и если книга такие стычки провоцирует, она, я считаю, правильная.

У меня такое бывало не раз — так, когда выступал в Зальцбурге перед австрийскими офицерами (Австрия во время Второй мировой войны была частью Третьего рейха и воевала на стороне Гитлера, а теперь это страна нейтральная и там нацистов рьяно преследовали), в зал ворвалась группа каких-то левых и началась красивая драка, как в голливудском вестерне (когда все это показали потом по телевидению, местные литераторы локти кусали: какая реклама!).

Повторюсь: какой толк от речей, слушая которые люди клюют носом? Какой толк от увесистых томов, которые нечитанными пылятся на наших полках? Поэтому главное и единственное требование к любой книге (так же, как и к телепрограмме) — она должна быть интересной: все, точка! Вы спросите: а познавательной, а душевной разве не должна? — и я вам отвечу: нет! Если интересная — значит, духоподъемная, мудрая, зовущая и открывающая нам глаза, и наоборот: неинтересная — значит, дурацкая, убогая, глупая.

Мне кажется, с Дмитрием Гордоном мы потому и нашли сразу общий язык, что, двигаясь каждый своим путем, пришли к одному выводу. В своих телепрограммах, издаваемой им газете, в книгах — везде он сталкивает лбами и собеседников, и разные точки зрения, позволяет высказаться и мне с моим «Ледоколом», и экс-министру обороны СССР гэкачеписту маршалу Язову, и первому и последнему президенту СССР Горбачеву, и тайному вдохновителю Беловежских соглашений Бурбулису, и бывшему начальнику личной охраны Ельцина Коржакову и генералу Руцкому, которого после падения Белого дома тот пытался физически устранить.

После интервью, которые Дмитрий Гордон у меня взял, полку моих противников прибыло — в том числе и среди панов, которые заседают в Верховной Раде. Они называют меня предателем с таким праведным негодованием, будто сами верность Советскому Союзу хранят (а ведь каждый мужчина в СССР принимал присягу и давал клятву не до дембеля, а до последнего дыхания хранить советскому народу и советскому правительству верность). Им почему-то кажется, что я должен прощения у них просить, доказывать им, что измена Москве была не преступлением, а, не сочтите за нескромность, подвигом — из-за таких, как они, мне нельзя приехать на могилу к отцу, который летом 41-го защищал Киев, и поклониться могиле деда, который в гражданскую сражался за свободную Украину в войсках великого народного полководца Нестора Ивановича Махно.

К счастью, прибавилось и тех, кого аргументы мои убедили, — так, посмотрев телепрограмму «В гостях у Дмитрия Гордона» с моим участием, с Дмитрием связался народный депутат Юрий Кармазин и предложил в устранении на моем пути политических, визовых и прочих барьеров помощь. Правда, его опередили: не уверен, что читателям надо об этом знать, но вскоре ко мне обратились официальные лица из Форин офис (как МИД Великобритании называют) и попросили свои эмоции и амбиции поприжать: мол, то ли русские, то ли украинцы с ними связались и сказали, что в нынешних условиях мой визит в Украину будет воспринят как провокация.

...Хотя пишу свои книги на русском, я украинец и не хочу создавать Украине, ее правительству и Верховной Раде какие-то международные проблемы, поэтому готов подождать. Помню, однажды в полемическом задоре я даже пригрозил, что если не дождусь разрешения посетить Украину при жизни, завещаю похоронить там свой прах и пусть в таком виде, но на Родину все же вернусь, вот только моим недругам обольщаться не стоит: моя встреча с Украиной не за горами.

Как видно из истории, Российскую империю, в которую входила и Украина, каждые 12 лет (плюс-минус небольшое отклонение) сотрясали какие-то катаклизмы. Смотрите: 1905 год — революция, потом 17-й — Октябрьский переворот, затем 29-й — коллективизация, 41-й — начало войны с гитлеровской Германией, в 53-м товарищ Сталин ушел в мир иной, в конце 64-го, самую малость до 1965 года не дотянув, скинули Хрущева. После этого идет вроде бы непонятный 77-й, а затем 89-й — крушение социалистического лагеря, и следующий, 2013 год, в этот узор вписывается, поэтому я не без оснований рассчитываю, что 12 сентября будущего года, когда моей маме исполнится 95 лет, смогу поздравить ее с юбилеем не по телефону, а лично.

Чтобы быть успешным и счастливым, нужно, как учил нас великий психолог Дейл Карнеги, поступать с людьми так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой, а поскольку я мечтаю, чтобы в моих аудиториях и впредь табуретки летали, Дмитрию желаю того же, но в квадрате. Не мне его учить, как высекать эмоции у зрителей и читателей, как провоцировать их на спор, так что пускай над его головой эти предметы мебели проносятся погуще и со свистом, а с читателями, которые эту книгу открыли, буду краток. Прощаясь, евреи обычно говорят: «В следующем году в Иерусалиме», а мы, украинцы, давайте скажем: «В следующем году в Киеве!».

Из предисловия к книге «Десять часов в Лондоне. Березовский. Буковский. Суворов» (2012)










Полный адрес материала :
http://gordon.com.ua/stars/suvorov/